моей конторы давал телеграмму в Мюр, потом... Да! Потом он спросил меня,
как пройти на крышу, и сказал, что будет загорать... Ну и все, кажется.
Нет, еще раз я видел его днем в буфетной, он забавлялся с бутылкой бренди.
Больше я его днем не видел.
Олаф?
один.
делами, а я буду сидеть и думать.
чертовски мало. Я узнал, что Олаф ушел из столовой между девятью и
половиной десятого и больше в зал не возвращался. Теперь так. Выяснилось,
что вместе с Олафом ушел этот самый ребенок. Таким образом, насколько
можно пока судить, чадо - это последний человек, который видел Олафа
живым. Если не считать убийцы, конечно. И если считать, что все
допрошенные говорят правду. Значит, Олаф убит где-то между началом
десятого и началом первого. Ничего себе, промежуточек. Впрочем, Симонэ
утверждает, будто без пяти десять в комнате Олафа было слышно какое-то
движение, а примерно в десять минут одиннадцатого никто в номере не
отзывался на стук дю Барнстокра. Но это еще ничего не значит, Олаф мог в
это время выйти. Я с досадой дернул себя за волосы. Олафа вообще могли
убить не в номере... Нет, рано, рано делать выводы. У меня еще остается
Брюн по делу Олафа и госпожа Мозес по делу Хинкуса... Хотя что она мне
может сказать? Ну, вышла на крышу, ну, увидела Хинкуса... Минуточку, а
зачем она выходила на крышу? Одна, без мужа, декольте... Ладно. Вопрос: с
кого начать? Поскольку убит Олаф, а не Хинкус, и поскольку госпожа Мозес
уже наверняка знает об убийстве от супруга, начнем с чада. Спросонок люди
говорят иногда интересные вещи. Заодно, может быть, удастся определить,
какого оно пола, мельком подумал я, поднимаясь.
зашлепали босые ноги, и сердитый сипловатый голос осведомился: какого
дьявола?
дверь распахнулась, и чадо шагнуло через порог.
зайдемте в номер...
строптивости. Оно позволило вернуть себя в номер и усадить на разоренную
кровать. Я сел в кресло напротив. Несколько секунд чадо смотрело на меня
сквозь свои огромные черные очки, и вдруг пухлые розовые губы его
задрожали.
что-нибудь наконец!
существо, по-видимому любит своего дядю и боится за него. Я достал
сигарету и сказал, закуривая:
говорите. Когда вы расстались с Олафом? Ну, живо!
Олафом?
постепенно приходило в себя. - И чего вы вообще вперлись ко мне посреди
ночи?
чертов!
знаю, что ты - последняя, кто видел его живым! Когда это было? Где? Живо!
Ну?
вытянуло руки ладонями вперед.
направились... Куда?
дядя.
правда. Говорите правду.
рукописным плакатом "Будем жестокими!" и молчало. Потом из-под черных
очков по щекам потекли слезы.
вы будете лгать и изворачиваться, - я сунул руку в карман, - я надену на
вас наручники и отправлю в Мюр. Там с вами будут говорить совсем уже
посторонние люди. Дело идет об убийстве, вы понимаете это?
коридор. Что было дальше?
дальше... Я плохо помню, память у меня паршивая... Он что-то сказал, а
я... Он что-то сказал и ушел, а я... это...
платком.
огромную неловкость, - не признает таких понятий, как "стыдно".
так. Сначала шутки: жених и невеста, мальчик или девочка... ну, вроде как
вы со мной обращались... Он тоже, наверное, принял меня неизвестно за
что... А потом, когда мы вышли, он принялся меня лапать. Мне стало
противно, и пришлось дать ему по морде... по лицу...
может, и не надо было давать волю рукам, но он тоже был хорош...
коридору... - Чадо махнуло рукой. - Не знаю куда.
Одно и оставалось - пойти к себе, запереться и напиться до чертиков...
оглядывая номер. Кавардак в номере был страшный, все было разбросано, все
валялось кое-как, а стол был завален длинными полосами бумаги - лозунгами,
как я понял. Вешать на дверях у полицейских чиновников... Спиртным
действительно попахивало, а на полу у изголовья постели я заметил бутылку.
стол, прямо на лозунг "Долой обобщения! Да здравствует мгновение!". - Вы
потом все время сидели здесь?
старательно избегало родовых окончаний.
ваши действия с того момента, как вы вышли из-за стола, и до того момента,
как вы с Олафом удалились в коридор.
белые зубы. - Значит, доедаю я десерт. Тут подсаживается ко мне пьяный
инспектор полиции и начинает мне вкручивать, как я ему нравлюсь и насчет
немедленного обручения. При этом он то и дело пихает меня в плечо своей
лапищей и приговаривает: "А ты иди, иди, я не с тобой, а с твоей