Чтение 21–й страницы книги ~Клинки~

Боромир обнажил свой клинок и взял его обеими руками, сравнивая.

- Он! Какой, однако, крохотный...

Изумруды вдруг засветились, но иначе, чем обычно. Свет исходил не из
глубин каменьев, а возникал вокруг них; сами же они оставались темными.

Тарус вдруг стремительно протянул руку и взял меч Пожарского двумя
пальцами, словно булавку. Глянул на Боромира, на Бограда, на
Вишену-коротыша (тот стоял на коленях, держась руками за полусогнутый
большой палец венеда), на спутников, кольцом сомкнувшихся вокруг.

- Ну, изумруды, выручайте, - сказал чародей со вздохом и коснулся
махоньким камешком на гарде малютки изумруда Боромирова меча.

На миг потемнело солнце. Зеленоватый свет залил все вокруг. Рука
Бограда рванулась вниз под чьей-то тяжестью, словно ее задело падающее
бревно.

В людском кольце находились четверо: Боград, потирающий ладонь левой
руки о колено; Тарус и Боромир, каждый с изумрудным мечом; и еще Вишена,
растянувшийся на траве.

Издали донесся тягучий раскат грома. С востока ползла косматая темная
туча.

- С возвращением, Вишена, - улыбнулся чародей и помог ему подняться.
Путники обрадовано загалдели, видя, что Пожарский жив, хоть и потрепан, и
даже улыбается в ответ. Первым делом Вишена взял свой меч, оглядел его
восхищенно и сказал:

- Спасибо тебе, друг верный за службу! - поворотился к побратимам. -
И вам, люди добрые, спасибо!

И поклонился в пояс.

Его хлопали по спине, плечам, ерошили русые кудри. Тарус пережидал,
когда все это закончится, чтобы порасспросить витязя, ибо тому нашлось бы,
что поведать.

Растянувшись цепочкой, стали обшаривать лужайку в поисках Яроша.
Вишена на ходу рассказывал:

- ...меч мой был ему нужен, твари распроклятой. Уж почти одолел его,
а он возьми и взлети, окаянный. Нежданно, я и сообразить не успел ничего.
Кабы не Боград...

Тарус слушал, одновременно внимательно глядя под ноги.

- Не похож ли этот красноглазый на тварь, что знак тебе в Черном
подбросила?

Вишена уверенно замотал головой.

- Нет, чародей. То была просто летучая мышь, огромная только. А этот
боле на человека смахивает, даром что черный. Шипит по-своему, будто
разговаривает. Руки у него почти как у нас, четырехпалые, правда. У
летучих мышей рук нет - крылья. У этого же крылья на спине, висят, ровно
плащ. А уж секирой как махает, будь здоров! Не хуже Славуты.

Чародей хмыкнул. Вишена размышлял, не забыл ли он ненароком чего
поведать. Словно кололо что-то: "Забыл, забыл..." Что-то важное. Но что?

И вдруг его осенило.

- Тарус!

Он даже остановился. Стал и чародей, и Непоседа, и остальные.

- Самое главное я и не вспомнил доселе!

Все молча внимали.

- На секире у него изумруд! Я видел!

У Таруса расширились глаза. Похоже, он здорово испугался.

Яроша так и не нашли, сколько не искали. Канул венед во мрак
колдовских напастей вслед за Светозаром. Каждого грызла одна и та же
мысль: "Кто следующий?" Схватившись с темными силами не приходилось
уповать на их милость. Три напасти - три потери... Чудом Вишену вызволили,
изумрудам спасибо. Однако, нечисть долгов не любит. После четвертой
напасти недосчитаются двоих - Тарус знал это наперед. И наверняка
следующий удар будет точнее: целят в семерку, отмеченную изумрудным мечом.
Тарус, Вишена, Боград, Боромир, Тикша, Славута, Соломея... Кто?

Гром гремел все ближе, стоило уйти подальше в лес. Кому охота
мокнуть? Путники бойко вышагивали по тропе, надеясь, что Ярош жив, просто
потерялся. Но в это верилось с трудом.

Раскаты грома звучали беспрестанно; свинцовая туча заволокла уже
полнеба. С востока надвигалась буря.

11. ЛЕС

Даже в Черном Вишена не влезал в такую чащобу, а уж Черное-то
приходилось не раз пересекать. Ветер истошно завывал где-то вверху, в
густом переплетении корявых узловатых сучьев. Свет едва пробивался сюда, в
мир коварного полумрака; оживали густые бесформенные тени и рука сама
хваталась за рукоять меча. Многолетний слой перепревшей листвы глушил все
звуки, изредка только звонко хрустела сухая ветка под ногой кого-нибудь из
путников. Коренастые силуэты дубов-исполинов, раскинувших могучие
руки-ветви, напоминали мрачных великанов, исподтишка взирающих на вереницу
людей.

