приближался, надвигался, громоздился все выше и выше, как океанская волна,
и вдруг поглотил его. Не стало больше солнца и неба, пространства и
времени, лес занял их место. Было только мелькание сумрачных красок,
влажный густой воздух, диковинные запахи, как чад, и терпкий привкус во
рту. Только слуха не касался лес. Звуки леса заглушались ревом двигателя и
болтовней сотрудников. Вот и лес, повторял Перец, вот я и в лесу,
бессмысленно повторял он. Не сверху, а внутри, не наблюдатель, а участник.
Вот я и в лесу. Что-то прохладное и влажное коснулось его лица,
пощекотало, отделилось и медленно опустилось к нему на колени. Он
посмотрел: тонкое длинное волокно какого-то растения, а, может быть,
животное, а, может быть, просто прикосновение леса, дружеское приветствие
или подозрительное ощупывание; он не стал трогать этого волокна.
коричневое покорно уносилось назад, а вдоль обочин тянулись неубранные и
забытые колонны ветеранов наступавшей армии, вздыбленные черные бульдозеры
с яростно задранными ржавыми щитами, зарывшиеся по кабину в землю
тракторы, за которыми змеились распластанные гусеницы, грузовики без колес
и без стекол - все мертвое, заброшенное навсегда, но по-прежнему
бесстрашно глядящее вперед, в глубину леса развороченными радиаторами и
разбитыми фарами. А вокруг шевелился лес, трепетал и корчился, менял
окраску, переливаясь и вспыхивая, обманывая зрение, наплывая и отступая,
издевался, пугал и глумился лес, и он весь был необычен, и его нельзя было
описать и от него мутило.
он должен увидеть. Что-то похожее на тошнотворный кисель. Что-то
необычайное, что нельзя описать. Но самым необычайным, самым
невообразимым, самым невозможным в этих зарослях были люди, и поэтому
Перец видел только их. Они шли к вездеходу, тонкие и ловкие, уверенные и
изящные, они шли легко, не оступаясь, мгновенно и точно выбирая место,
куда ступить, и они делали вид, что не замечают леса, что в лесу они как
дома, что лес уже принадлежит им, они даже, наверное, не делали вид, они
действительно думали так, а лес висел над ними, беззвучно смеясь и
указывая мириадами глумливых пальцев, ловко притворяясь и знакомым, и
покорным, и простым - совсем своим. Пока. До поры, до времени...
Перецу. Он стоял рядом с вездеходом, широко раздвинув кривоватые ноги,
придерживая ляжками хрюкающий и дрожащий мотоцикл. - Обязательно я бы
добрался до нее, да только вот этот Квентин... Внимательный мужчина.
из-за руля.
деньги привезли?
Перец только мельком подумал, что никогда раньше не видел такой странной
женщины, как Рита, и такого глубоко несчастного мужчину, как Квентин.
Приехали посмотреть? Никогда раньше не видели?
эта странность были неуловимо, но очень жестко связаны между собой.
Неужели не видите?
скрытое изображение на фотобумаге, как фигурка на детской загадочной
картинке "Куда спрятался зайчик?" - и однажды разглядев это, больше
невозможно было потерять из виду. Оно было совсем рядом, оно начиналось в
десятке шагов от колес вездехода и от тропинки. Перец судорожно глотнул.
нитей, липких, блестящих, извивающихся и напряженных, сноп, пронизывающий
плотную листву и уходящий еще выше, в облака. И он зарождался в клоаке, в
жирной клокочущей клоаке, заполненной протоплазмой - живой, активной,
пухнущей пузырями примитивной плотью, хлопотливо организующей и тут же
разлагающей себя, изливающей продукты разложения на плоские берега,
плюющейся клейкой пеной... И сразу же, словно включились невидимые
звукофильтры, из хрюканья мотоцикла выделился голос клоаки: клокотанье,
плеск, всхлипывания, бульканье, протяжные болотные стоны; и надвинулась
тяжелая стена запахов: сырого сочащегося мяса, сукровицы, свежей желчи,
сыворотки, горячего клейстера - и только тогда Перец заметил, что у Риты и
Квентина на груди висят кислородные маски, и увидел, как Стоян, брезгливо
кривясь, поднимает к лицу намордник респиратора, но сам он не стал
надевать респиратор, он словно надеялся, что хотя бы запахи расскажут ему
то, чего не рассказали ни глаза, ни уши...
покойницкой...
вредный цех. Нам полагается молоко, шоколад...
ветви были повернуты в одну сторону и никли к бурлящей массе, и по ветвям
струились и падали в клоаку толстые мохнатые лианы, и клоака принимала их
в себя, и протоплазма обгладывала их и превращала в себя, как она могла
растворить и сделать своею плотью все, что окружало ее...
встану на тропинку, а другим - по траве, а мотоцикл будет идти сзади. Если
завязнем, Тузик смотается на мотоцикле и вызовет тягач.
сразу сказал.
выход? - спросил он у Квентина.
минут. Значит, осталось... осталось... Да ничего не осталось, вон она, уже
начала.
толчками один за другим стали извергаться обрубки белесого, зыбко
вздрагивающего теста, они беспомощно и слепо катились по земле, потом
замирали, сплющивались, вытягивали осторожные ложноножки и вдруг начинали
двигаться осмысленно - еще суетливо, еще тычась, но уже в одном
направлении, все в одном определенном направлении, разбредаясь и
сталкиваясь, но все в одном направлении, по одному радиусу от матки, в
заросли, прочь, одной текучей белесой колонной, как исполинские мешковатые
слизнеподобные муравьи...
никакой тягач не вытащит - все тросы лопнут.
Скоро, наверное, вернемся. Ведь мы ненадолго, Стоян?
Квентин потоптался в нерешительности и потом сказал Перецу тихонько:
вырвался из-под Тузика и, высоко подпрыгивая, бросился прямо в клоаку.
"Стой! - закричал Тузик, приседая. - Куда?" Все замерли. Мотоцикл налетел
на кочку, дико заверещал, встал на дыбы и упал в клоаку. Все подались
вперед. Перецу показалось, что протоплазма прогнулась под мотоциклом,
словно смягчая удар, легко и беззвучно пропустила его в себя и сомкнулась
над ним. Мотоцикл заглох.
себе мотоцикл, как человек катает языком от щеки к щеке большой леденец.
Мотоцикл кружило в пенящейся массе, он исчезал, появлялся вновь,
беспомощно ворочая рогами руля, и с каждым появлением его становилось все
меньше, металлическая обшивка истончалась, делалась прозрачной, как тонкая
бумага, и уже смутно мелькали сквозь нее внутренности двигателя, а потом
обшивка расползлась, шины исчезли, мотоцикл нырнул в последний раз и
больше не появлялся.
Ты у меня всю жизнь за это платить будешь.
Ну, газ повернул не в ту сторону, - сказал он Перецу. - Вот он и вырвался.
Понимаете, пан Перец, я хотел газ сделать поменьше, чтобы не так
тарахтело, ну и не в ту сторону повернул. Не я первый, не я последний. Да
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Буркатовский Сергей
Орлов Алекс
Корнев Павел
Никитин Юрий