Чтение 21–й страницы книги ~Армагеддон был вчера~

плечами. В таком благородном деле всегда найдется предлог. Тем более спиваться
он начал еще в армии, за что, по слухам, и переведен к нам.

- В общем, так, - наконец резюмировала я. - На квартиру Залесского я
архаров не посылала. Все!

- Все? - Ревенко потер кулаком покрасневшие глаза, вздохнул: - Значит, не
посылала. Сейчас я буду ругаться. Громко. Применяя ненормативную лексику.
Какого хе...

- Стоп!

Я сняла с руки часы, положила на стол.

- Две минуты!

Начальник следственного покосился на мой "Роллекс", мгновение подумал.

- Ладно. Две минуты.

- Итак...

Я прикрыла глаза, вдохнула, резко выдохнула:

- Вчера, приблизительно в десять утра, меня вызвали к шефу. Он всучил мне
дело Молитвина и велел поторопиться. Честно говоря, до сих пор не понимаю,
почему пропавшим алкоголиком должна заниматься прокуратура, а не участковый.
Поскольку у меня еще три незакрытых дела, причем одно - на контроле, я успела
совершить лишь следующие следственные действия...

Я еще раз вспомнила вчерашний день. Да, все верно.

- Примерно в двенадцать часов заехала на квартиру гражданина Залесского,
который проходит по делу Молитвина свидетелем номер один, и провела беседу.
Вечером хотела вызвать кого-нибудь из инспекторов, чтобы тот пробежался по
Срани, но затем решила подождать до утра. Больше - ничего.

- Залесский - он... - осторожно перебил Ревенко, сразу став очень
внимательным.

- По-моему, такой же алкаш, как Молитвин. И еще бабник... А в целом -
пустышка.

Тот еще тип этот Залесский! Сальный взгляд, волосатые пальцы с грязными
ногтями - и ко всему в придачу толстозадая медсестричка-истеричка с глазами
клинической нимфоманки в качестве ангела-хранителя.

- По нашим делам не проходил?

- Нет. Однажды забрал патруль в пьяном виде. Ограничились внушением.

- Так...

Две минуты прошли, но ругаться моему собеседнику явно расхотелось.

- Значит, ты пошла домой...

- И ничего не пошла домой! - возмутилась я. - Какого черта! Вчера я
торчала тут до полуночи, закрыла дело Остапчука, потом возилась с этими
попами...

- А на квартиру Залесского налетели архары. Залесского упустили, зато
умудрились поцапаться с работником милиции! Да-а... Плюс эти сволочные
кентавры...

- Один, - уточнила я. - Один кентавр. Во всяком случае, если верить
рапорту господина полковника.

Ревенко кивнул и грузно опустился в кресло.

- А поскольку Залесский проходит по твоей епархии, наверху решили, что все
это - наша самодеятельность. Ты что-нибудь вообще понимаешь?

- Ни черта! - охотно сообщила я. - Вначале нам подсовывают откровенную
чушь о похищенном алкоголике, затем архары зачем-то устраивают погром,
свидетель исчезает...

- Составишь рапорт...

Дрожащая рука вновь потянулась в дверце, замерла.

- Может, все-таки по сто грамм, а? У меня как раз бутылек "Менделейки"
завалялся?

...Соблазн был велик, причем во всех отношениях. И водка диво как хороша,
и портрет Дмитрия Ивановича на этикетке (в сияющих ризах и с лебедиными
крыльями) впечатляет. Когда в первый раз увидела - тут же крест сотворила.
Святой Менделеев, всея водки-горилки Белой, Малой и Хлебной покровитель! На
нашем ликероводочном целый идол изваяли, каждый день бескровные жертвы
творят!..

- Успеете! - растерянность прошла, и я почувствовала что-то вроде
охотничьего азарта. - Рапорт я составлю. Но не раньше, чем поговорю с
"главархаром" Жилиным. Пусть объяснит: что он делал у моего подследственного?!

- Ты, Гизело, не увлекайся! - Ревенко погладил небритую щеку, поморщился.
- У меня на говно нюх. А это дело - такое говенное, что и нюх не требуется. В
общем, пиши рапорт и больше ничего не делай, пока не скажу. Что-то с этим
алкашом не гладко.

Это я и без него поняла. Ради сгинувшего алкоголика не поднимают на ноги
прокуратуру и ОМОН. Кто это может быть? ФСБ? Но тогда какого рожна было
подключать нас? Нет, не выходит! Загадка - такая же, как лопнувший стояк и
замолчавший телефон.

А я еще жаловалась на скуку!