Буря бушевала два дня и за это время ни одна капля не упала с неба на
землю. Грома и молний хватило бы Перуну на целый год, а вот дождь так и не
пошел. Оно к лучшему, конечно, зачем лишнее купание? Но странно все же,
непривычно - как без дождя?

После они шли, дней десять, не меньше, все по той же чащобе. Боромир
хмурился и часто поглядывал на невозмутимого Таруса. Каждый из путников
понимал: много прошли, давно уж должны оказаться в дулебских землях, где к
югу начинаются бескрайние ковыльные степи, а на западе виднеются горы. Лес
и не думал кончаться.

Никто не жаловался. К чему? Однако долгое ожидание новой беды
основательно измотало всех. Нервы напряглись до предела.

День сменялся днем, но ничего не происходило. Вернее, все выглядело
так, будто ничего вокруг не происходит. Вишена давно заметил, что
неподалеку от них беспрестанно шныряют козодои, перепархивая с ветки на
ветку. Птица эта скрытная и малоприметная, дневной свет не любит.
Неспроста, выходит?

Вишена поведал это Тарусу, тот лишь усмехнулся в ответ и погрозил
пальцем: молчи, мол! Усмешка вышла печальная. Позже Пожарский понял, что
козодоев видят и Боград со Славутой, однако помалкивают. О-хо-хонюшки,
ведь три напасти всего-навсего одолели, три из семи!

"Ладно, - возразил себе Вишена. - Выдюжим, и с остальными справимся!
Не даром с нами Тарус-чародей да Боромир-Непоседа! Да и прочие не лаптем
щи хлебают, руки-ноги на месте, головы ясные тоже..."

Полумрак непролазной чащобы густел, уступая место все более глубокой
тьме. Надвигалась ночь. Путники расположились у трех костров, неохотно
переговариваясь приглушенными голосами. Нарушать бездонную тишину здешних
лесов почему-то совсем не хотелось. Припасов у них почти не осталось, а
дичи в этой глуши днем с огнем не сыщешь...

Великаны-деревья окружали людей, что сидели у колышущегося пламени
костра. Казалось, глядят они с неодобрением, хотят отойти подальше, да не
могут и потому лишь топчутся на месте, нехотя подбирая узловатые корни,
негромко поскрипывают, словно жалуются.

Вишена сидел у огня и жарко горящие изумруды на мече увидал не сразу.
Боромир в это время переговаривался с Тарусом и на свой меч не глядел.

"Начинается!" - понял Вишена и вскочил.

Ему показалось, что на плечо обрушилась скала. Тяжело завалившись на
бок Вишена глянул вверх - над ним нависала, слегка покачиваясь, толстенная
ветвь дуба.

Сбоку кто-то удивленно вскрикнул; усиливался скрип. Люди вскочили с
мест, сомкнулись плечом к плечу и застыли кольцом, ощетинившись мечами.

Деревья ожили. Издавая глухие неприятные звуки громадные дубы
окружили боромиров отряд и наступали на него, протянув темные морщинистые
руки-сучья. В величавом неторопливом движении угадывалась скрытая
неодолимая мощь.

- Уворачивайтесь от них! - крикнул Тарус звонко. - Раздавят!

На темных высоких стволах тускло замерцали неправильные пятна с
ладонь величиной - точь-в-точь глаза! Среди качающихся ветвей, неслышно
хлопая мягкими крыльями, замелькали большие совы. Их крик зазвучал громко
и зловеще. Защелкали крючковатые клювы, растопырились когти-кинжалы,
готовые впиться в живую трепещущую плоть.

Отряд рассыпался. Воины уклонялись от ветвей, те двигались не слишком
быстро, но вот закричал от боли Тикша - кривые совиные когти вонзились ему
в плечо. Птицу-бестию тут же разрубила надвое Соломея. Куртка Тикши быстро
пропитывалась кровью, рука бессильно повисла.

Могучая ветвь опрокинула наземь Бояна-чикма. Дементий и Акила
напрасно рубили ее мечами, клинки глубоко втыкались в плотную древесину,
но вреда, похоже, не причиняли.

Славута нырнул, спасаясь от такой же ветви, выпрямился и проворно
сшиб под ноги пеструю сову древком своей лунной секиры.

Боромир, щурясь от яркого света изумрудов, отмахивался от толстого
медлительного дуба. Изумрудного меча дерево старательно избегало. Непоседа
не замедлил предупредить об этом Вишену. Не зря: тот изловчился и мигом
отрубил толстый, с руку, сук, почти без усилий, словно шею гусю.

Плясало пламя костра, под ногами мелькали причудливые живые тени,
шевелились со скрипом дубы, метались совы с горящими, словно угольки,
глазами, отблескивали сталью узкие серебристые клинки...

Отрубленные сучья падали на прелую листву, начинали извиваться и
скоро превращались в больших черных змей. К скрипу, воплям сов и хриплому
людскому дыханию добавилось громкое шипение.

- Змеи! Под ноги, под ноги зрите!

Боград размахивал пылающим факелом, истошно крича:

- Огнем! Огнем их, окаянных!