напоминающее снисходительное одобрение.
все стихло. Властный голос бывшего лавагета словно отрезвил собравшихся -
опять занялся копьем Кастор, Автолик начал отряхиваться, прекратили орать
подростки, а братья-Амфитриады с видимым сожалением оставили поле боя и
подошли к отцу.
плечи были исцарапаны так, будто он продирался сквозь дикий шиповник.
обеих ногах.
подростки попытались было жаловаться, но были отправлены на площадку для
метания диска; когда осела пыль, отсмеялся Автолик, унес копье Кастор, а
Амфитрион и вовсе покинул палестру, отправившись домой - к палестре
подъехала богато украшенная колесница, запряженная вороной парой.
одежды, угрюмо наблюдал, как колесница останавливается в двадцати шагах от
него, и, набросив поводья на столб, с нее спрыгивает очень высокий юноша
лет семнадцати-восемнадцати; спрыгивает и танцующей походкой направляется
к Автолику.
палестра Амфитриона Персеида?
край бордюра и сцепляя пальцы обеих рук на выпуклом колене.
стала чем-то напоминать позу атлета перед началом схватки. Ну, не любил
Автолик незнакомых людей, и сходился с ними плохо, тяжело - но зато уж
если кого любил хитрец и клятвопреступник Автолик, сын
Гермеса-Психопомпа...
существенно не дойдя до Автолика. Постороннему наблюдателю эта пара
показалась бы презабавной - голый, коренастый, могучий, словно вросший в
землю мужчина в самом расцвете зрелости и длинноногий, длиннорукий юнец в
ярко-голубой хламиде поверх белоснежного хитона, застенчиво моргающий и
переминающийся с ноги на ногу.
оценить скрытую силу, таившуюся в юноше - и плечи учителя Автолика
расслабились, а на бородатом лице доброжелательно блеснули черные глаза.
Ойхаллии. Да вы знаете, небось - это на острове Эвбее...
Ойхаллийский?
знаете, что я Ифит Ойхаллийский? Вы что, с моим отцом знакомы?
редко. Ифит Ойхаллийский? С отцом знаком? Учить приехал?! Ведь сам же
только что заявил: я, мол, Ифит из Ойхаллии... это что, не то же самое,
что Ифит Ойхаллийский?
да?
конце концов, что тут особенного - закончив занятия в фиванской палестре,
лицом к лицу встретиться со старшим сыном басилея Ойхаллии (кто, кроме
наследника, так спокойно назовет себя Ойхаллийским?), специально
приехавшим сюда с Эвбеи и собиравшимся не учиться, а учить...
что опытные борцы даже при дружеском разговоре стараются держатся поближе
к собеседнику, на расстоянии вытянутой руки; это въедается в плоть и
кровь, становится второй натурой, привычкой, потому что дальше - неуютно,
ближе - опасно, а вот так, полшага до захвата - в самый раз.
расстоянии копейного удара, четырех-пяти локтей от собеседника, стараясь
иметь запас пустого пространства (не такого, как любит его брат Полидевк,
кулачный боец, а раза в полтора больше), и Автолик не раз замечал, что при
разговоре с Кастором теснит последнего к ближайшей стене, машинально
стараясь подойти поближе - что, в свою очередь, заставляло Кастора делать
шаг назад.
удобно беседовать...
прямо в глаза - и вдруг все понял, понял еще до того, как увидел, что за
предмет приторочен к ограждению Ифитовой колесницы. Уж больно
пронзительный прищур оказался у юноши, и морщинки не по возрасту лихо
разбегались от уголков глаз; не взгляд - стрела, та стрела, которую видишь
уже в себе, в первый и последний раз видишь...
такого, каких много перевидел Автолик за свою жизнь.
головой. - Нет, юноша, твоего отца я не видел, но слышал о нем не раз -
правда, тогда он еще не был басилеем, когда мне о нем слышать доводилось.
Что ж тебя отец одного отпустил-то, в Фивы?
чистый лоб. - И вовсе не одного... просто отец со свитой сразу в дом
Амфитриона поехал, а я сюда - учителей здешних повидать. Вы понимаете,
здесь же в учителях и Кастор Диоскур, и Автолик Гермесид, и...
проведешь!
а у вас... у вас лицо вон какое честное!
топтались по несчастному Поликтору и его дружкам.
(о ревнивая Гера!) они проходили настолько болезненно, что Алкмена
старалась забиваться в отдаленнейший угол гинекея и хотя бы первые два
дня, как зверь в берлоге, не попадаться никому на глаза, кроме двух
доверенных рабынь-финикиянок, никогда не обижавшихся на раздражительную
хозяйку.
полудня совершенно разбитая, обругала Тефию (сильно располневшую и ставшую
от этого медлительной и добродушной) за какую-то пустячную провинность,
через час подарила ей серебряную фибулу в виде листа орешника - дети были
в палестре, муж находился там же, и жизнь шла своим чередом, то есть была
отвратительной.
становилось.
исцарапанные - и Алкмене очень захотелось обнять их, пожалеть, хоть на миг
спрятать от сурового мужского мира, где дерутся и наказывают, но Амфитрион
строго-настрого запретил ей так поступать; и еще около часа Алкмена жалела
саму себя за то, что так и не смогла родить себе девочку (о мелочная
Гера!..), а потом Алкид и Ификл куда-то умчались, пришедший незадолго до
сыновей Амфитрион сидел в мегароне и был занят или притворялся, что
занят...
заполонившую все подворье, Алкмена в последний момент пристально оглядела
гостей и поняла - это кто угодно, только не бродяги. Две дюжины
вооруженных людей с хриплыми голосами солдат, десяток женщин в запыленных
одеждах, одна девочка примерно девяти лет, очень высокий мужчина чуть
старше Амфитриона...
черпак, кубок] с откидывающейся крышкой, но особо пьяным никто из них не
был; женщины пританцовывали и вызывающе громко смеялись, но не походили
при этом ни на дешевых порн, ни на бешеных вакханок, девочка вела себя
тихо и смотрела на Алкмену огромными синими глазами (о Гера... за что?!),
а высокий мужчина стоял в самой гуще толпы, скрестив руки на груди, и
словно чего-то ждал.
Акунин Борис
Сертаков Виталий
Андреев Николай
Шилова Юлия
Самойлова Елена
Роллинс Джеймс