Чтение 21–й страницы книги ~Ингвар и Ольха~

-- Только редко рассказывает, что видит. Во многом знании, говорит, много горя. Видать, в самом деле горы невеселого зрит в грядущем.

Она подумала, покачала головой:

-- Мне грядущего лучше не зреть.

Голос ее прервался. Асмунд погладил ее по голове. Ладонь у него была огромная" как весло, и шероховатая, как кора дерева, но Ольха чувствовала доброту и утешение в жесте старого воеводы.

-- Мы все живем не так, как хотим.

-- Почему?

-- Ольха, да половина киевлян, будь их воля, вовсе не слезала бы с печи. Думаешь, с чего поляне... а может и древляне, напридумывали сказки про Емелю-дурака или золотую рыбку? Надо -- вот что движет миром! А те народы, которые "надо" ставят перед "хочу", правят теми, у кого это хотенье прет впереди всего!

Студен вернулся перед обедом. Асмунд ворчал, что за снеданком он только червячка заморил, потому на обед пусть подают ему как следует, а заодно пусть несут и ужин. Неизвестно, останется ли он на ночь, а не останется, так вдруг в дороге перекусить не удастся?

Студен туманно сообщил, что приедет, возможно, и Рудый. Он повстречался ему в десятке верст. Рудый зачем-то расспрашивал про Ольху. Асмунд тут же воспрянул духом и распорядился, чтобы стол накрыли на четверых. Даже, если не приедет, то еда все равно не пропадет, их тут трое, тарелки худо-бедно да как-то очистить сумеют. Даже собакам не останется, если сама Ольха готовила.

Студен приехал даже сюда, подумала Ольха настороженно. Что бы там не говорили о нем, но она-то знает, что он приехал ради нее. Но что ждет от нее? Хочет взять для своей похоти? Возможно, ведь в полной мужской мощи, но маловероятно. Слишком у него прицельный взгляд, а улыбается едва-едва, всегда с некоторым опозданием.

Кто ищет или может искать ее помощи? Нет, для помощи она слаба, а хотя бы союза с нею? Хазарин, ему нужно распространить власть каганата дальше на север. Или хотя бы вернуть земли, отобранные Олегом. Вторая -- Гульча, но почему-то еще не попалась навстречу, не сделала ни единого шага. Она больше озабочена продвижением своей веры, а вместе с нею и власти. Уже вся Хазария в кулаке иудеев, а если в здешних славянских племенах примут Моисея, то и они окажутся под иудеями... Хорошо это или плохо? Это лишь сменить проклятых русов на проклятых иудеев. Пожалуй, если Студеном движет не похоть, то что? Он чересчур добр, дороден и по-славянски ленив. А русы -- сильны и жестоки. Они двигаются быстро и карают немедля.

-- Я пойду распоряжусь насчет зелени, -- сообщила она Асмунду.

-- Ерунда, -- проворчал Асмунд.

-- Зелень?

-- Все ерунда, кроме жареного поросенка. Ну, и, конечно же, жареных гусей, кур, лебедей, куропаток, рябчиков...

-- А также жареной рыбы, -- добавила она в тон, -- вареных раков... и много другого. А также печеного, соленого, вареного, маринованного. Все-таки я принесу зелени. Ты знаешь, что раньше в наших лесах медведи были с длинными хвостами и ушами?

-- Я могу рассказать про селедку, -- проворчал Асмунд, -- хочешь?

-- Селедка в наших лесах не водится.

-- Ладно... Почему ж сейчас от ушей одни огрызки? И куда хвост делся?

-- Уши оборвали, когда первый раз к меду тащили. А хвоста лишился, когда от меда оттаскивали.

Асмунд оглянулся, пощупал у себя сзади пониже спины:

-- Ладно, неси и зелень. Если и понравится, то разве что потеряю?.. Я не какой-то дурной медведь из ваших дремучих лесов. У меня хвост, похоже, оторвали еще в детстве.

Она боялась, что ее снова не пустят дальше отхожего места, но с приездом Асмунда стражи к ней сразу подобрели. Или стали опасаться меньше. Она прошла на задний двор, рассматривала зелень на грядках, а краем глаза косила на главный двор.

Студен вышел на крыльцо, потянулся, смачно зевнул, почесался. Ольха ожидала, что он и помочится с крыльца, как делали все поляне, да и древляне тоже, даже в княжеском доме, но Студен то ли долго общался с русами, то ли сам был излишне чистоплотен, то сходил даже по малой нужде в нужник, а оттуда неспешно пошел наискось, вдоль забора.

