Чтение 21–й страницы книги ~Любимец~

- Проснулся? - спросил смуглый чернявый сосед, который был на моей
стороне во время драки с Добрыней. - Как спалось?

- Отлично, - сказал я.

Сосед легко соскочил с постели и принялся отжиматься от пола.

- Ты из любимцев, да? - спросил он.

Я на всякий случай не ответил. А краем глаза смотрел, как поднимается
весь в пластырях Добрыня. Со мной он не встречался взглядом.

- Не хочешь, не говори - не все ли равно, под какой легендой
помирать, а, Ланселот?

- Меня зовут Тимофеем, - сказал я. - Тимом.

- Странное имя. Никогда не слышал.

- Меня машина в инкубаторе так назвала. Ей все равно. А госпожа
Яйблочко сказала, что так называли крестьянских детей.

- Крестьянские дети? - Он не знал, что это значит. Я тоже не знал.

- Значит, из инкубатора, - сказал сосед. - Значит, любимец. Или из
идеальчика. Ну, признавайся?

Я увидел, что на спинке моей кровати висят новые штаны и куртка. Я
знал, что среди одетых лучше быть одетым, потому оделся. Одежда была
тесной.

Чернявый смотрел на меня с улыбкой.

- А меня зовут Батыем. Это такой покоритель был. Он полмира покорил.
И всю Россию.

- Россию покорили спонсоры, - сказал я.

- Зови меня Батыем, - сказал мой сосед. - А вообще-то я - Вова. Вова
Батый, добро?

- А почему у нас имена какие-то дикие?

- Потому что мы рыцари, а рыцарям нельзя без рыцарских имен.

Значит, мы рыцари? А что это значит?

Вова Батый провел меня в умывальню - очередей тут не было.

В столовой был накрыт белой скатертью длинный стол, на котором стояли
блюда с кашей и мясом. Со мной некоторые здоровались, но никто не
потешался. Я сел рядом с Батыем. Добрыня издали показал мне увесистый
кулак, и я удивился, как же я вчера его одолел. Потом понял, что он не
ожидал сопротивления от такого щенка, как я.

Мы только начали есть, как вошел господин Ахмет, за ним квадратный
Прупис с нагайкой в руке. Оба были одеты в облегающие кожаные костюмы. Они
сели во главе стола. И ели ту же пищу, что и мы.

После завтрака господин Ахмет ушел, а мы последовали за Пруписом во
двор. Солнце поднялось невысоко, двор был в синей тени, там было
прохладно.

Рабы принесли оружие - кипы мечей и копий. Мы все по очереди
подходили к куче оружия, и Прупис выдавал каждому по мечу или копью. И мне
выдал тоже, будто я здесь всегда. Меч был очень тяжелый. Тяжелее копья.

Мы сели на длинную скамью, я поближе к смуглому Батыю - я его уже
выбрал себе в приятели. Неизвестно было, согласится ли он быть моим
приятелем?

Но Батый не возразил, когда я сел рядом. Он бруском точил свой меч.

- Что мы здесь делаем? - спросил я.

- Ничего, отдыхаем, - сказал Батый.

- Что мы должны будем делать?

- Сегодня?

- Сегодня и потом.

- Сегодня будем тренироваться. А потом - драться.

Он говорил со мной тихо, спокойно, но поглядывал на освещенную
солнцем середину двора, где стояли Ахмет с Пруписом.

- Мальчики! - крикнул Прупис. - Подтягивайтесь ко мне поближе.

Воины не спеша окружили Пруписа. Здесь не было обычного для меня
страха, ведь человек должен всегда бояться - дрессировщика, спонсора,
сильного. На кондитерской фабрике тоже был страх. А здесь - нет. И в этом
был особый внутренний страх, более глубокий, чем обычный. Если там, где
царствует простой страх, ты боишься боли, то здесь ты ощущаешь смерть.
Наверное так, подумал я, чувствуют себя гусеницы-ползуны, когда их
привозят на кондитерскую фабрику. Они, неразумные, не знают, что с ними
сделают, но трепещут каждой ворсинкой.

- Сегодня, - сказал Прупис, видя, что все его слушают, - мы
отрабатываем индивидуальный бой. Для новичков и юниоров тренировка
обязательна. Для ветеранов - по желанию.

Добрыня засмеялся. Мне было страшно видеть наклейки на его лице.
Такие, как он, не прощают обид.

- Увольнения будут? - спросил он.

- У тебя не будет, - сказал Прупис. - Посиди в казарме.

- За что такая немилость, господин?

- За то, что плохо учил новенького.

Тут все обернулись ко мне.

