поработал. В девять часов вечера я опомнился, с сожалением обесточил
электронный зал и отправился на пятый этаж. Пурга все не унималась. Это
была настоящая новогодняя пурга. Она выла и визжала в старых заброшенных
дымоходах, она наметала сугробы под окнами, бешено дергала и раскачивала
редкие уличные фонари.
приемную Модеста Матвеевича был заложен крест-накрест двутавровыми
железными балками, а по сторонам, сабли наголо, стояли два здоровенных
ифрита в тюрбанах и в полном боевом снаряжении. Нос каждого, красный и
распухший от насморка, был прободен массивным золотым кольцом с жестяным
инвентарным номерком. Вокруг пахло серой, паленой шерстью и стрептоцидовой
мазью. Я задержался на некоторое время, рассматривая их, потому что ифриты
в наших широтах существа редкие. Но тот, что стоял справа, небритый и с
черной повязкой на глазу, стал есть меня глазом. О нем ходила дурная
слава, будто он бывший людоед, и я поспешно пошел дальше. Мне было слышно,
как он с хлюпаньем тянет носом и причмокивает за моей спиной.
потому что сюда просачивался запах селедочных голов профессора Выбегаллы.
На подоконниках намело, под батареями парового отопления темнели лужи. Я
закрыл форточки и прошелся между девственно чистыми столами работников
отдела. На столах красовались новенькие чернильные приборы, не знавшие
чернил, из чернильниц торчали окурки. Странный это был отдел. Лозунг у них
был такой: "Познание бесконечности требует бесконечного времени". С этим я
не спорил, но они делали из этого неожиданный вывод: "А потому работай не
работай - все едино". И в интересах неувеличения энтропии Вселенной они не
работали. По крайней мере большинство из них. "Ан масс", как сказал бы
Выбегалло. По сути, задача их сводилась к анализу кривой относительного
познания в области ее асимптотического приближения к абсолютной истине.
Поэтому одни сотрудники все время занимались делением нуля на нуль на
настольных "мерседесах", а другие отпрашивались в командировки на
бесконечность. Из командировок они возвращались бодрые, отъевшиеся и сразу
брали отпуск по состоянию здоровья. В промежутках между командировками они
ходили из отдела в отдел, присаживались с дымящимися сигаретками на
рабочие столы и рассказывали анекдоты о раскрытии неопределенностей
методом Лопиталя. Их легко узнавали по пустому взору и по исцарапанным от
непрерывного бритья ушам. За полгода моего пребывания в институте они дали
"Алдану" всего одну задачу, которая сводилась все к тому же делению нуля
на нуль и не содержала никакой абсолютной истины. Может быть, кто-нибудь
из них и занимался настоящим делом, но я об этом ничего не знал.
Выбегаллы. Прикрывая лицо носовым платком и стараясь дышать через рот, я
направился прямо в лабораторию, известную среди сотрудников как "Родильный
Дом". Здесь, по утверждению профессора Выбегаллы, рождались в колбах
модели идеального человека. Вылуплялись, значить. Компране ву? [Понимаете?
]
гладкие стены, украшенные портретами Эскулапа, Парацельса и самого
Амвросия Амбруазовича. Амвросий Амбруазович был изображен в черной шапочке
на благородных кудрях, и на его груди неразборчиво сияла какая-то медаль.
центрального автоклава прямо на полу лежали буханки хлеба, стояли
оцинкованные ведра с синеватым обратом и огромный чан с пареными отрубями.
Судя по запаху, где-то поблизости находились и селедочные головы, но я так
и не смог понять где. В лаборатории царила тишина, из недр автоклава
доносились ритмичные щелкающие звуки.
заглянул в смотровой иллюминатор. Меня и так мутило от запаха, а тут стало
совсем плохо, хотя ничего особенного я не увидел: нечто белое и
бесформенное медленно колыхалось в зеленоватой полутьме. Я выключил свет,
вышел и старательно запер дверь. "По сусалам его", вспомнил я. Меня
беспокоили смутные предчувствия. Только теперь я заметил, что вокруг
порога проведена толстая магическая черта, расписанная корявыми
кабалистическими знаками. Присмотревшись, я понял, что это было заклинание
против гаки - голодного демона ада.