И при всем при том надо было работать. Рапорт я отложила на вечер, решив
малость остыть, дабы не накропать лишнего, после чего в явной нерешительности
поглядела на телефон. Сроки поджимали, февраль на исходе, а из четырех дел
удалось закрыть только одно, и то - самое плевое. Остаются три. Молитвинское
подвисло, да так, что лучше пока не совершать излишних телодвижений, Кривец в
очередной раз косит под психа, значит, опять экспертиза, три дня - коту под
хвост, это как минимум. Остается "поповское": Рюмина - Егорова. То самое, из-за
которого мне грозит очередное прозвище. На этот раз - "Мадам инквизиторша".
Опять-таки, шутки шутками... Напрасно Ревенко хвастает, будто обладает особым
чутьем на дерьмо.

Эту субстанцию я и сама чую неплохо. Но делать нечего - надо. Рюмина или
Егорова? Следовало бы второго, но сегодня моих нервов на него может не хватить.
Значит, Рюмин...

* * *

- Как же так случилось, отец Николай?

Вместо ответа - тяжелый вздох.

Я пробежала глазами первые строчки вчерашнего протокола. Рюмин Андрей
Захарович, он же отец Николай, штатный священник Благовещенского собора.
Злостное хулиганство, препятствование отправлению культа, призывы к
гражданскому неповиновению...

- Так все-таки?

- Вы едва ли поймете, гражданка следователь... Глаза из-под седоватых
бровей глядели устало. Отец Николай не верил - ни мне, ни владыке Антонию, что
увещевал его вчера вечером, ни нашему мэру, который тоже говорил с ним.
Арестовать священника хотели еще месяц назад, но все не решались. Решились
совсем недавно - и то без всякой охоты. Ордер Никанор Семенович (наш набольший)
подписывал при мне, и физиономия его была такая, будто один лимон он уже
сжевал, а еще три ждали своей очереди. Но вскоре ситуация изменилась. Да,
изменилась, и весьма...

- Отец Николай! Я вынуждена в очередной раз предупредить вас о том
положении, в котором вы...

- Не надо, Эра Игнатьевна!

Широкая мозолистая ладонь поднялась над столом. Я послушно умолкла.

- Не надо. Я вполне отдаю себе отчет о своем положении и готов отвечать
перед властями мирскими...

- Не отдаете! - не выдержала я. - Отец Николай! Вас хотят вывести на
процесс, понимаете? Вас - и отца Александра! На политический процесс! Кому-то
хочется...

И вновь широкая ладонь заставила меня замолчать. Священник покачал седой
головой, бледные губы дрогнули в невеселой усмешке:

- Кому-то? К чему такая скромность, Эра Игнатьевна? Сей "кто-то" пребывает
в епархиальном управлении, в архиепископских покоях...

- Не только! - вновь не сдержалась я. - Вы что думаете, наши власти
решились бы арестовать священнослужителя без санкции патриарха?

Этого он не знал. В темных глазах мелькнула растерянность, но сразу
исчезла. Осталась боль - глубокая, такая, что и не высказать сразу.

- Вот как? Прости им Господи, ежели не ведают, что творят. А ежели
ведают...

Я вздохнула. Ведают! Уж это я знала наверняка! Два дня назад я специально
попросила Девятого уточнить...

- Скорее всего вас лишат сана. Не исключено, что вам грозит заодно и
церковный суд.

- За богохульство? - Он вновь улыбался, и от этой улыбки мне стало не по
себе.

- Наверно. И еще за неподчинение церковным властям. Отец Николай пожал
широкими плечами, но ничего не ответил.

Я заспешила:

- Послушайте! Я - следователь. Просто следователь! Я обязана разобраться!
В конце концов, вы можете не соглашаться с епархией, даже с патриархом, но
сейчас речь идет о другом! Вы и отец Александр трижды пытались сорвать службу в
Благовещенском соборе и Иоанно-Усекновенской церкви, вы мешали торговле
религиозной литературой, распространяли листовки с призывом...

- Простите, дочь моя, вы читали сии... листовки?

Я смутилась. Читать-то читала...

Он, кажется, понял. Улыбка стала другой - доброй, чуть снисходительной.

- Должно ли отнести проповедь Святого Иоанна Дамаскина к разряду подрывной
литературы?

- Но ведь вы грозились анафемствовать тех священников и прихожан,
которые...

-Да.

Бледные губы сжались, глаза почернели.

- Да. Грозил. Грозил, ибо сие суть последнее, что оставалось у меня,
грешного... Эра Игнатьевна! Ежели вы увидите, что совершается преступление, а
все вокруг ослепли и лишь помогают злодеям, станете ли молчать? Если жизнь
человека в опасности? А ведь речь идет даже не о жизни, а о душе бессмертной! О
многих душах, вверенных попечению Церкви. Я давал присягу - служить Богу и