Чтение 21–й страницы книги ~Похищение чародея~

- Мой господин, - сказал шут, - делает угодное Богу.

- Верю, верю, - сказала Анна. - А правда, что он изобрел
книгопечатание?

- Не ведаю такого слова, госпожа, - сказал шут. Он подошел к тлеющим
углям и, наклонившись, стал греть у них свои слишком массивные для хилого
тела руки.

- Ты помогаешь господину?

- Когда он позволяет мне. А зачем тебе и твоему человеку мой господин?
- спросил карлик.

- Я не поняла тебя.

- Вы говорили на языке, похожем на язык саксов. Твой человек побежал за
моим господином.

- Ты боишься за него?

- Я боюсь страха моего господина. И его любви к тебе. Он забывает о
других. Это приведет к смерти.

- Чьей смерти?

- Сегодня смерть ждет всех. Когда хватаешься за одно, забываешь о
главном.

- Что же главное? - Анна хотела прибавить: раб или дурак, но поняла,
что не хочет больше играть в эту игру.

- Главное? - Шут повернулся к ней - единственный его глаз был
смертельно печален. - Ты чужая. Ты можешь не понять.

- Я постараюсь.

- Сейчас божьи дворяне пойдут на приступ. И пощады никому не будет. Но
если я догадался верно, если боярин Роман ходил наружу, чтобы договориться
с божьими дворянами, как спастись и спасти все это... главное пропадает.

- Но ведь остается наука, остается его великое открытие.

- Ты, княжна, из знатных. Ты никогда не голодала, и тебя никогда не
пороли, не жгли, не рубили, не измывались... тебе ничего не грозит. Тебя
никто не тронет - ни здесь, ни в тереме. А вот все люди, что спят или не
спят, тревожатся, стонут, едят, плачут на улицах, - их убьют. А это
неважно моему господину. И это неважно тебе - их мука до вас не долетит.

Карлик, освещенный красным светом углей, был страшен.

Вот такими были первые проповедники средневековой справедливости, такие
шли на костры в Лангедоке и сражались среди богомилов в Болгарии. Люди,
которые поняли, что все достойны жизни... и были бессильны.

- Ты не прав, шут. Я стараюсь понимать. И пришла сюда потому, что
думала о другом человеке.

- Этот человек - боярин Роман?

- Нет.

- Все равно - это один человек, такой же, как ты. Но не такой, как я и
как смерд Замошья. Даже сейчас в твоих добрых глазах и в твоих добрых
речах нет правды. Тебе неведомо, есть ли у меня имя. Потому что имя мне -
Мириад и я сгину безымянно со всеми, кому суждено сгинуть этой ночью.

- Как тебя зовут?

- Акиплеша - это тоже кличка. Я забыл свое имя. Но я не раб! Я сделаю
то, чего не хочет сделать Роман!

- Но что ты можешь сделать?

- Я уйду подземным ходом, я найду в лесу литвинов, я скажу им: не
спите, вставайте, спасите детей Христовых!

- Ты не успеешь, Акиплеша, - сказала Анна.

- Тогда я разрушу все это... все!

- Но это жизнь твоего господина, это его дело.

- Он околдовал тебя, княжна! Кому нужно его дело, мое дело, твое дело,
коль скоро изойдут кровью отроки и младенцы, жены и мужи? Но я не могу
разрушать...

Шут вскарабкался на стул, ноги на весу, уронил голову на руки, словно
заснул. Анна молчала, смотрела на широкую кривую спину шута. Не поднимая
головы, он глухо спросил:

- Кто ты, княжна? Ты не та, за кого выдаешь себя.

- Разве это так важно, Акиплеша?

- Рассвет близко. Я знаю людей. Дураки наблюдательные. Мой господин нас
предаст, и я не могу остановить его.

- Скажи, Акиплеша, твой господин и в самом деле такой великий чародей?
Выше королей церкви и королей светских?

- Слава его будет велика, - сказал шут. - И короли придут к нему на
поклон. Иначе я бы не связал с ним мою жизнь.

- А что ты мог сделать?

- Я мог убежать. Я мог уйти к другому хозяину.

- Ты так в самом деле думал?

