вдвоем затлелись, задергались, вжимаясь в угол и не сводя с Ивана
водянистых глаз.
всему на свете. Он дал себе клятву - ненарушимую, смертную клятву, что
если он выберется из этой переделки живым, никогда и никто не сможет его
заставить вновь прогуляться по Осевому. Он заглянул на табло - там все
было перемешано и перепутано, ни один из приборов не работал. Но так
бывало всегда. Иван знал, что когда он достигнет цели, все образуется, он
знал, что на самом деле сейчас никакого мрака и фантомов нет, что все это
жуткие выверты Осевого, что он мчится с уму не постижимой скоростью по
оси, в которой сходятся все до единого пространства Вселенной, что
скорость эта не поддается даже измерению, что на преодоление маленького
отрезочка, который он проходит сейчас за минуту, при движении на
околосветовых скоростях понадобилось бы миллионы лет. Он все это знал,
понимал. Но это совершенно не меняло дела!
может, и не водоросли, а какие-то щупальца. Они мешали сосредоточиться,
лезли в глаза, уши, и Ивану все время приходилось отталкивать их. Но
водоросли-щупальца не пугали его, это была ерунда.
даже не сообразил, что произошло, как оказался в вязкой отвратительной
массе пурпурного цвета. Масса затягивала, не давала поднять ни ноги, ни
руки. Этого еще не хватало! Он закричал так, что тут же сорвал голос,
осип. От крика не стало легче. Его засасывала непонятная кошмарная
трясина. Как он ни рвался наружу, она не отпускала его, затягивая все
глубже, лишая возможности даже шевельнуться. Иван почувствовал вдруг - это
конец! он не выберется на этот раз!
по-прежнему трясущиеся упырифантомы. Они тянули свои лапы-крючья, скалили
звериные клыкастые пасти, раздували ноздри. Иван все видел. Они даже
привстали, явно намереваясь наброситься на беспомощного... Но Иван
опередил их. Это был единственный выход - он резко, с головой погрузился в
пурпурную пузырящуюся массу. На минуту потерял ориентацию, способность
дышать, слышать, видеть... но понял, он поступил верно. И как сразу не
догадался?! Ведь еще в детстве его учили - если попадешься во время
купания в реке в сильный водоворот, не сопротивляйся ему, не дергайся,
ныряй прямо в него да поглубже, и только тогда выберещься, спасешься. Иван
и нырнул в эту жуткую клоаку, образовавшуюся на месте его собственного
кресла. Наощупь продрался сквозь нагромождение каких-то трубок, трубочек,
через заполненное слизью пространство и выскочил наверх в полутемном
помещении. Попробовал сдвинуться, но у него ничего не вышло - со всех
сторон его сдавливали жесткие металлические ребра. Тогда он с силой ударил
ногой - не глядя, прямо вперед. Что-то с треском вылетело от его удара
наружу, а следом, не удержавшись, вылетел он сам. Упал, перевернулся через
голову. Но еще на лету догадался: он выскочил из ремонтного отсека капсулы
в основное помещение, где и был до того, выскочил, вышибив люк-заглушку.
Это было наваждение! Иван знал, что нельзя ничему этому верить. Но он все
это видел, ощущал - как же ему не верить?! Когда он тонул, то он тонул
самым жутким образом, когда из него сосали кровь, он от бессилия и боли,
не мог по-настоящему сопротивляться... Так что же это - бред,
галлюцинации, реальность?! Иван не мог это объяснитсь. Пускай объясняют те
парни, что занимаются Осевым измерением по секретному проекту, пускай! А
ему лишь бы выбраться по добру, по здорову!
Первым делом он сжег пузырящуюся пурпурную трясину вместе с креслом или
тем, что от него осталось. Красноватая пена еще долго шипела на полу. Но
он водил и водил стволом слева направо, вверх и вниз. С одним дело было
покончено.
дергая головой, он развернулся к упырям. Палец лег на спусковой крюк.
невозмутимо.
Он был спокоен. Зато она с каждым его утешительным словом начинала рыдать
пуще прежнего.
не сомневался, что перед ним распоясавшиеся, обнаглевшие фантомы. Но рука
не поднималась на них. - Во-он!!!
посмеешь!
