ручную тележку об одном колесе. Похоже, что грозный окрик нимало их не
смутил. Души с любопытством разглядывали свалившегося к ним на головы
Докуку, да еще и скалились вдобавок.
дело, загрузим... Работа - не волхв...
лампу за медное кольцо и снова повернулся к древорезу.
узкого подземелья. - Розмысл тебя давно уже поджидает.
помер, а? Как же теперь дальше-то?.. Хотя, сказывают, обтерпишься -
оно и в преисподней ничего... А что же этот, коренастый-то давеча
говорил: живой, мол?.. Или почудилось?..
телеги. Висящие на крюках лампы вымывали из мрака стены, мохнатые от
пыли брусья, какие-то груды мусора... Потом по правой колее навстречу
им прокатила порожнюю тележку еще одна душа, и тоже мужского пола.
Докукин поводырь.
себе дальше.
уставился ему вослед.
ставить - не сдюжат...
неспроста.
Розмысл - это вообще не имя...
воевода... Смотря что за розмысл...
поспешая за коренастым поводырем. - Вона как оно... Навь - Навью, а
без бояр, вишь, и тут никуда... Тогда сразу в ножки... Прямо с
порога... Помилуй-де... Не погуби, мол..."
наверху горазд. Тут главное - не перечить. А лучше и вовсе молчать. Он
себе толкует, а ты знай мигай, будто смыслишь...
они остановились дверцей, что никому бы и в голову не пришло, будто за
ней может пребывать кто-либо знатный да именитый. Была та дверца
низехонька, неокрашена, а вместо скобы болталась на ней веревочка.
Потому и не догадался древорез бухнуться в ножки прямо с порога...
ним. Тесноватый подвал освещали три греческие лампы: две прицеплены
были к потолку, а третья стояла посреди обширного стола, за которым,
уронив в ладони выпуклую плешь, сидел и разбирал грамоту... даже и не
поймешь, кто. Но уж во всяком разе не боярин.
дерева: дергались два пупчатых резных колеса, свисала с валика малая
гирька на сыромятном ремешке, гуляло туда-сюда липовое колебало. Да
много там было чего разного наворочено, сразу все и не разглядишь...
грамоту до конца, тяжко вздохнул и, потирая усталые очи, откинулся
спиной на гладкий прислон скамьи. Страдальчески взглянул на вошедших.
волоска, да растопорщившись!.. Одежкой розмысл тоже не слишком
отличался от прочих навьих душ, встреченных здесь Докукой. А вот поди
ж ты - по отечеству хвалят... Лют Незнамыч...
повторил коренастый Чурыня.
оказался - с Шумка, не выше. Так, обсевок какой-то...
поправить тот. А будь перед ним подлинный боярин - даже бы и
поправлять не стал: Кудыка - так Кудыка...
память-то стала... Ну да неважно... - Он повернулся к столу и с
уважением оглядел хитроумную диковину. "Трык-трык... - постукивал и
поскрипывал резной снарядец. - Трык-трык..."
излажено... И резьба хороша... Что скажешь?
чудной снасти, придушенным голосом подтвердил, что да, чисто
сработано... Сразу видно, искусник резал... Розмысл такому ответу
почему-то подивился и взглянул на Докуку с любопытством.
бросив древореза в холодный пот. - Рука, не спорю, верная, а вот
насчет головы - это мы еще посмотрим...
спросил Чурыня. - Там уже отгрузка вовсю идет...
Досадливо прицыкнув, кивнул мизинцем на что-то понятное ему одному и
вновь вскинул взгляд на древореза.
Нечего тебе наверху делать... Да нет, ты не дрожи, не дрожи! Наверх мы
тебя отпускать будем... Ну, не сейчас, конечно, а со временем... А
работать - здесь, у меня. Нам такие, как ты, позарез нужны. Чего
заробел?
розмыслом на колени. - Не губи неповинного!..
распотешился и даже лукаво подмигнул переминающемуся у дверцы Чурыне.
- Часы изладил, а сам ни при чем... Ты их как, у греков подсмотрел или
своедуром дошел, а, Докука?
дело. - Да мне такое в жисть не изладить! Это Кудыка, верно, резал,
непутевый! Его рука...
восьмым поперхнулся.
ладошкой. - Ты кто?
Чурыне.
глядя на древореза.
колебало остановилось.
завопил он в наступившей тишине. - Я этих волхвов на Теплынь-озеро
закатаю, золу выгребать! Там их Завид Хотеныч живо приструнит! Кто
сейчас наверху?
по-соловьиному!..
Докуку.
жаловался, что на разгрузке людей не хватает, вот и поставь на
разгрузку... А мне Кудыка нужен! Кудыка, а не Докука!.. - Лют Незнамыч
хмыкнул и тревожно задумался. - Хотел бы я знать, куда ж он, стервец,
запропастился...
темноте, укрытый тулупчиком, и решил поначалу, что лежит у себя в
горенке, что солнышко еще не вставало и что все беды, равно как и
грозные чудеса Теплынь-озера, просто ему приснились. Однако не было,
во-первых, слышно милого сердцу постукивания и поскрипывания хитрого
резного снарядца, да и лавка, на которой он лежал, обернулась вдруг