Молчальника мертвой нечеловеческой хваткой, как недавно держал уже один
раз. - Сам догадался. Чтобы я, Гаркловский вовкулак, человека под шкурой
не учуял?! Эх, баба, баба, что ж мы раньше-то с тобой не встретились?..
смотри, пес - обидишь ее, из ада приду, зубами загрызу...
глаза в глаза - и где-то глубоко в ней самой августовскими падающими
звездами вспыхивали и гасли слова Гаркловского вовкулака, продавшего душу
за материны руки да за кровь княжескую:
того хуже... и того хуже..."
сторожке?!
людьми.
его, вышколенное годами жестокого воинского труда, было быстрей и умней
любого понимания - лошадь только валилась на бок, клокоча растерзанным
горлом, а Михал уже выдернул ногу из стремени и отпрыгнул к приземистому
вязу в три обхвата, вжавшись в дерево спиной. Сразу выхватить палаш ему не
удалось - волчьи клыки с лету рванули рейтузы на правом бедре, выше
голенища сапога, внезапная боль бросилась, ударила, отпустила, испуганно
забившись в закуток сознания воеводы; серая тень взлетела перед ним,
слишком близко, чтобы пытаться кинуть ей навстречу прямую молнию палаша, и
левая рука Райцежа змеей скользнула назад, между вязом и спиной, забираясь
под короткую епанчу, туда, где за широким ременным поясом...
чашкой со скобой вдоль рукояти досталась Михалу не в Милане или Толедо -
ее подарил воеводе тесть, отец Беаты, старый Казимир Сокаль. Как такое
оружие попало к ушедшему на покой рубаке, почему он никогда не носил дагу
при себе, храня дома в массивном сундуке под всяким прелым тряпьем -
Райцеж не раз задавался этим вопросом, прекрасно зная, что ответа на него
не получит. Год после свадьбы отставной воевода Казимир присматривался к
зятю, хмыкая при виде его европейского камзола и рейтуз в обтяжку (сам
Сокаль носил традиционный кунтуш и шаровары совершенно невероятной ширины,
отчего походил на скатившийся с подставки пивной бочонок); год звенел с
молодым преемником клинками, не прощая ни одной ошибки и ужасно напоминая
при этом Шаранта-Бешеного, учителя шпаги из Тулузы; а на годовщину свадьбы
поцеловал дочку в лоб, хлопнул зятя по плечу, заставив Михала покачнуться,
и достал из сундука ту самую дагу.
сметаной, до которого был большой охотник.
из загривка, тяжелая чашка с размаху ударила зверя под челюсть, почти
подбросив уже мертвого волка, и через мгновение обмякший труп валялся
поверх загрызенной им же лошади, а драгунский палаш Райцежа с лязгом
вырвался на свободу.
ломающихся веток - молодчина Джош, держись, одноухий!..
человека, слепой удар, безнадежный, за такой сам Райцеж нерадивому
ученику...
в сторону, затравленно озирается... исчезает в сосняке...
из Шафляр - воровать у животного, даже спокойного и доброжелательно к тебе
настроенного, было занятием почти бессмысленным: в отличие от человека,
никогда не известно заранее, что тащишь, да и пока донесешь от зверя к
себе, все или почти все уйдет между пальцев, как вода из пригоршни... а
таскать у зверя злобного, исходящего слюной и яростью, было все равно, что
пытаться выдернуть кусок мяса из оскаленной пасти.
боевое безумие: такой же зверь, убить можно, обокрасть - нельзя.
прорваться к кустарнику, где, как ему показалось, скрылась убегающая от
волков сестра; куда там! - четыре серых тени облепили воеводу с боков,
руки мгновенно занемели от удвоенной скорости движений, Михал завертелся
волчком, брызжа сталью во все стороны, и, улучив момент, снова прилип
спиной к дереву.
подходили.
мертвого гайдука и, урча, принялась лакать еще горячую кровь из
разорванной жилы между шеей и плечом. Остановилась, покосилась на
остальных и снова заработала языком.
но хрустнула слишком громко, слишком отрывисто, сизое облачко дыма
выползло из зарослей карликового можжевельника, и тощая волчица вскрикнула
почти по-человечески, высоко подпрыгнув и упав на труп гайдука. Морда
зверя смотрела прямо на Райцежа, и в стекленеющих глазах волчицы медленно
остывало удовольствие от вкуса свежей крови.
засуетились, заметались по дороге - и вскоре исчезли в лесу.
переговариваясь, выходят люди. Человек десять, одеты добротно и ярко, как
одеваются свитские какого-нибудь магната; идущий впереди усач смеется и
неторопливо засовывает за расшитый золотой нитью кушак дымящийся пистоль.
приблизился к нему. - Еще б немного...
палаш в ножны, ударил воеводу рукоятью пистоля под ухо.
тщательно выбирая тропу, чтобы почти слепая в ночном лесу Марта снова не
повредила больную ногу. Джош шуршал где-то рядом, изредка раздраженно
порыкивая. Лучи молодого месяца косыми лезвиями кромсали чащу, разбегаясь
перед глазами в разные стороны, мороча, мельтеша, играя в прятки - и
временами Марте казалось, что уж лучше бы было совсем темно. В этом зыбкой
мгле любая коряга притворялась живой, и бросались под ноги ложные рытвины,
на поверку оказывавшиеся просто тенями, а настоящие кочки и ямы зачастую
терялись в причудливой игре лукавых бликов - и Марта, несмотря на все
старания Седого, частенько спотыкалась, шипя от боли.
истошно верещала неизвестная Марте ночная птица (или не птица?), над
головой мелькали неясные силуэты, хлопая кожистыми крыльями - и Марта
совсем отчаялась выяснить, что же это: шутки игривого месяца, летучие
мыши, совы, качающиеся ветки или нечто совсем уж непонятное и жуткое?
чаще.
поняла, что они действительно пришли: впереди была та самая дорога, где на
них напали волки.
по сторонам. - Мне кажется...
еще треть стаи [стая - мера длины, чуть больше одного километра] топать,
только с твоей ногой по бурелому шастать несподручно!
оказалось гораздо проще. Наконец Седой снова остановился, по одному ему
ведомым признакам определив место разыгравшейся недавно трагедии. Что-то
темнело по левую руку у обочины - Марта скорее догадалась, чем увидела,
что это труп одной из лошадей. А вон и другой... третий...
погибели и чуть ли не припадая носом к земле, заходил туда-сюда,
всматриваясь, вынюхивая, неразборчиво бормоча. Джош кружил рядом,
занимаясь тем же, что и вовкулак.