Чтение 21–й страницы книги ~Князь Владимир~

Глаза Елены лукаво блеснули:

-- Совпадение? Может быть, он как раз и прибыл, чтобы стать на колени? Говорят, на севере все тугодумы. Это у них от холода. Надумал только сейчас. Давай вечером выберем время, пройдем мимо. Я найду повод, если хочешь.

-- Хочу!

Повод нашелся только через два дня. Те двое новых этериотов пока не было вхожи во внутренние покои, несли стражу снаружи. А при огромности дворца для Анны и Елены это значило пуститься в долгое путешествие.

К тому же приходилось делать вид, что просто прогуливаются вблизи дворца, подставляют лицо солнцу. Елена держалась беспечно, в то время как Анна никогда еще не чувствовала себя такой скованной. Выйти на прогулку только для того, чтобы посмотреть на нового стража? Да сколько их охраняет дворец? Лучшие из лучших, самые отважные, умелые и статные, ибо в стражу отбирают с красивыми лицами и телами!

Он стоял у одного из многих входов -- высокий, красивый, с бритой головой, откуда свисал черный до синевы чуб. В левом ухе блистала серьга с красным камнем. В остальном он не отличался от других этериотов ни дорогими доспехами, ни ростом, ни шириной плечей.

А Владимир, едва заметил, как отворилась бесшумно и легко дверь, выпрямил спину и стиснул рукоять меча. Сердце сбилось с ритма: в приторный запах благовоний ворвался неуловимо тонкий свежий аромат. Он не знал был ли это аромат цветов или чего-то еще, но все чувства уже узнали, сердце застучало чаще. Всего однажды он слышал этот запах... Но как он мог тогда его учуять, находясь за десяток шагов, окруженный потными солдатами?

Она вышла все такая же чистая и неземная, только теперь ей было лет пятнадцать, если не больше, она превратилась из семилетней девочки в рослую девушку, но лицо почти не изменилось, осталось чистым и открытым, разве что чуть удлинилось. Большие понимающие глаза скользнули по Олафу и остановились на Владимире.

-- Как зовут тебя, этериот?

Голос ее чистый и нежный, прозвучал в его ушах музыкой, но Владимир успел заметить в нем и смущение, и властность, и легкую насмешку над ним и собой, что вдруг решила заговорить с простым дворцовым воином.

-- Вла... -- прохрипел он внезапно перехваченным горлом,-- Владимир...

-- Ты откуда, Владимир?

Она стояла перед ним смущенная, на щеках выступил румянец. Ее подруга быстро зыркала по сторонам черными глазами, она была веселая и бойкая, как лисичка.

-- Я прибыл из далекой северной страны... принцесса,-- ответил он, с трудом совладав с голосом.

-- Да-да, северной,-- повторила она,-- а... что ты ищешь здесь?

Ее подруга, оторвалась наконец от созерцания великолепного Олафа, подсказала игривым голоском:

-- Как все мужественные воины Севера!.. Чести и славы. А заодно -- денег.

Анна смотрела в лицо Владимира:

-- Это верно?

Он знал, что нельзя ему отвечать так, но с губ сорвалось само собой, как уже случилось в прошлый раз:

-- Нет. Я прибыл... потому что хотел видеть тебя.

Румянец на щеках Анны стал ярче. Но она не отвела взгляд, и Владимир внезапно понял, что она именно этого ответа и ждала. Неужто она узнала в нем того запуганного и озверевшего подростка, который с мечом и ножом готовился защищать себя от ее телохранителей?

-- Зачем? -- спросила она тихо.

-- Не знаю,-- ответил он так же тихо.-- Что-то сильнее меня... толкнуло. Взяло и повело. Но зато теперь я дышу с тобой одним воздухом, хожу по тому же камню. И я чувствую себя на небесах!