Ольха наблюдала с сильно бьющимся сердцем. Студен не стар, матерый, в расцвете мужских сил, статный и сильный, однако в его глазах видно больше, чем желание заголить ей подол. Да, он замечает ее девичьи достоинства, не однажды замечала как его взгляд с удовольствием скользит по ее длинным ногам задерживается на высокой груди, но так же он смотрел в Киеве и на арабского коня, что привезли великому князю из Багдада горячего и с огненными глазами, обгоняющего молнию, как о нем говорили, так же смотрел на красавца сокола Скила, который не умеет промахиваться.

Она выждала, пошла с пучком укропа обратно. Студен брел также неторопливо. Встретились у перелаза, отделяющего задний двор от головного. Студен подал руку, помогая перебраться на эту сторону. Когда заговорил. Ольха заметила, что он приглушил голос:

-- Здесь просто вирий, куда тебя поместил Ингвар!

-- Золотая клетка -- тоже клетка, -- ответила Ольха.

Она заметила в его глазах вспыхнувшую радость. Может быть не стоило говорить такое сразу, но ее стражи наблюдают за нею с крыльца, а у ворот сидят еще двое. Если задержится надолго даже с боярином, то кто знает что им наказал хозяин?

Студен пошел с нею рядом, замедляя шаг так, что она вынужденно тоже пошла медленнее, пока не остановились вовсе в трех шагах от кузни. Там глухо бухали два молота, надсадно сипели мехи. На крыльце могут отрастить себе ослиные уши, даже длиной с весла большого драккара, но ничего не услышат.

-- Другие женщины были бы рады, -- заметил он, -- окажись в таком положении.

-- Я не женщина, -- голос ее прозвучал излишне резко, и она пояснила вынужденно: -- Я княгиня! А это больше, чем дворовые девки для утех.

Он кивнул, в глазах были сочувствие и понимание:

-- Знаю. Как боярин больше... или должен быть больше, чем Лось в весенний гон. Когда на плечах целое племя, или хотя бы десяток весей, как у меня, то поневоле живешь головой, а не сердцем, как хочется... И уж совсем не даешь разгуляться похоти, что у других берет верх и над головой.

Он засмеялся, в смехе звучала горькая насмешка над собой. У него было лицо умного человека, который тащит на плечах большую тяжесть, но сбросить не может, потому что нельзя сбросить, а можно только переложить на другие плечи, а те -- увы! -- либо хилые, либо ненадежные.

Ольха ощутила горячую симпатию. Сколько самой приходится смирять себя, начиная с тех дней, когда хотелось босоногой малышкой носиться с детворой по лужам, а строгий отец долго и занудно говорил о долге, о том, что дочери князя надо радеть о всем племени, забывая о себе, что сперва -- племя, потом -- ты!..

-- А ты пришел с Олегом? -- спросила она.

Студен поморщился:

-- Разве я похож на руса?

-- Нет, но ты с Олегом.

-- Я славянин из племени полян. Одного из полянских племен. Был сыном князя... правда, земли моего племени были втрое меньше моих нынешних владений, но ты понимаешь, что не в богатстве и силе правда, а в справедливости! Князем мне побывать не довелось, пришли русы.

Она прошептала:

-- Это я понимаю.

-- Тебя, княгиню, -- сказал он сочувствующе, -- хотят как полонянку отдать за кого-то из бояр русов.

-- За любого, -- сказала она с горечью, -- кто захочет меня взять.

-- Ты... пойдешь?

-- Он умрет, -- сказала она просто. -- Умрет раньше, чем коснется моего тела.

-- Но умрешь и ты.

-- Я готова, -- ответила она. -- Я давно уже готова.

Он украдкой огляделся, еще больше понизил голос:

-- Ты права, если гибель, то пусть вместе с врагом! Но еще лучше -- победить. Еще не все потеряно.

Сердце ее застучало чаще, кровь бросилась в лицо. Возбуждение охватило с такой силой, что ноги подкосились:

-- Ты... можешь помочь?

Он покачал головой:

-- Вряд ли. Взаимопомощь -- это вернее. У меня сил не намного больше твоих. Все в руках захватчиков русов! Но их мало, а нас, славян, как муравьев. И если мы ударим разом, то сбросим гнусное ярмо вместе с ними, как сбросили раньше варягов в их холодные море.

-- Как? -- спросила она жадно. -- Что можно сделать?