желаешь убираться! - голос Ивана опять сорвался до сипа.
плачет... Ты не посмеешь жечь ее из лучемета! Ты никогда себе это не
простишь потом, Ваня! И не надейся, ты этого никогда в жизни не забудешь!
Тебя измучает память! Она вгонит тебя в гроб!
Света. - Ради нашей любви, ради меня, не надо! Ты же любил меня?!
- Не подходи!!!
за горло, сжал его. Иван почувствовал, что не выдержит и полминуты.
Сопротивляться чудовищной силе он не мог. Но Гуг тут же отпустил горло.
Нагнулся и ухватил Ивана за щиколотки, перевернул, встряхнул и стал без
намека на жалость и сострадание бить его головой об пол.
отупело. Он лишь сотрясался в такт ударам и не мог оторвать взгляда от
псевдосветы. Это невообразимое существо с головой и волосами его жены,
тянуло сейчас к нему полупрозрачную корявую когтистую лапу и без передышки
хохотало - истерически, взахлеб.
последним - Иван почувствовал, что Гуг добился-таки своего и пробил им
днище капсулы. Иван вылетел в рваное отверстие наружу. Его должно было
разорвать в безвоздушном пространстве. Но его почему-то не разорвало. Он
летел в черноте и пустоте. Он видел, как удаляется от него потрепанная,
списанная, но все же вполне пригодная для полетов капсула. Но даже в этом
положении он не пожалел, что затеял всю эту историю.
измерении его ноги больше не будет!
раздутый до прозрачности Гуг. Он напоминал трехметровый воздушный шар с
руками, ногами и головой. И в его брюхе просвечивалось что-то живое,
подвижное. Приглядевшись, Иван увидал костлявого, ребристого и мерзкого
упыря, того самого. Упырь пытался ему что-то сказать, он приникал пастью к
прозрачной стерке-коже, шевелил тонкими губами, скалился, но слова не
проникали наружу. Гуг тихо и тяжело сипел. Он был сыр и вонюч.
стенам слизь, растекаясь по креслу, по комбинезону... Больше сил терпеть
не было. Иван застонал. На коленях у него сидела жена - покойница. И глаза
у нее были не русалочьи, и не вампирьи. Глаза у нее были ее собственные.
Она с нежностью, любовью и каким-то еле уловимым оттенком жалости глядела
на Ивана, гладила его теплой легкой рукой по щеке.
навсегда, я не могу больше оставаться здесь, это свыше моих сил! Ну
неужели ты ничего не понимаешь, Иван? Ведь мы так любили друг друга...
Спаси меня, я тебя умоляю, мне больше некого просить, не оставляй, спаси
меня! Забери с собой! Прижми к себе, сильно-сильно, накрепко прижми... и я
вырвусь отсюда с тобой! Я верю, что вырвусь только бы ты этого хотел!
ее хрупкое, теплое тело. И он услышал не ушами, а своим собственным
сердцем, как учащенно и загнанно бьется ее сердце. Волна нежности и
щемящей боли захлестнула его. Он уткнулся лицом в копну пряных душистых
волос.
столько к ней, сколько к себе самому. - Мы выберемся отсюда вместе! Назло
всем выберемся!
тоже обхватила его, вжалась в твердое мускулистое тело, замерла.
Что же вы?! Что вы тянете?! Давайте! Я не боюсь вас!
места, не пропало, не появилось... лишь высветились вдруг на табло
светло-зеленые цифры. И исчезла она, исчезла сразу, словно ее и не было -
он смотрел на свои руки, которыми только что обнимал ее, прижимал к груди.
Они застыли в неестественном положении - она исчезла из неразомкнутых
объятий!
только теперь почувствовал, насколько выдохся: тело отказывалось
подчиняться ему, мысли разбегались, от слабости тряслись колени. Но он
пересилил себя, достал из стойки небольшое квадратное зеркало, посмотрел
на свое лицо. На нем не было ни порезов, ни рваных ран, ни даже шрамов,
кроме того, единственного, что остался над бровью с младенчества.
Комбинезон был чист и цел, на руках - ни царапинки. Он выдохнул из себя
воздух в бессильном, апатичном облегчении... Все! Полный порядок! Он
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Конюшевский Владислав
Корнев Павел