Подруга Анны слушала, раскрыв рот. Олаф округлил глаза, в них был восторг. Друг говорит так, будто умелый скальд нанизывает слова песни о любви. И в самом деле сердце бьется чаще, грудь наполняется сладкой печалью, а в глазах щиплют слезы.

За поворотом глухо застучали подошвы. Появились двое палатинов, ведомые начальником охраны этого крыла. Ровным шагов приблизились, остановились как железные статуи перед Олафом и Владимиром. Те отступили, освобождая места, отсалютовали.

Анна сказала с повелительной ноткой:

-- Теперь вы свободны? Прекрасно. Проводите нас до фонтана.

А ее подруга сказала томным голосом:

-- А то нам нельзя без охраны... Мы ж такие нежные, лакомые, спелые...

Голосок ее был звонким как колокольчик. Владимир дышал тяжело, будто тащил на гору воз сена. Олаф подмигнул за их прямыми спинами, поднял большой палец кверху в жесте гладиатора-победителя... Он уже плотоядно присматривался к подруге принцессы. Она строила ему глазки, кокетничала, показывала язык и тут же напускала на себя строгий и даже надменный вид. По Олафу видно было, что ему все как с гуся вода, уже знает женские штучки знатных ромеек. Пусть даже пока по рассказам более бывалых этериотов.

Миновав два зала, они вышли в летний сад. Владимир и Олаф с каменными лицами следовали за девушками, встречные сановники тем кланялись, что-то восклицали, осыпали лестью. Владимир заметил цепкие взгляды, которыми ощупывали его люди дворца. Здесь не остаются незамеченными даже такие знаки внимания.

-- Ты славянин? -- спросила Анна на ходу.

Она чуть повернула голову, рассматривая его юное, но уже такое суровое лицо. Его темные глаза смотрели вперед, избегая ее взгляда. Лицо было неподвижно, но Анна ощутила в нем намного больше напряжения, чем должно быть при встрече стража с дочерью базилевса. Напряжения и какой-то странной боли.

-- Я -- русич.

Голос его был сильный, но сдавленный, словно молодой этериот накрепко зажал себя в кулаке. Ее опалило волной тепла. В голосе стража жара было больше, чем в лаве огнедышащего Везувия. Она почувствовала, как тяжелая кровь прилила к щекам, растеклась по лицу, опустилась на шею, белизну которой придворные льстецы сравнивали с мрамором.

Из увитой виноградом беседки выходили сановники, склонялись в поклонах. Анна милостиво наклоняла голову, в это время чувствуя на себе горящий взгляд молодого варвара из северной страны. Елена чему-то хихикнула, и Анна, чувствуя на себе взгляды придворных, заставила непослушные ноги двигаться быстрее.

Фонтан со легким мелодичным свистом разбрасывал серебристые струи. Мельчайшая водяная пыль висела в воздухе, ее несло невесомым облачком наискось через сад. Листья блестели, усеянные мелкими жемчужными капельками. Разгоряченное лицо с жадностью приняло мелкие капельки. Анна наконец-то перевела дыхание, робко скосила глаза.

Елена чуть приотстала и вовсю весело щебетала, а могучий золотоволосый воин, забыла его имя, отвечал густым сильным голосом. Зато этериот с черными бровями, почти сросшимися на переносице, шел молча, с недвижимым лицом и устремленным вдаль взором.

-- Все,-- донесся голосок Елены, внезапно ставший строгим.-- Мы у фонтана! Можете идти.

Анна хотела возразить, но подруга незаметно ткнула ее локтем, указала глазами. В дальнем конце аллеи показалась пурпурная мантия. Ее царственный брат Василий в сопровождении придворных вышел на прогулку.

-- Да,-- сказала Анна милостиво, ее голос даже не дрогнул, чему удивилась сама,-- мы вас отпускаем.

Елена подхватила ее под руку, увлекая навстречу базилевсу, крикнула через плечо задорно:

-- Не упивайтесь как хрюшки! Завтра вам тоже придется охранять нашу невинность!