Он кивнул:

-- Я вижу, ты настоящая дочь славянского народа. Мы давно готовимся к восстанию, но ты можешь помочь, как никто. Только ты беспрепятственно ходишь по терему этого кровавого пса, ты вхожа в крепость Олега!

-- Я владею легким мечом, -- напомнила она.

Лицо его было мрачным:

-- Проще ночью открыть нам дверь. Мы тоже владеем мечами! И сонных русов перебьем как кур в тесном курятнике. Наша Киевщина будет свободна снова.

-- Я все сделаю, -- пообещала она. -- Скорее бы...

-- Я дам знак, -- сказал он. -- А сейчас я пойду, вон уже начали присматриваться.

В самом деле, в саду появился Боян, шел по соседней дорожке, трогал с безучастным видом ветви. Студен сказал громко:

-- Здесь настолько богато, княгиня, что все женщины этих земель тебе завидуют!.. Будь счастлива!

Он поклонился, подмигнул и повернулся уходить.

-- И ты будь счастлив, -- ответила она уже в спину, -- за те счастливые слава, что я услышала впервые со дня приезда!

Боян проводил Студена подозрительным взором. А Ольхе подмигнул сочувствующе:

-- А если и я скажу что-нибудь хорошее?

Она насторожилась:

-- Говори.

Боян расхохотался, развел руками:

-- Ингвар велел баньку поставить во дворе. Вашу, славянскую. Выбрал новенькую, купил или отнял, не знаю, но разобрал по бревнышку, перевез... Вон там вишь работа кипит? Так что ежели захочешь, только скажи!

Она вскинула удивленно брови:

-- Ингвар? Он же боится воды!

-- Воды не боится, -- обиделся Боян. -- Он на двадцать саженей ныряет! По дну моря ходит! Монеты, золото достает с разбитых кораблей. Только мыться не очень любит. Так что с этой банькой удивил, удивил...

Она заспешила в терем. Щеки ее возбужденно горели. Глава 27

Зверята, пропахшая запахами стряпни, попалась навстречу, обрадовалась:

-- Я вот чо тебя ищу, не знаешь?.. И я малость подзабыла. Гм... Когда на тебе такое хозяйство...

-- Может быть, -- попыталась придти на помощь Ольха, -- тебе в чем-то помочь?

-- Да у нас и дел никаких, -- отмахнулась Зверята. -- Когда хозяин отъезжает, жизнь сразу замирает... Ага, вспомнила!

Она оглядела ее критически с ног до головы. Хмыкнула, поджала губы, с неодобрением покачала головой.

-- Что-то не так? -- встревожилась Ольха.

-- Очень даже не так, -- проговорила Зверята задумчиво. -- Я уж думала сперва, что у древлян так принято одеваться. Ну, бахрома на подоле, лоскутья вместе рукавов... А Боян говорит, что и там люди живут. И одеваются как люди. Мужчины в портках, женщины в платьях. Все без рогов, платья у них целые... или хотя бы латаные. А тебя какой зверь изодрал так люто?

Ольха посмотрела на подол с бахромой, дыру на плече. Пожала плечами:

-- Меня это мало тревожит.

-- Зато мое сердце разрывается.

-- Милая Зверята... мне все равно. Ингвару тоже, кстати.

Зверята сердито отмахнулась:

-- Что он понимает? Но у меня будут неприятности, если моя гостья покажется в таком виде князю. Есть слух, что он собирается навестить нас. У меня троюродная племянница стряпухой в его тереме. Пойдем, я кое-что подберу тебе.

-- Спасибо, не надо.

Зверята ушла, по ее лицу Ольха видела, что ключница не отказалась от своего намерения. Врет, конечно. У князя в Киеве своих дел хватает. А Ингвар охотнее ее видел бы в грубой мешковине с дырами для рук и ног, неопрятную, со спутанными волосами, грязную.

А почему я отказываюсь, подумала она внезапно. Если Ингвар хочет видеть ее неопрятной, как простую девку-скотницу, почему она должна делать так, как он хочет?

Уже собиралась идти искать Зверяту, когда в ее комнату тихохонько вошли две девушки. Чистые, опрятные, похожие на скромниц рукодельниц, их Ольха сразу выделяла из любой толпы. Одна посмотрела вопросительно на Ольху, улыбнулась застенчиво, махнула кому-то в коридор.

Двое дюжих гридней занесли, покраснев от натуги, огромный сундук. Исчезли в коридоре, вернулись с другим. Третьим, четвертым. Наконец явилась озабоченная Зверята. Мановением руки велела парням исчезнуть, обратилась к Ольхе так, словно все давно было решено:

-- Давай примерим... Если что не так, девки быстро подгонят. Они лучшие умелицы в Киеве. А значит, и на всей Руси!

