знать.
тем как начать.
четко расписанном по разным рубрикам времени, прожить, не
получив взамен легкого пристрастия к некоему внешне
проявляемому порядку. И далее, что может быть естественнее, чем
распространить его на окружающий вас мир.
оба ваших утверждения на самом деле характеризуют состояние
вашего собственного духа, а не всех остальных, ну да продолжим.
что они своим тоном, тоном своих книг заставили меня поверить в
возможную неподвижность мира. В том, что они заморозили мои
мысли на определенной стадии (которая к тому же была определена
не без противоречий с их стороны) и заставили меня думать, что
когда-либо где-либо может существовать идеальный порядок.
способная поддержать вас, не так ли?
порядку доступа, -- сказал Вольф, -- и что нужно уступить
наслаждение им поколениям, столь же удаленным от нас, как
туманности в небе, поддержка эта превращается в отчаяние, и вы
выпадаете на дно самого себя, серная кислота осаждает так соли
бария. Говорю об этом, чтобы не уклоняться от школьной темы.
Да, что касается бария, соль получается белого цвета.
никому не нужные комментарии.
Разбирайтесь сами.
по столу.
достаточно о них наговорили. Вот все, что они с вами сделали.
Да вы и в грош их не ставите.
послушайте, что я вам на это скажу. Слушайте хорошенько. Все
ваше образование -- ерунда. На свете нет ничего проще. На
протяжении поколений всех пытаются уверить, что инженер и
ученый -- представители элиты. Но ведь это же смехотворно, и
никто никогда не заблуждается на сей счет -- кроме самой этой
якобы элиты, -- месье Брюль, труднее обучиться боксу, чем
математике. В противном случае в школе было бы больше уроков
бокса, чем арифметики. Труднее стать хорошим пловцом, чем
научиться писать по-французски. В противном случае было бы
больше мэтров купания, чем преподавателей французского. Каждый
может стать бакалавром, месье Брюль... да их и без того пруд
пруди, но сосчитайте-ка тех, кто способен состязаться в
десятиборье. Месье Брюль, я ненавижу свое образование, потому
что на свете слишком много умеющих читать кретинов; и кретины
эти совершенно правы, когда расхватывают спортивные газеты и
поклоняются героям стадионов. И лучше научиться правильно
заниматься любовью, чем просиживать штаны за книгой по истории.
выходите за пределы темы.
пренебрегают не меньше других, -- сказал Вольф.
отведен специальный пункт.
знаете, что я об этом думаю, об этом вашем образовании. О вашем
маразме. О вашей пропаганде. О ваших книгах. О ваших вонючих
классах и дрочливых лентяях. О ваших забитых дерьмом сральниках
и ваших затихорившихся бузотерах, о ваших зеленых -- или
желторотых -- очкариках-вундеркиндах из университета, о ваших
пижонах из политехнического, о ваших засахаренных на буржуазный
лад центровых, о ваших ворах-медиках и о ваших продажных
судьях... черт побери... расскажите мне о хорошем боксерском
поединке... это тоже подделка, но она по крайней мере приносит
облегчение.
-- Если бы боксеров было столько же, сколько студентов, на
руках носили бы того, кто лучше всех сдал общие экзамены.
выбрали-то культуру интеллектуальную. Что ж, тем лучше для
физической... А теперь, если бы вы могли оставить меня в покое,
это меня в высшей степени устроило бы.
месье Брюле. Когда он вновь поднял глаза, то месье Брюль исчез,
а сам он, как выяснилось, сидит посреди пустыни золотого песка;
свет, казалось, бил отовсюду ключом, а сзади до него доносился
неясный шум волн. Обернувшись, он увидел в ста метрах от себя
море -- синее, теплое, эфирное -- и почувствовал, как
расцветает его сердце. Он разулся, бросил на песок сапоги,
кожаную куртку и шлем и побежал навстречу сверкающей пенистой
бахроме, что оторачивала небесно-голубую скатерть. И вдруг все
закипело, обрушилось. Снова был вихрь, пустота и ледяной холод
клети.
происходящее вокруг. Над головой слышны были нетерпеливые шаги,
которыми Ляпис мерил свою комнату. Лиль, должно быть, хлопотала
по дому где-то неподалеку. Вольф чувствовал себя обложенным со
всех сторон; за короткое время он растратил весь свой запас
развлечений, уловок, позволяющих жить; у него уже не оставалось
идей, ничего, кроме безмерной усталости, ничего, кроме стальной
клетки; исход его покушения на воспоминания казался теперь
сомнительным.
по комнатам на поиски Лиль. Она стояла на коленях перед ящиком
сенатора на кухне. Она смотрела на сенатора, и глаза ее тонули
в слезах.
мутным взором пускал слюну и напевал обрывки совершенно
нечленораздельных песен.
говорит, и не отвечает, когда с ним разговаривают.
понимания сверкнуло в его глазах.
более из него выпадать.
супер стар.
сквозь слезы Лиль.
одно и то же. Когда больше нет никаких желаний, тогда и
становишься маразматиком.
избавиться от желаний: иметь то, что хотел, или впасть в
прострацию оттого, что этого не имеешь.
Лиль.
данном случае это блаженство, потому что он обрел то, что
хотел. Думаю, что и в том, и в другом случае все кончается
погружением в бессознательное.
доволен. Вам понятно? Мне-то уже нет надобности понимать. Я
достиг полного удовлетворения, стало быть, и вегетативного
тоже, и это -- мои последние слова. Я восстанавливаю прерванную
связь... Возвращаюсь к истокам... Поскольку я жив и больше
ничего не желаю, у меня больше нет надобности в разуме.
Добавлю, что с этого мне и следовало бы начать.
звук.
Конан-Дойль Артур
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Херберт Фрэнк
Пехов Алексей