Владимир не нашелся, что ответить, а Олаф сказал очень встревоженным и одновременно намекающим голосом:

-- Вы уж постарайтесь ее сохранить до завтра!

Но завтра не удалось ни увидеться, ни поговорить. Остаток дня Анна жила ожиданием, однако следующие дни на том месте сменялись другие этериоты. Пришлось подавить досаду, ждать еще почти неделю.

Когда он появился снова, теперь уже в длинном коридоре, сам похожий на одну из статуй древних богов Эллады, Анна ощутила, как опять жаркая кровь прилила к щекам. Она долго выжидала за портьерой, выравнивала дыхание, придавала себе надменный и безучастный вид.

Он стоял такой же мужественный и собранный, словно скрученная в тугой узел черная молния. Анне стояло большого труда пройти мимо, затем, словно только заметив его и вспомнив что-то, остановилась, наморщила лобик:

-- А, это ты, славянин...

Голос его был чересчур ровным:

-- Я не славянин, я русич... но если дочь базилевса изволит, то я стану хоть чертом.

Она чуть улыбнулась:

-- И погубишь свою бессмертную душу?

Его темные глаза смотрели на нее по-варварски алчно:

-- По твоему слову -- да.

Она поняла, что он не шутит и не льстит, это испугало. Он смотрел на нее с мрачным восторгом. Его темные глаза как два лесных озера манили погрузиться в их таинственную глубину.

-- Да-да, припоминаю,-- сказала она поспешно,-- Твое отечество где-то на севере... Там викинги, драккары... верно?

Легкая улыбка тронула его резко очерченные губы:

-- По Днепру. Там славянские земли... были, а теперь они наши, русские. И сами славяне -- данники русов.

Она с непониманием смотрела в его гордое мужественное лицо. Потом медленно наклонила голову. Голос ее был ровным, словно разговаривала с историком:

-- Германское племя франков вторглось в Галлию, покорило ее, и теперь Галлию называют Францией... Другое германское племя англов захватило Британию, и теперь ее все чаще именуют Англией. У вас тоже так, да?

Он кивнул. Голос его был таким же ровным, чересчур ровным:

-- Если древний мир хочет еще жить, он должен давать отростки. Наш народ устремлен к будущему. Да и зачем оглядываться? Наши вожди вели племя через леса и пустыни, степи и горы, в памяти волхвов сохранились предания о дивных странах и странных зверях. Но племя, посидев на месте, снималось и уходило снова и снова, влекомое смутной мечтой о несбыточном.

-- Несбыточном?

-- Моему народу нужна была свежая трава для наших коней и будущее для наших детей. Но русы -- потомки богов, у нас осталась тоска по потерянному раю. Потому уходили с хороших земель даже без видимой причины. Мой прадед, он был великим героем, привел русов в эти славянские земли!..

Он чувствовал, что говорит не то. Перед ним нежнейшая девушка, столь чистая и светлая, что лишь по недосмотру богов попала на землю, ей место только в вирии, но если спрашивает, то он будет отвечать и отвечать, только бы удержать ее еще хоть на миг.

Анна не могла оторвать взор от его мужественного лица. Варвар красив как титан, которые в древние времена сражались с олимпийскими богами. И нетрудно поверить, что в нем течет кровь богов. В нем и сейчас под внешней невозмутимостью кипит неистовство, свойственное лишь молодым и сильным народам. От него веет жаром, иначе почему ей так трудно дышать?

Она перехватила взгляд одного евнуха, другого, кивнула милостиво:

-- Мне понравился твой рассказ. Благодарю!

Его черные, как терн, глаза ощутимо жгли ей спину. Тяжелое тепло начало разливаться от лопаток и пошло опускаться ниже, а ноги стали ватными и едва двигались.

По дороге свернула, отыскала библиотеку. Два историка услужливо бросились подбирать ей книги, она отослала их прочь. Ужаснулась, вдруг заметят ее повышенный интерес к северным границам империи, к племенам славянским?