подниматься на шестой этаж, где Жиан Жиакомо и его сотрудники занимались
теорией и практикой универсальных превращений. На лестничной площадке
висел красочный стихотворный плакат, призывающий к созданию общественной
библиотеки. Идея принадлежала месткому, стихи были мои:
что дверь Витькиной лаборатории приоткрыта, и услышал сиплое пение. Я
крадучись подобрался к двери.
оставляет работать дубля. Дубль - это очень интересная штука. Как правило,
это довольно точная копия своего творца. Не хватает, скажем, человеку рук
- он создает себе дубля, безмозглого, безответного, только и умеющего, что
паять контакты, или таскать тяжести, или писать под диктовку, но зато уж
умеющего это делать хорошо. Или нужна человеку модель-антропоид для
какого-нибудь эксперимента - он создает себе дубля, безмозглого,
безответного, только и умеющего ходить по потолку или принимать
телепатемы, но зато уж умеющего хорошо. Или самый простой случай.
Собирается, скажем, человек получить зарплату, а времени терять ему не
хочется, и он посылает вместо себя своего дубля, только и умеющего что
никого без очереди не пропускать, расписываться в ведомости и сосчитать
деньги, не отходя от кассы. Конечно, творить дублей умеют не все. Я,
например, еще не умел. То, что у меня пока получалось, ничего не умело -
даже ходить. И вот стоишь, бывало, в очереди, вроде бы тут и Витька, и
Роман, и Володя Почкин, а поговорить не с кем. Стоят как каменные, не
мигают, не дышат, с ноги на ногу не переминаются, и сигарету спросить не у
кого.
самообучающихся дублей. Такого вот супера Роман отправил летом вместо меня
на машине. И никто из моих ребят не догадался, что это был не я. Дубль
великолепно вел мой "москвич", ругался, когда его кусали комары, и с
удовольствием пел хором. Вернувшись в Ленинград, он развез всех по домам,
самостоятельно сдал прокатный автомобиль, расплатился и тут же исчез прямо
на глазах ошеломленного директора проката.
однако это было совсем не так. Прежде всего оба директора имели паспорта,
дипломы, пропуска и другие необходимые документы. Самые же сложные дубли
не могли иметь никаких удостоверений личности. При виде казенной печати на
своей фотографии они приходили в ярость и немедленно рвали документы в
клочки. Этим загадочным свойством дублей долго занимался Магнус Редькин,
но задача оказалась ему явно не по силам.
пор еще не прекратился спор между философами и кибернетиками: считать их
живыми или нет. Большинство дублей представляли собою кремнийорганические
структуры, были дубли и на германиевой основе, а последнее время вошли в
моду дубли на алюмополимерах.
создавал искусственно. Они не были копией и оригиналом, не были они и
братьями-близнецами, они были одним человеком - Янусом Полуэктовичем
Невструевым. Никто в институте этого не понимал, но все знали это
настолько твердо, что понимать и не пытались.
остановившимся взглядом следил за работой небольшого гомеостата Эшби. При
этом он мурлыкал песенку на популярный некогда мотив:
можно было ожидать всего. Я помню одного Витькиного дубля, который
осмеливался препираться по поводу неумеренного расхода психоэнергии с
самим Модестом Матвеевичем. А ведь Модеста Матвеевича даже сотворенные
мною чучела без рук, без ног боялись до судорог, по-видимому инстинктивно.
транслятор ТДХ-80Е, убыточное изделие китежградского завода маготехники.
Рядом с лабораторным столом, в свете трех рефлекторов, блестел штопаной
кожей мой старый знакомец - диван. На диване была водружена детская ванна
с водой, в ванне брюхом вверх плавал дохлый окунь. Еще в лаборатории были
Лукин Евгений
Акунин Борис
Сертаков Виталий
Корнев Павел
Свержин Владимир
Круз Андрей