Ольха покачала головой:

-- Зверята, а что у тебя не лучшее?

Зверята улыбнулась, это преображало ее звероватое лицо, сама подняла левой рукой крышку сундука. По закону русов, вспомнила Ольха, жених может отказаться от невесты даже в самый последний момент, если та не сможет поднять крышку тяжелого сундука одной рукой. А невеста может отказаться выйти за назначенного даже князем, если жених не сможет ее взять на руки и отнести от капища, где стоит этот ритуальный сундук с тяжелой крышкой, до своего дома. И обязательно перенести через высокий порог.

Зверята вытащила голубое платье, встряхнула. Звякнули Драгоценности, но Ольха смотрела, не веря глазам, на странную нежнейшую ткань, что переливалась красками, как увиденная впервые при въезде в Киев радуга.

-- Из чего... это?

-- Из паволоки, -- гордо объяснила Зверята. Увидела лицо гостьи. -- Шелк, понимаешь?

-- Нет, -- призналась Ольха, -- никогда не видела... Это из шерсти?

-- Да нет, -- отмахнулась Зверята с небрежностью, -- эту ткань червяки делают. Толстые такие, красивые... Я их не виде. ла, но так говорят.

Ольха прошептала, завороженная переливами ткани:

-- Волшебство!

-- Конечно, -- согласилась Зверята. -- Где это слыхано, чтобы червяки ткали? Врут, поди. Мизгири, или, как говорят русы, пауки -- этому еще поверю. Я вон девок учу-учу, и то у всех руки как грабли. Редко у какой прялка из рук не валится... Ну-ка, примерь.

Девки, насупившись, помогли Ольхе снять старое платье. Руки у них были умелые, быстрые. Зверята гоняла их явно для острастки. И удивительное платье помогли одеть так, будто само оказалось на ней.

Ольха чувствовала как по телу пробежали сладкие мурашки. Ткань была нежной и удивительной, будто прохладные струи пробежали по коже. От нее исходила свежесть и бодрость, спина сама гордо выпрямлялась.

-- Я тоже не верю, -- призналась она. -- Если червяки, то волшебные. Людям такое не под силу. Откуда это здесь?

-- Еще отец Ингвара добыл. Он был вожаком шайки разбойников. Ходил даже в дальние страны, мир повидал, себя показал. Кое-что привез.

-- И жену?

-- Нет, жену нашел в Новгороде... Украл, можно сказать. Без благословения родителей. Ты как родилась в этом платье! Разве что рукава чуть заузить... У тебя руки совсем не бойцовские.

Ее глаза оценивающе ощупывали фигуру странной гостьи. Ольха чувствовала, что могучая женщина удивляется: как она, с такими тонкими запястьями, могла владеть боевым мечом? Ну, во-первых, мечи тоже разные. Есть легкие, есть средние, есть тяжелые, а также двуручные. А во-вторых, в схватке не столь важна сила, как умение. Да и быстрота нужна не только при ловле блох. А ее и младших братьев учили лучшие бойцы племени!

Князь Олег потянулся до хруста в суставах. Лицо было усталым, но когда повернулся к Ингвару, глаза блеснули странным весельем:

-- Работа идет к концу... Как у тебя, воспитанник?

-- Терпимо, -- ответил Ингвар. -- Только какой конец? И середки не видно.

-- Моя к концу, -- ответил Олег мирно.

Ингвар посмотрел вопросительно, но великий князь видимо решил, что все объяснил. Он часто говорил загадочно, уверенный, что его понимают с полуслова.

В главной палате на трех-- столах были расстелены карты, лежали толстые манускрипты, свертки грамот. В углу стояло низкое деревянное ложе. Олег, даже став князем, не отказался от причуд отшельника спать на твердом.

Ингвар напряженно ждал. Олег мог бы за государственными делами вспомнить и о пленной княгине. Это тоже дело государственной важности. Везде недовольство русами, довольно искры, чтобы вспыхнуло восстание. А племен подгребли под свою руку столько, что на одного руса уже по сто славян. Если не больше. Никакая отвага и сила рук не спасут. Мир нужен как воздух, и древлянка могла бы как-то скрепить...

Как же, подумал он досадливо. Она скрепит! Так скрепит, что вдрызг все разлетится. А русы не то, что к своим островам на море улетят, а за море вверх тормашками.

Олег, разминая застывшую спину, прошелся по горнице, выглянул в окно:

-- Погодка разгулялась...