Больше всего записей про славянский мир, естественно, было о Болгарии. Империя вела с ней тяжелую войну. Раньше на тех землях жили славянские племена, империя с ними была в мирных отношениях, покупала зерно, шкуры, мед. Но однажды с Волги явился конный народ кочевников-тюрков именуемых болгарами. Вел их хан Аспарух. Они вторглись в южные славянские земли, покорили жителей, основали свое царство, названное Болгарией. Злые и воинственные, на конях ели и спали, они тут же начали совершать набеги на границы империи. Та ответила сокрушительными ударами, тогда болгаре применили новую тактику. Из покоренных славян они создали многочисленное пешее войско, сами не слезали с коней, и война приняла затяжной характер. Болгаре -- смуглокожие и черноглазые, резко отличались от белокожих и золотоволосых славян с их голубыми глазами, но в постоянных битвах и общих тревогах все перемешалось, и вот в Болгарии, как отмечают все посольства, уже нет покоренных и покорителей... И нет болгар и славян, все именуют себя по имени победителей болгарами.

Не так ли случилось в тех землях, откуда явился этот черноволосый герой? Славян империя знает давно, но о народе руссов записей не так уж и много...

Она лихорадочно перебирала толстые фолианты, разворачивала манускрипты. С другой стороны, не так уж и мало, ибо почти в каждом историческом труде о древних временах встречаются упоминания о страшном народе рос или рус, где все мужчины -- великаны, женщины обладают необыкновенной красотой, а обычаи дикие и странные. Но общей истории этого народа нет, ибо он то появляется, то исчезает с глаз историков, часто меняя не только земли, но даже материки, появляясь то в Азии, то в Европе, то вообще уходя в неведомые земли...

Она ощутила, как заныла спина. Одновременно в пустом желудке жалобно квакнуло. Библиотекарь, что заглядывал в ее комнату уже много раз, решился напомнить:

-- Дочери базилевса стоить только повелеть... ей все принесут прямо в покои!

Если бы я знала, что мне нужно, подумала она устало. А вслух бросила надменно, как и ожидают от избалованной порфиророжденной:

-- Во дворце так скучно... Я просто утоляла любопытство!

Глава 30

Выходные дни внезапно отменили. Префект устроил смотр гвардии, зачем-то раздал пригоршни золотых монет. Олаф потрясенно прикинул, что только для дворцовой стражи было роздано не меньше, чем семьсот фунтов золота! Этериоты ревели от счастья и славили великодушного префекта. И когда рано утром было сообщено, что базилевсы Василий и Константин обнаружили заговор против своих божественных персон, этериоты говорили между собой, что почаще бы случались такие заговоры.

Еще с месяц было не до отдыха, выходных дней. Из провинций вызывали по делам крупных сановников, полководцев, правителей провинций. Их награждали, потом они исчезали в нижних этажах подземной тюрьмы. На другой день рыбы уже растаскивали их кости на дне Золотой бухты. Их даже не пытали, не допрашивали. Шла будничная резня, обычная при любой смене правителей или чистке ближайшего окружения базилевсов. Своих палачей не хватало, на это время брали мясников из тюрем и боен всего города.

Этериотам платили вдвойне, а за выходные дни они получали еще и наградные деньги. Ветераны объясняли новичкам, что на их верность уже не полагаются. Значит, претендент -- кто бы он ни был -- мог сам раздать золота не меньше. Так уже бывало не раз, так пришел к власти и предыдущий базилевс Иоанн Цимихсий, зарезавший императора в его спальне, так пришли нынешние, отравившие Цимихсия...

Олафа поражало такое отсутствие чести и преданности. Если он, норманн, поступил на службу к вождю, то он останется ему верен до конца. Либо погибнет с ним, либо победит. А надо будет -- уйдет с ним в изгнание. Даже дикие печенеги верны кодексу чести до конца. А эти... Неужели они считают всех предателями?