- Не раз. Но кому нужен хромой урод? Кому я докажу, что во мне такое же
сердце, такая же голова, как у знатного?

- Роман это знает?

- Роман это знает. Господь одарил его умом и талантом.

- А тебя?

- Роман знает мне цену.

- И все?

- А что еще? Что еще нужно рабу и уроду?

- Ты ненавидишь его? Ты ревнуешь меня к нему?

Шут откинулся от стола, расхохотался, изуродовав лицо одноглазой
гримасой.

- Тебя? К нему? У меня один глаз, этого хватает, чтобы понять, что
княжна Магда спокойно спит в тереме. Ты даже не смогла натянуть ее сапожки
- у тебя они другие, иноземные, ты не очень осторожна. И голос тебя
выдает. И слова. Но не бойся. Роман не догадается. Он видит лишь свою
любовь, он ею любуется, - ты птица в небе, сладость несказанная, - потому
ты и нужна ему. Власть над божьим миром он хочет раскинуть и на птах, и на
княжну. Он примет тебя за Магду, оттого что хочется ему принять тебя за
Магду, тетенька! Он умный, а в приворотное зелье верит.

- А ты вместо приворотного сделал сонное?

- А ты чего хотела? Я не хотел, чтобы она бежала сюда. И потому сразу
тебе изумился. Зелье-то испробованное. Я с ним два раза из оков уходил.
Даже из замка Крак.

- Как ты попал туда?

- Известно как - за ворожбу. За глупость.

- Мне странно, что ты раб, - сказала Анна.

- Иногда мне тоже... Господь каждому определил место. Может, так и
надо... так и надо.

- Ты опасный раб. Ты не дурак, а притворщик. Ты не тот, за кого себя
выдаешь.

- Нет, я дурак. Но без нас, дураков, умники передохнут от своего ума и
от скуки... Вот и они идут...

Роман спустился по лестнице первым.

- Вы почему здесь? - спросил он. - Почему не провел госпожу в мои
покои?.. - Он дотронулся до плеча Анны.

Кин и отрок спустились следом. Кин поклонился Магде. Роман кинул на
него взгляд и спросил:

- Он вправду с тобой, княжна?

- Он всегда со мной, - сказала Анна твердо. - Я посылала его к тебе,
чтобы он берег тебя. И он будет беречь тебя.

- Я счастлив, - сказал Роман. - И все обойдется. Мы сделаем, как нам
нужно. Орден уже подступил к стенам.

- Уже? - Шут помрачнел. - Уже приступ?

- Они в ста шагах, и они идут к воротам. Литвы все нет...

- А почему ты пришел сюда? - спросил шут. - У нас с тобой нет здесь
огня и мечей. Наше место на стенах... Со всеми.

- Глупо молвишь, - сказал Роман, снова подходя к Анне и беря в ладонь
ее пальцы. Ладонь Романа была влажной и горячей.

- Города будут погибать, люди будут умирать, но великое знание остается
навсегда. Забудь о мелочах, и не по чину тебе об этом думать, - закончил
Роман сухо, будто вспомнив, что шут ему не товарищ, а тля, должная помнить
свое место...

Шут, взглянув на Анну, ответил:

- Я свое место знаю, дяденька.

Далекий шум донесся до подвала - нашел путь сквозь заборы, стены и
оконца крик многих людей, слившийся в угрожающий рев, ответом которому
были разрозненные крики и стон внутри города. Тут же откликнулся колокол
на столбах на площади - уныло и часто, будто дрожа, он взывал к милости
Божьей.

Все замерли, слушая этот шум. Роман быстро подошел к сундуку в углу
комнаты, проверил на нем замок.

- Помоги! - сказал он шуту и нажал на сундук, заталкивая его в глубь
подвала.

- Мы убежим? - спросил отрок.

- Нет, - сказал Роман.

- Ты будешь биться? - спросил шут.

- Да-да, - сказал Роман. - Не твое дело... Пойди погляди, как на
стенах. Может, твой меч пригодится там?

- Не пойду, - сказал шут.

- Не убегу я, не бойся.

- Я другого боюсь, - сказал шут.

- Чего же? Говори.

- Измены боюсь.

- Дурак и умрешь по-дурацки, - сказал Роман, берясь за рукоять ножа.