- Честно сказать, этот мерзавец меня застал врасплох, - Добрыня
недобро улыбнулся. - Но я вам обещаю, господин, что я его с грязью по полу
размажу. А вот когда - это большая тайна, хочу, чтобы он ждал. Хуже ждать
порку, чем когда тебя порют.

Эта сентенция развеселила воинов.

- А я думаю, - сказал Батый, - что ты боишься прибавить себе
пластырей.

Добрыня обернулся ко мне и подмигнул:

- Да я хоть сейчас!

Я внутренне сжался, но понимал при том, что если я покажу испуг, мне
никогда уже не жить спокойно. Пускай он меня бьет, пускай будет больно, но
главное - не бояться. Даже странно, что я тогда так подумал - ведь я
привык подчиняться хозяевам.

- А я доволен, - сказал молчавший до того квадратный Прупис. -
Новенький мне понравился. Если бы он дал себя исколотить - я бы его выгнал
или сделал рабом. А у парня есть характер. Значит, господин Ахмет не зря
за него платил. Теперь ты, Добрыня, с Тимом товарищи. Вам с ним рядом
биться. Пошевели своими серыми мозгами и сообрази - лучше жить нормально,
чем устраивать свары. Ты ведь многим надоел - хочешь случайно спиной на
копье напороться?

Добрыня продолжал улыбаться, и улыбка у него была нехорошая. Он
ничего не ответил, хотя губы его чуть заметно шевелились, как у человека,
который произносит про себя ругательства.

- Вот и отлично, - сказал Прупис. - Начинаем!

Ветераны - а их оказалось среди нас человек семь-восемь - медленно
побрели прочь, а оставшиеся, в том числе и я, взяли тяжелые мечи и
выстроились в две шеренги лицом друг к другу.

Я не задавал вопросов. Я уже понял - чем меньше вопросов, тем дольше
проживешь.

Рукоять меча была удобной, видно кто-то не раз держал его в руках -
даже обмотана изоляционной лентой, чтобы надежнее.

Против меня стоял плотный длинноволосый брюнет. Ноги он поставил
широко, а меч направил концом к земле. Он был куда ниже меня, и ему не
приходилось для этого нагибаться.

Прупис подошел ко мне и встал рядом.

- Гурген, - сказал он брюнету, - смотри, не задень новичка.

- Пускай защищается, - сказал тот без улыбки.

- Вспомни, каким ты в первый день был.

- Ладно, шучу, - сказал Гурген.

- Ты когда-нибудь меч в руках держал? - спросил Прупис.

Глаза у него были желтые, кошачьи, наверное, они страшны, если этот
человек тебе враг.

- Только деревянный, - сказал я, неловко улыбнувшись, будто был
виновен в том, что в век компьютеров и космических кораблей мне не
пришлось держать меча. - Когда в питомнике был.

- Научишься, - сказал Прупис. - Ты сначала повторяй движения Гургена.

- Я в кино видел! - вспомнил я.

- Первым делом забудь обо всем, что видел в кино, - сказал Прупис.

Прупис прошел между двумя шеренгами, остановился в конце их и поднял
громадную руку без двух пальцев, похожую на манипулятор промышленного
робота.

Гурген поднял меч. Я тоже поднял меч.

Гурген взмахнул мечом и попытался ударить меня, я тут же отмахнулся
мечом - лезвие моего меча с неприятным скрежетом ударилось о меч Гургена.

- Ты что? - спросил Гурген. - Меч разбить хочешь?

- Я защищался, - сказал я.

- Эй, Ланселот! - закричал Прупис. - Погоди драться. Смотри, как
другие делают! Гурген, подожди!

И тут я понял, что мои соседи не дрались на мечах, а совершали ими
некие законченные и округлые, почти танцевальные движения, лишь чуть
дотрагиваясь мечами, все время меняясь ролями: то один делал выпад, и
второй отражал его, то другой...

Посмотрев на эти действия несколько минут и послушав, как Прупис
распекает учеников, которые были недостаточно точны и аккуратны в
движениях, я крикнул Прупису:

- Можно я попробую?

- Давай, только не спеши.

Я понимал уже, в чем смысл этих движений. Главное - научиться
останавливать свою руку в миллиметре от цели, а это труднее, чем рубануть
по противнику.

Я немного освоил эти движения, но вскоре понял, что с непривычки моя
рука с мечом так устала, что я вот-вот выроню меч. Я опустил руку с мечом,
и Гурген, не ожидавший этого, чуть было не располосовал мне грудь.

- Ты что? - спросил он.

- Устал.

Прупис услышал мой ответ, и это взбеленило его.