Вепрь смеялся:

-- Не всех... Только потершихся здесь. А вы двое еще свеженькие, чистые! На таких дураках мир держится.

-- А ты? -- спросил Олаф с горечью.

Вепрь хмыкнул:

-- Давай я тебя самого спрошу. Только не сейчас, а хотя бы через год. Даже полгода!

Для Владимира этот месяц был мучительным. Он видел только прибывающих чиновников. Из дворца никто не выходил, все словно растворялись в бесчисленных анфиладах залов, в запутанных переходах, уединенных комнатах, в башенках.

А потом все незаметно стихло, служба потекла как обычно. Из разговоров он узнал, что семьи братьев-базилевсов были тайно вывезены в загородную резиденцию. Даже управитель дворца не знает, когда вернутся.

Служба текла настолько гладко, что Олаф, чтобы как-то разукрасить жизнь, ухитрялся влезать в десятки ссор, схваток, затевал дуэли. За ним нужен был глаз да глаз на улицах и площадях, он обошел все публичные дома, побывал в постелях высокопоставленных женщин, не раз бывал на волосок от гибели от ножа наемного убийцы.

Но такая жизнь показалась бы разве что для ромеев бурной и опасной. Олафу, привыкшему к лязгу мечей и запаху крови, день без драки казался скучным, да и Владимиру сытая жизнь во дворце казалась серой, а дни тянулись как клейкий сок за прилипшим жуком.

Однажды он как обычно нес службу во внутренних покоях на втором этаже. Было тихо, воздух был пропитан запахами теплого горящего масла, благовониями. Владимир предпочел бы открыть все окна, но базилевс Василий панически боялся сквозняков.

Владимир стоял неподвижно, так велел устав дворцовой службы. По ту сторону двери, огромной, как городские ворота, высился закованный в пышные доспехи Олаф. Лицо его было открыто, глаза сонные и отсутствующие. Железо на нем блистало.

Время тянулось будто жук, с трудом вылезающий из разогретой живицы. Владимир чувствовал как перед глазами начинает двоиться, а по телу побежали сладкие мурашки. Еще малость, и заснет как конь, стоя.

-- Как тебе наш новый начальник стражи? -- спросил он.

-- По-моему, дурак,-- ответил Олаф, не задумываясь.

-- Так он же за твоей спиной стоит!

-- Так я это в хорошем смысле слова,-- нашелся Олаф.-- Ты же знаешь, как я его уважаю и чту. И все знают.

Он опасливо оглянулся, но мимо проходили только два патриция. Явно слышали, скалят зубы. Мерзавцы.

И вдруг Владимир ощутил изменение в мире. Солнце в дальние окна вдруг заблистало ярче. Он с потрясающей четкостью рассмотрел мельчайший узор на портьерах, что висели на противоположной стене. Сердце застучало чаще, он непроизвольно сделал глубокий вздох, и воздух показался совсем другим.

Снизу на лестнице раздавались приближающиеся голоса. Сдержанно звякало железо, этериоты кого-то сопровождали. Олаф выпрямился, глаза его приготовились встретить пристальный взор базилевса, но Владимир уже знал кто поднимается в окружении стражи на второй этаж!

Он знал как собака, оставшаяся дома, что издали чует возвращение хозяина, чуял как лесная птаха чует приближающийся рассвет, ощущал всей душой и всем сердцем!

Над ступеньками показались пышные перья на блестящих шлемах, затем суровые лица дворцовой стражи, наконец поднялась ее чистая головка с незатейливой прической. Владимир стоял в нише, недвижимый, как статуя, похожий на многочисленные статуи, свезенные в Новый Рим со всего мира, но чистые глаза принцессы мгновенно нашли его, будто она заранее знала, где он окажется в момент ее возвращения...