-- Старики дождь обещают, -- осторожно напомнил Ингвар.

-- Ну, старики не всегда угадывают. Пора дать людям отдохнуть.

-- Соколиную охоту? -- встрепенулся Ингвар.

Он всегда был большим любителем соколиной охоты, у него были лучшие сокольничьи. Странно, сейчас сердце не застучало чаще. Он натужно вообразил себе, как сокол срывается с руки, взмывает в небо и стремительно догоняет птицу, бьет на лету... Увы, сердце продолжало тукать ровно, будто капли осенного дождя по подоконнику.

Хуже того, он знал почему. Еще хуже, чувствовал, что сердце начинает стучать только в определенном случае. И боялся признаться даже себе, что уже не знал, кто из них пленник.

-- Я не люблю охоту, -- ответил Олег, поморщившись. Ингвар с раскаянием вспомнил, что князь ни разу не был на охоте, хотя не было ему равных ни в стрельбе из лука, ни в метании копья. -- Просто хочу проехаться по киевским лесам... Хочу ехать целый день, не встречая врагов. Хочу заодно погостить в твоем загородном тереме.

Ингвар ощутил беспокойство. Он не был в загородном доме года два. А за последние пять лет заезжал разве что с полдюжины раз. В последний раз отвез туда пленницу. Сам удивился запустению, но как всегда махнул рукой. Мужчины ив должны обращать внимания на такие мелочи.

Олег смотрел зорко:

-- Не готов?

-- Да все дела, -- пробормотал Ингвар. Он отвел взор. -- Дела...

-- Эх, не понимаешь... Мы зачем себе Русь творим на новом месте? Чтобы нужда в городских стенах отпала вовсе! Чтобы люди могли селиться хоть в лесу, хоть в поле, хоть на болоте -- и ни одна двуногая тварь не смела тронуть! Вчера еще каждый не то, что за городской стеной, за крепкими ставнями отсиживался!.. Да еще и дверь на ночь бревном подпирал. А теперь некоторые уже ставни на ночь не закрывают, ленятся. Нужды нет. Ни воров, ни татей.

-- Знаю, сам ночной охраной год заведовал, -- пробормотал Ингвар.

-- А теперь еще и пределы Руси раздвигаем для того, чтобы везде кончилась брань между соседями! Чтоб можно было ставить дом вдали от городских стен, чтобы никто не пришел и не порушил, чтобы была уверенность в дне завтрашнем, чтобы могли сеять, зная, что урожай соберут они же...

Ингвар уронил голову. Разве не для того он с карающим мечом вторгался в пределы враждующих племен, истреблял старейшин, порой устилал трупами поля?

-- Я буду ждать тебя в загородном доме, князь, -- пообещал он. -- Убедись, Что мир везде.

-- А селяне?

-- Свободны. Я никого не давлю поборами.

-- Щади народ, -- повторил Олег с нажимом. -- Дай встать на ноги. Себе в ущерб, но налоги пока не бери. Пусть закрепятся на новых для них землях. Пусть соберут хоть три-четыре урожая!.. А нам хватит дани с тех, кто присоединяться к нам не желает. Надо будет, еще кого-нибудь из богатых соседей примучим.

-- Когда желаешь пожаловать?

Олег задумался:

-- Да чего откладывать? Сегодня... нет, сегодня поздно, завтра и загляну к тебе. Посмотрим, как ты устроился.

Он говорил спокойно, но Ингвар ощутил угрозу. Олег всеми силами раздвигал пределы Руси, теперь хочет видеть результаты своего труда. А их видел не в данях и захваченных в полон, а в прекращении распрей в пределах Руси. По его замыслу мечи должны обнажаться только на границах да еще дальних заставах. А вся Русь -- это сплошное засеянное поле с золотой пшеницей, города и села со счастливым народом, тучные стада. Всякий, кто мешал его планам, становился врагом.

-- У меня все мирно, -- повторил Ингвар.

-- Завтра увидим, -- пообещал Олег, в голосе прозвучала зловещая нотка. -- А сейчас кликни воевод. Они бражничают внизу. Надо будет продумать как лучше наладить полюдье. Много несправедливости предвижу в эту зиму... Надо установить с кого сколько, а больше -- ни-ни!

Ингвар скривился. С побежденных, почему не взять вдвое? Они должны оплатить и расходы на войну. Это только справедливо. Покорись сразу, не было бы похода против них, сражений, сирот с обеих сторон.

-- Я сейчас вернусь, -- пообещал он. -- Одна нога здесь, другая там!