сказал голос Мэлора. - Да какие тут могут быть клятвы, когда речь идет о
таком деле. Верю, не верю... на ромашках гадать. Я обязан исходить из
худшего. Поэтому делайте, что вам говорят.
низложил бы незадачливую власть и старался бы потом не вспоминать о своей
минутной слабости, ибо настоящая власть - в глубине души он знал это
точно, - как бы ей по-человечески ни приходилось плохо, должна зависеть
лишь от себя.
это будет на вашей совести.
залитого трепещущими радугами индикаторов пульта. Засунул под мышки
холодные влажные ладони. Будьте вы прокляты. Из-за вас я стал лгуном;
теперь - насильником; завтра, возможно, - убийцей. И вы ни малейшего
выхода не оставили мне. Потому что справиться с подонками, что там ни
говори, можно только их оружием. Ведь подействовало, подействовало! Не то
что мои слова там, в кабинете... На насилие приходится отвечать насилием,
потому что больше на него ответить нечем. А смолчать, стерпеть - нет
права, если ты не подонок.
Если только он не окажется сумасшедшим.
Солнца?
рук...
энергично шагая к транспортному узлу. Парень сработал ювелирно. Ударное
применение монополии на информацию, доходчивая сильная угроза и четкое
распоряжение. Шантаж и диктат. Я давно подозревал, что это эффективнее
всего. Теперь поработаем. Жаль, моему старику так и не хватило смелости.
необъяснимую, но непреоборимую неприязнь, - он так и не смог привыкнуть к
новому секретарю.
лоснящиеся крупные капли. Он только что ознакомился с сообщением экологов:
динамическое ограждение прорвано северо-западнее Огненной Земли - под
угрозой Галапагосы и чилийское побережье. Он только что ознакомился с
ответом астрофизиков, чисто теоретическая задача отсечения Солнца от
нейтринного фона была решена, и решение оказалось фатальным: нужна
энергия, равная полной энергии звезды по меньшей мере класса Солнца; такую
энергию в Солнечной системе просто неоткуда взять, в ней лишь одна звезда,
само Солнце. На плане Мэлора можно ставить крест.
даже - кровь из носу - двенадцать с половиной. Но что будет с их душами
там, когда они узнают все? Легче всего отмахнуться: это их проблемы, нам
бы разобраться со своими, с тем, что навалилось сейчас, а уж души,
понимаете ли, - пусть спасибо скажут, что живы остались, и не киснут, вот
и все души. Но...
общих усилий?
делается сейчас, - совершенно правильно на все времена, нужно лишь делать
скорее и лучше, тогда мы предпочитаем исключительно веру. Так быстрее,
легче, необременительнее. Кажется, что это в интересах всех - не дать делу
утонуть в досужих спорах; споры же в такие времена всегда почему-то
называют досужими, наверное, из страха оказаться не в состоянии убедить
оппонентов в своей правоте. Так, вдобавок, и людям здоровее: общая вера
упрощает и соединяет, а личные раздумья - усложняют и разъединяют, и нужно
на порядок больше доброты, терпимости, понимания, чтобы сохранить
способность к общению; куда проще дать отстричь себе две трети
человеческого мозга и этим застраховаться от угрозы человеческого
одиночества. Но когда приходит неизбежное время начинать сначала и
переделывать, тот, кто раньше просто верил, теперь так же просто не верит
- и он уж пальцем о палец не ударит. И уже сам спровоцирует следующий шаг
в ад - нарастание принуждения. На которое так сетует потом. И вместо того
чтобы следить за точным соблюдением наилучшей меры, следить сообща, одни
все силы отдают тому, чтобы заставлять, а другие - тому, чтобы уклоняться.
А когда мера оказывается пройденной и начинается сопротивление и распад
всей социальной структуры, заставляющие принимают их за сопротивление и
саботаж уклоняющихся. И по привычке отвечают механическим, бездумным
усилением давления. И так вместе влетают в следующий кризис.
порой предрассветной...
совершенно необъяснимое в рамках всех существующих теорий. Мы не сообщали
об этом, сомневаясь в точности замеров, но вчерашние и сегодняшние данные
в корне меняют всю картину. Мы не беремся пока ничего интерпретировать,
хотя между собой, разумеется, пытались это делать, и не можем строить
какие-либо прогнозы, но на данный момент процесс совершенно прекратился.
Солнце совершенно стабильно. Мы отнюдь не уверены, что это - навсегда,
поскольку после происшедшего мы вообще ни в чем не можем быть уверены, но
на данный момент угрозы нет никакой и Солнце совершенно стабильно. Волчек,
Кабурая, Армстронг".
раз за разом, пытаясь понять умом, а сердце все поняло сразу и догадалось,
что больше ему незачем биться; свет гас неудержимо, воздух стал твердым и
холодной стеной стоял напротив, поодаль. Потом мир отвалилвя от Ринальдо,
как шелуха.
серой и чуть влажной руки, поросшей мелким серым волосом, исхлестанной
синими рубцами вен. Веки Ринальдо затрепетали и замерли вновь, туго
обтянув глазные яблоки. На виске медленно колыхалась жила, высоко горбясь
над кожей. И Чари вновь припала к руке; один из бесчисленных проводов,
шедших к Ринальдо, зацепился за ее локоть - врач молча отвел провод в
сторону. Ринальдо лежал, как в паутине, паутина мерно гудела, что-то
булькало, и переливалось, и щелкало, и едва слышно шелестело, но он
умирал.
в холодную дряблую кожу. Я никуда больше не уйду! Я поняла: о тебе надо
заботиться. Я перекрашу волосы, честное слово, сделаю в точности как у
мамы, ты представь только: скандинавская блондинка, но смуглая, с
персидскими глазами и ртом; все будут оборачиваться. Я опять надену тот
голубой шарф, помнишь? Он тебе нравился, ты все время на него смотрел! Ты
даже не представляешь, что девчонка может быть такой заботливой! Хочешь, я
рожу тебе ребенка, у тебя будут наконец свои дети. Мы уедем, поселимся на
берегу чистого теплого моря, вы будете гулять у прибоя, играть, пугать
чаек, сидящих на камнях, он будет передразнивать их крики, а ты будешь
негромко смеяться, а я буду ждать вас и готовить окрошку... и через пять
лет, ну, через десять - ты отдохнешь, ты перестанешь страдать и станешь
как все. Ну почувствуй же меня, я молодая! Я люблю, люблю, люблю! Не
представляешь, как люблю!
эгоистом, так хоть раз подумай обо мне, и так я ничего уже не стою. Как
жить, если уйдет единственный, в ком само мое существование порождало
чувство - пусть чувство боли, все равно чувство; мне же совсем не для чего
станет жить, не умирай, не смей, я отдам тебе его дочь, так и быть, пусть
дурит, это ненадолго у нее, стоит только посмотреть на тебя, заморыша, и
поймешь, что это ненадолго у нее, но ты будешь бывать у нас, жить у нас,
жить с ней, пока ей не опротивеешь, жить с ней - но обо мне... Давай
теперь так, и нам опять будет сладко-больно. Она льнула взглядом к синим
присохшим векам, гипнотизировала, кричала...
привычку умирать при мне, да еще говорить колкости при этом? Ты что,
забыл, что всю жизнь меня безнадежно любишь?
запрокинутое, изъеденное тенями лицо. Вы не имеете права. Еще масса дел.
Афанасьев Роман
Василенко Иван
Сертаков Виталий
Корнев Павел
Корнев Павел
Круз Андрей