Он вскинул руку в салюте, колени дрогнули. Он снова ощутил странное желание опуститься на колени. В душе творилось невообразимое, он чувствовал, как бешено стучит сердце, горячая кровь шумит в ушах так мощно, что заглушает звон доспехов. Он не становился на колени даже перед богами!

-- Здравствуй, Вольдемар,-- сказала она, снова называя его на норманский манер, как его постоянно звал Олаф.-- Я рада, что ты... верен империи!

Он коротко кивнул, но его глаза сказали ей ясно, кому он верен. Она в коротком замешательстве отвела взор, кивнула Олафу, тот ответил широчайшей улыбкой, и прошествовала по направлению к внутренним покоям.

Вепрь, он вел стражей, одобрительно кивнул Владимиру. Он любил, когда его людей замечали царственные особы. Это оценка и его работы.

А Олаф скосил глаза вослед, прошептал заговорщицки:

-- Как думаешь, Елена с нею?

-- Ну, раньше они были неразлучны...

-- Хотя бы Елена оказалась в стороне!

Владимир понял, покачал головой:

-- Она из тех, кто в политику не влезает.

-- Думаешь? -- оживился Олаф.

-- Ей хватает интриг и заговоров в другой сфере. Как и тайн.

Олаф гордо выпятил грудь, потер ладони. А Владимир еще что-то отвечал другу, но сам не помнил что говорил. Перед глазами стояло сияющее лицо принцессы, в ушах звучал ее нежный голос.

Голос Олафа донессся как будто из далекой страны:

-- Она смотрит только на тебя. С чего бы?

Владимир сказал с болью:

-- А зачем? Мы с тобой песчинки. Сколько нам осталось? У солдат жизнь коротка. А тут еще ходи и оглядывайся... Варяжко убит, трое на корабле сгинули -- даже дурак поймет, что мы ускользнули. А Ярополк не последний дурак. Сколько смогу продержаться живым? Я не хочу, чтобы она плакала над моим телом.

Долго молчали. Олаф заговорил так тихо, что Владимир вынужденно повернулся к нему:

-- Ты ищещь смысл, а какой смысл в любви? Если есть, в чем сомневаюсь, то это не тот смысл, который выводит на берег... Любят не умом, а сердцем, кровью, плотью, кожей, печенью! Смысл в любви наверняка есть, но он глубже, чем дно океана, и выше, чем залетает орел, а уж упрятан надежнее, чем в самом сердце горного хребта. Не нам его искать, а нам лишь следовать за ним, или трусливо попятиться. Но кто любит, тот знает, что он обладает этим высшим смыслом, хоть и не может его назвать, как не может заговорить умный пес, что все-все понимает.

Владимир прошептал:

-- Боги... Ты настоящий скальд!

-- Я?

-- Ты хоть слышал, что говорил? Или через тебя говорили боги?

Чуть измененный голос Олафа ответил из темноты:

-- Скальды говорят, что когда человек любит, он сам подобен богу. Видишь, я только заговорил о любви, и то во мне уже зазвучала божественная струна...

Он захохотал весело и беспечно. Владимир вздохнул с облегчением. Олаф снова Олаф, могучий и всегда готовый к схваткам викинг. А приступы умности проходят так же быстро, как у Терибула припадки падучей.

Глава 31

В бою важен не только меч, но и кто у тебя за спиной или бьется плечо-в-плечо. Вепрь, ветеран многих войн, пары составлял умело. А в случае с новыми варварами все было ясно: раз так сдружились в дороге, то в бою прикроют друг друга, один не бросит другого раненым, везде поможет и выручит.

Сегодня Владимир и Олаф дежурили порознь, одному и то делать нечего в пустом ночном коридоре, но и тут Вепрь ухитрился поставить их так, что могли пересвистываться с поверха на поверх, а когда сходились к лестнице, то и видели друг друга.

