не к коммунальным квартирам - даже я не знаю, что это такое, - а к
домам-коммунам! Вы их сейчас видели. А это уже новое качество быта!
вздымались нефтяные вышки, отвоевывая свинцово-багровое небо у елей и
лиственниц. "Мы с вами в Третьем Баку, - продолжал диктор, - на только что
освоенном новом участке Якутского нефтеносного района Сибири". Третье
Баку! На моем веку я знал только два. Сколько же лет прошло? Я обращал
этот же молчаливый вопрос и к хирургам в белых халатах, демонстрировавшим
на экране бескровную операцию пучком нейтронных лучей, и к изобретателям
состава для склеивания ран, и к самому диктору, появившемуся наконец перед
зрителями. "В заключение я хочу напомнить вашим зрителям о дефицитных
профессиях, в которых остро нуждается наше хозяйство. По-прежнему
требуются наладчики автоматических цехов, диспетчеры телеуправляемых шахт,
операторы атомных электростанций, сборщики универсальных
электронно-счетных машин".
произнес: "Подъезжаем к Москве. Включаем предупредительные огни.
Одновременно с зеленым светом будет включен эскалатор".
стали синими. Затем их размыл и унес ярко-зеленый свет. Вышедшие в проход
пассажиры поплыли вперед вместе с полом. Поплыл и я, так и не заметив
остановки вагона. Я и не увидел его снаружи. Эскалаторная дорожка, ускоряя
движение, привела нас в вестибюль метро. Я не узнал его да, честно говоря,
и не успел рассмотреть: мы пронеслись с быстротой ракеты, замедлив
движение только у эскалаторных лестниц, которые и вынесли нас на перрон.
"Где же кассы? - подумал я. - Неужели метро бесплатно?" Утвердительным
ответом был поток пассажиров, хлынувший к открытым дверям подошедшего
поезда.
меня встретили знакомые бронзовые скульптуры в аркаде, и на земле, где уже
издали сквозь зеленую сетку сквера глядели на меня желтые колонны Большого
театра. И памятник Марксу стоял на том же месте, только вместо невзрачного
"Гранд-отеля" высилось гигантское белое здание, сверкавшее ребрами из
нержавеющей стали, а вместо бокового крыла "Метрополя" уходила вправо
перспектива шумной многоэтажной улицы. И пейзаж в движении показался мне
давно знакомым, почти не изменившимся. По-прежнему по широким тротуарам
так же неторопливо и часто струились многоцветные капельки человеческого
потока, еще более расцвеченные высоким по-летнему солнцем. А по
асфальтовым каналам площади, огибая дома и скверы, завихрялся другой столь
же пестрый автобусно-автомобильный поток. Но присмотревшись внимательнее,
я легко обнаружил различие. Другой покрой и другая расцветка одежды,
другие линии и формы машин. Большинство их шло без колес, на воздушной
подушке, напоминая лобастых китов или дельфинов, беззвучно плывущих в
сиреневой дымке воздуха. "Сколько же лет прошло?" - снова спросил я себя и
снова не мог ответить.
тротуара и только на остановках золотых сигарообразных автобусов открывало
проходы на мостовую. Я пошел вниз, к Александровскому саду, миновал
Исторический музей, заглянул в пролет Красной площади. Там все было
привычно - и зубчатка древней стены, и часы на Спасской башне, строгий
массив Мавзолея и архитектурное чудо Василия Блаженного. Но огромного
здания гостиницы, которую у нас строили в Зарядье, не было видно вовсе.
Только еще дальше, может быть на противоположном берегу Москвы-реки,
поднимались за храмом незнакомые высотные здания.
полнокровной, стремительной жизнью, здесь в эти утренние часы, как и у
нас, было почти безлюдно. По правде сказать, я растерялся. Куда и зачем
идти? Где мой дом? Кто я? И что предстоит мне пережить в этот день моей
новой жизни? Я нащупал в кармане бумажник, очень пухлый и плотный, из
мягкого, прозрачного пластика. Уже сквозь него, не вынимая карточки, я
прочел на ней мое имя, профессию и адрес. Я опять был служителем
Гиппократа, чем-то руководившим в хирургической клинике, и, должно быть,
знаменитостью, потому что нашел в бумажнике поздравления от трех
заграничных ученых обществ, присланные профессору Громову ко дню его
шестидесятилетия.
