родину. Они не подавали вида, что узнают нас. Павел Прищепа хорошо
исполнял свою службу.
этому приспосабливаются. - Он понизил голос. - Капитан, все по плану?
Гамов, я, Пеано, Гонсалес, Павел Прищепа и несколько наших офицеров, я их
не называю, они не были посвящены в заговор.
Комлин пожимали наши руки, Вудворт громко называл наши фамилии и воинские
звания, Когда дошла очередь до Пеано, Маруцзян недобро поглядел на него,
но сказал совсем не то, что говорили его глаза:
большой, вдоль торцевой стены, на возвышении вроде сцены, второй, еще
длинней, от главного входа в зал до другой торцевой стены - там тоже была
дверь, - и третий у глухой стены напротив главного входа. За первым столом
сидело правительство - Маруцзян, министры и военные, за вторым - вызванные
чиновники, третий отвели нам. Вел заседание сам Маруцзян. Министр
энергетики докладывал о производстве сгущенной воды.
известного. Его красочные портреты, его фотографии, его стереоснимки
висели в каждом учреждении, в квартирах, на перекрестках улиц. Мы навеки
отпечатывали в памяти образ невысокого плотного человека, круглолицего,
толстощекого, с коротким, картошкой, носиком, с поросячьими, но
проницательными глазками. Помнили и его голос - торопливый, шепелявый, то
взрывающийся гневными выплесками, то опускающийся до льстивого
уговаривания. Мало что осталось в Маруцзяне от того всем известного,
знаменитого человека. Тот, прежний, казался всегда лет на десять моложе
своего возраста, этот выглядел на десяток лет старше себя. Вел заседание
правительства осунувшийся, похудевший, посеревший старик с потухшими
глазами. Только голос напоминал прежний, так же взвизгивал в патетических
местах, так же шепелявил, когда не торопился. Нелегко, очень нелегко
далась война нашему сверх всяких заслуг прославленному главе
правительства!
резкий в движениях, он, сидя рядом с Маруцзяном, подавал тем же громким
категорическим голосом реплики. Он не умел ни обсуждать, ни рассуждать,
каждое его слово звучало командой. И он помолодел, а не постарел! Война
оживила его, уже прошедшего пик человеческого расцвета. У него
распрямились плечи, пуще встопорщились серые усы, поблескивали глаза. Он
впадал во вторую молодость, наш славный маршал, глава вооруженных сил.
Только ума ему не прибавило - это становилось ясно из каждого
выкрикиваемого им слова.
закончил министр энергетики свой доклад о сгущенной воде.
энерговоды не отразить нового наступления врага.
полтора раза! В полтора раза будет точка в точку!
приподнялся наш старый знакомый Казимир Штупа. Для меня было приятной
неожиданностью, что этот скромный, отлично воспитанный военный метеоролог
удостоился докладывать правительству. Впрочем, о его докладе я бы не
отозвался так же хорошо, как о нем самом. Доклад был безрадостен.
Метеорологическая агрессия врага все усиливается. Кортезы строят в Родере
и Ламарии мощные метеогенераторные станции. Когда они заработают, Кортезия
приобретет господство в атмосфере. И сейчас океан в нераздельном владении
кортезов, они куда свободней нас задают направления циклонам. Их
метеостратегия проста: весной не допускать на нашу территорию
влагонасыщенные тучи, летом заливать наши поля непрерывными дождями. Пока
мы успешно сопротивляемся: весной обеспечили дожди на всех засеянных
землях, сейчас противодействуем вторжению больших циклонов. Но полностью
исключить их не можем. Сбор хлеба в этом году будет происходить при
обильных ливнях.
уменьшать военные пайки!
армии останется на прежнем уровне. Но гражданские пайки еще сократим.
Прискорбно, но не вижу другого выхода.
гражданского населения его не интересовало.
Докладывать будете вы, полковник Гамов?
правительства! - опять взорвался маршал.
партии максималистов долго шел к власти извилистыми путями и хорошо
приспособился к тому, что называлось в учебниках "стратегией непростых
действий". Даже во главе государства он недолюбливал атаки в лоб. И хоть
командир корпуса, пока еще лишь полковник, в этом зале казался фигурой
незначительной, Маруцзян не изменил своей гибкой политике. Он милостиво
кивнул Гамову. Он все же нервничал: надо было слушать не чиновных лакеев,
а своих врагов - он не сомневался, что это так.
для нас началом.
увидел через плечо, что это вовсе не блокнот, а приборчик, похожий на тот,
что он давал мне. Только на том была две цифры 7, а здесь их было около
сотни. Павел ткнул в одну из цифр, и по внутренней стороне крышки побежали
светящиеся слова. Он ткнул в другую, появились новые. Я шепотом спросил:
безопасности подкатили тяжелые вибраторы в грузовиках.
казарм. Время еще есть.
главы правительства, а намерен разыграть собственный танец.
стране! И к тому же они гораздо меньше, чем могли бы быть. А меньше
потому, что мы не получили поддержки от нашей армии. Нас бросили на
произвол судьбы. Совершена государственная измена - хорошо оснащенную
дивизию сознательно покинули на уничтожение.
что осмеливаетесь бросать мне в лицо чудовищные обвинения?
командованием, и собственной кровью, собственным мужеством проложившего
себе обратную дорогу на родину.
бывать ни генералом, ни командиром корпуса!
Маруцзян догадывался. Но что Гамов сразу начнет с обвинений, а маршал
безобразно взорвется, по всему, было непредвиденным. Маруцзян показал, что
недаром в свое время обогнал в беге к власти своих противников и столько
лет прочно держал ее в руках. Он прикрикнул на Комлина:
почти вежливо обратился к Гамову: - Очень серьезные обвинения, полковник.
Но есть ли у вас столь же серьезные основания для них? На любой войне
бывают успехи и неудачи. Но разве допустимо все неудачи приписывать
предательству и изменам? Тогда почему ваш сосед генерал Коркин, которого
мы разжаловали, сдал свою дивизию в позорный плен, а вы в условиях еще
тяжелей, чем у него, одерживали одну победу за другой?
минуты в этом осунувшемся старике возродился прежний лидер, мастерски
высмеивавший своих противников, ставивший перед ними вопросы, на которые
имелись лишь желаемые ему ответы. И сейчас он верил, что легко опровергнет
любые обвинения Гамова, а потом накажет полковника за то, что тот
осмелился необоснованно обвинять.
правительства, низенький полковник в очках, Морохов, так его звали, мы
часто видели его на стерео во время дворцовых банкетов. Маршал раздраженно
прикрикнул на него:
перестали работать.
свирепел. - Иди и налаживай связь! Даю полчаса на исправление - и ни
минутой больше.
Березин Федор
Сертаков Виталий
Афанасьев Роман
Березин Федор
Майер Стефани