Дворец был погружен в полутьму. Даже светильники горели только один из четырех, воздух был тяжел, настоян на дурмянящих ароматах, что хоть и отбивают запах навоза, но голова от них тупеет, а ноздри вообще перестают чуять запахи. Изредка проскальзывала какая-нибудь тень, Владимир уже привык, что женщины по ночам бегают в солдатские бараки, дважды проскальзывали слуги из свиты императора, всякий раз злобно огрызаясь, когда он требовал показать лица.

Мысли текли вяло и сладко. Он уже стал сильным и знатным, ему улыбались самые красивые женщины, клянялись короли, а он -- могущественный повелитель Севера -- повелел трепещущему от ужаса императору Царьградской империи отдать ему в жены прекрасную принцессу Анну... А не то пойдет на Царьград и возьмет Анну вместе с Царьградом, всей империей, землями, скотом и людьми...

Едва слышные шаги вытряхнули из гладких грез. Снизу поднимались трое. Все в темных плащах с глубоко надвинутыми на глаза капюшонами, рослые и широкие. Оружия не видно, но Владимир звериным чутьем понял, что люди очень опасны, и что под плащами есть и мечи, и добротные доспехи.

Он раскрыл рот, чтобы крикнуть тревогу, но то ли стыд удержал, то ли опасение, что это могут оказаться дворцовые слуги -- а кто еще может быть в это время? -- и трое молча бросились на него, а мечи разом заблистали в слабом свете светильников.

Владимир прижался к стене. Его меч будто сам прыгнул навстречу. Зазвенело железо, он дрался яростно, сцепив зубы и задержав дыхание. Они рубили по нему торопливо и мешая друг другу, а он выбрал миг и достал одного самым кончиком лезвия по шее, получил сильный удар в плечо, там занемело от боли, отодвинулся по стене, в то место сразу со звоном ударили два меча. В ответ быстро и точно кольнул как копьем еще одного. Тот взвыл и отступил, опустив меч. С его губ впервые сорвалось крепое слово.

Владимир вздрогнул, впервые услышав что-то кроме звона мечей и надсадного дыхания, едва успел отдернуть голову, лезвие чужого меча задело плечо. Со звоном слетела чешуйка доспеха.

Снизу, громко стуча сапогами и уже не таясь, бежали еще двое. Оба торопливо вытаскивали из-под плащей короткие мечи. Владимир отступил в угол, его меч вздрагивал и звенел от яростных ударов, он не успевал следить за врагами, а руки сами дергались, отражали удары, щит трещал, он сам не мог бы сказать как и с кем дерется, годы упражнений заставили тело двигаться само, и он бился, в глазах потемнело, он чувствовал соленое во рту, когда вдруг сверху прогремел страшный крик:

-- Один!.. Что это?

Владимир шатался под ударами, колени подгибались, в голове гудело. Смутно видел, как сверху метнулась темная тень. Что-то хрустнуло, кто-то вскрикнул. Он отбросил щит, а его меч врубился в плечо нападавшего. Тот отшатнулся, Владимир судорожно повернулся к другому, и тут ощутил, что остался только один враг, да и тот перехватил меч в левую руку.

-- Умри! -- прошипел Владимир с ненавистью.

Его меч обрушился с такой мощью, что перерубил подставленный меч противника и снес половину головы. Олаф поднялся, пошатываясь, сжал и расжал пальцы. Человек под ним остался лежать с неестественно вывернутой шеей.

-- Что за люди? -- спросил он.

-- А я знаю? -- огрызнулся Владимир.

В дальнем конце коридора выскочили стражи с факелами. Полыхнул тревожный красный свет, кто-то заорал истошно: "Император! Спасайте императора!". Двери приоткрывались, кое-кто выглядывал пугливо, другие выскакивали сразу, наполняли помещение воплями, суматохой.

Владимир и Олаф стояли с обнаженными мечами. Начальник ночной стражи примчался с белым, как мел, лицом. Его трясло, а губы прыгали, будто по ним били пальцем:

-- Кто? Что? Куда?