саженьи". Д'Артаньяна, ехавшего на встречу с Арамисом и Атосом, терзали
сомнения: не горько ли будет увидеть состарившихся друзей? Сомнения его
рассеялись, но рассеются ли мои? Я мысленно представил себе визит по
адресу, обозначенному на карточке. Дверь, наверное, откроет Ольга,
постаревшая на двадцать лет. А вдруг не Ольга? Усложнять ситуацию явно не
хотелось. Я машинально перебрал пачку денежных купюр, лежавших в
бумажнике. На один день в будущем наверняка хватит. Так что же делать?
Может быть, просто пройтись по улицам, объехать город, увидеть побольше,
подышать в буквальном смысле воздухом будущего? Разве этого мало? Для
Заргарьяна и Никодимова - увы! - мало! Какое материальное подтверждение я
мог привести им из будущего? Пойти в Ленинскую библиотеку - она, конечно,
существует и здесь, - порыться в каталогах, поинтересоваться тематикой
научных журналов? Допустим, мне даже удастся найти что-нибудь близкое
работам моих ученых друзей. Допустим. Но пойму ли я что-нибудь в статьях
ученых восьмидесятых годов, если порой даже элементарные популяризаторские
попытки Заргарьяна бессильны преодолеть мое математическое невежество.
Выучить наизусть запись какой-нибудь формулы? Да я забуду ее тотчас же! А
если их серия? А если мне встретятся совсем уже незнакомые математические
символы? Нет, чушь зеленая - ничего не выйдет!
одна женщина; она, видимо, торопилась, то и дело поглядывая на ручные
часы.
автобусе проще и бесплатно к тому же, но на автупре занятнее.
водителя, с автоматическим управлением. Прелесть!
противоестественное было в этой лобастой машине без колес и шофера,
бесшумно подплывавшей к нам и выбросившей на остановке четыре паучьи
ножки. Невидимка за рулем открыл дверь, пассажирка села и что-то сказала в
микрофон. Так же бесшумно исчезли ножки, закрылась дверь, и машина
скрылась за поворотом. Я долго и, должно быть, с глупым видом смотрел ей
вслед, растерянно спрашивая себя: "А что ты скажешь в микрофон и как
будешь рассчитываться, если не хватит мелочи?" Я уже подумывал о бегстве,
как на остановке появился еще один пассажир. В его подчеркнутой худобе и
седине с прочернью была какая-то своеобразная элегантность, а тщательно
подстриженная борода лопаткой придавала ему чуть-чуть вызывающий вид.
кажется.
меня.
покатый, с зализами лоб, тот же взгляд, пронзительный и насмешливый.
Только борода неузнаваемо изменяла лицо. Неужели же это он?
ПОСТАРЕВШИЙ ЗАРГАРЬЯН
постаревший на двадцать лет.
лет не видевшему Москвы.
Хотите в "Софии"? Вместе. Честно говоря, не люблю обедать один.
вошел сразу и горячо.
Пушкинской, совсем новая улица - не узнаете. Запрограммировано.
Такси, беззвучно захлопнув дверь, поплыло, огибая сквер.
стеклом.
Дворец Съездов на заводской клуб. Может быть, она была внешне иной и в
шестидесятые годы - ведь подобие миров не предполагает их идентичности, -
но сейчас она была иной и масштабно и качественно. Двадцатиэтажные взлеты
стекла и пластика, не повторяя друг друга, вписывались в скалистый
орнамент каньона, на дне которого кипел многоцветный автомобильный поток.
Тротуары, как в торговом пассаже, тянулись в два этажа, соединяясь над
улицей кружевными параболами мостов. Мосты связывали и дома, образуя
дополнительные аллеи над улицей.
же бассейны и площадки для вертолетов.
Корнев Павел
Сертаков Виталий
Доценко Виктор
Володихин Дмитрий
Соломатина Татьяна
Херберт Фрэнк