термин "мир" - как другой вариант бытия, отличный от соседнего, в
частности, от данного тебе, того, где родился ты. В фантастике принят
термин: "параллельные миры", но я не думаю, что он в точности отражает,
верно характеризует истинное положение...
сознания, единого по сути своей. Люди везде люди: на конкретном этапе
развития. Что будет позднее, когда все изначальное в человеке проявится -
уже другая история.
занялся: принялся наблюдать за прибывающими и убывающими. Жутко интересное
оказалось занятие - вроде как захватывающий детектив глядишь. В любом
произведении искусства должно быть свойство, делающее его таковым,
отделяющее от халтуры - _н_а_с_т_о_я_щ_е_е_ искусство обязательно должно
з_а_х_в_а_т_ы_в_а_т_ь_ человека, вовлекать в свой, особый, мир,
выдергивать из реальности... Да, так вот, занялся я просмотром детективной
серии: "На вокзале". Как настоящее кино гляделось. С тою лишь разницей,
что здесь развитие сюжета и развязку приходилось воображать, домысливать
самостоятельно, исходя из внешних данных, поведения, наружности, одежды:
исходных данных каждого отдельно взятого персонажа. Из троих коротко
остриженных парней, потребляющих лимонад в буфете, мое воображение
сотворило банду матерых рецидивистов, гастролирующих по городам и грабящих
квартиры и инкассаторов; из бабушки с внучкой, спешащих на пригородный,
получились спекулянтки дарами природы - уж очень выразительно у бабули
мешки пустые из сумки выглядывали; из толстой дамы в импортном шерстяном
костюме образовался великолепный образ жены высокопоставленного чиновника,
посаженного (тогда их еще сажали, блин...) за взятки; все размалеванные
девицы в мини-юпочках, казалось, несли на лицах печати: "ПРОСТИТУТКА" и
"ШЛЮХА"... (О, какой я был наивный, и как позднее изменилось мнение мое о
настоящих профессионалках... О шлюхах не изменилось.) Меня окружали сплошь
негативные персонажи, серо и банально мыслю, я сам знал, но именно в
темном свете я видел окружающих, и мне была интересна исключительно
людская отрицательность. Я уже не верил, что существуют в этом мире иные
человеческие качества, и не испытывал особо острой необходимости верить.
Если бы я взглянул на себя самого со стороны, с намерением вставить и себя
в схему детектива, то вполне вероятно, вообразил бы злостного тунеядца,
бегущего от происков милиции в другие города и веси, либо же перекупщика
дефицитных шмоток, везущего косметику, импортные бюстгальтеры или
аудиокассеты; насчет собственной положительности я не обольщался. Я тоже -
жирный такой минус...
окружением своим, и постепенно прихожу к мысли, что я не отыщу, черт
возьми, на всем белом свете тот уголок земли, где сумею жить по-своему,
так, как хочу, никого не обманывая, тем более, что смутно весьма,
расплывчато и туманно, представляю, чего я, собственно, жажду на этой
земле заполучить. Мыслишка трусливая возникает: "Не стоит и пытаться",
разве так уж гнусно существовал, скажи на милость? говорю себе. Голодным
не был, от холода не умирал, крыша над головой имелась, развлечения
какие-никакие... Чего мне еще надобно?! За каким туманом я прусь неведомо
куда?! Чего мне, собственно, не хватает? Денег больших? Машины? Жратвы
особенной? Шмоток? Развлечений невиданных? Женщин экзотических?.. Ну так
ведь одновременно на двух машинах не поедешь, два бутерброда с черной
икрой в рот не засунешь - да и не люблю я ее, икру эту вонючую! - лучше уж
кабачковую лопать, пусть это и плебейство, блин... На двух яхтах
одновременно не поплывешь, и на двух престижных пляжах зараз не
разляжешься. А женщины - они везде женщины, хоть в Африке (только черные),
хоть на Чукотке, хоть на Таити, хоть в Стокгольме, хоть в Турции, хоть в
Майами-Бич. Везде у всех вдоль. Таких, чтобы впоперек, не бывает, это
дурацкие сказки.
речных струй на перекате, лесной травы на укромной поляне?..
потянуло на природу, зов крови, то, се?.. Мои предки до седьмого колена
крестьяне, соль земли... Отец, получив образование в Одесском Политехе,
стал городским поневоле, а ведь еще дед мой, Григорий Иванович, почти всю
жизнь, за вычетом войны и лагерей, на поле проработал... Прадед, насколько
я понял из рассказов отца - тоже (опять же, за вычетом войн и революций)
пахал землицу и хлеб растил. Но я-то уже оторвался от сохи... А будет ли
мне хватать всего для полного счастья там, в поле, в лесу да понад речкой?
Не затоскую ли я по реву машин на проспектах, по кинотеатрам и концертам,
по троллейбусам и питейным заведениям, видеофильмам и телевизору, асфальту
и бетону? По вокзалу этому вот и по высоким домам вокруг?..
вдохнуть?..
на асфальте, никому не нужным и ни на что не годным, но воняющим,
исходящим смрадом собственной значительности; конечно же, не
соответствующей действительности. Нестерпимо захотелось исчезнуть.
Сорваться с асфальта, и улететь куда-нибудь, приземлиться и прижиться там,
где я буду кому-то нужен, буду что-то делать, сознавая, что каждый мой
поступок необходим не только мне, а еще кому-нибудь. Кому я дорог...
Возжаждал я эфемерных категорий, короче говоря. Абстрактных, в среде моего
обитания, понятий. Но тогда, три года назад, у меня ничегошеньки не
получилось, и я вернулся в свою среду, разочарованный и изверившийся. Там,
на вокзале, я собственным умом врубился в простую истину, на понимание
которой иным людям требуется вся жизнь, а многим и ее не хватает: "То, что
нам нужно, никогда не ожидает нас там, где мы его ищем".
не выгорело, я не был готов стать человеком путешествующим, не ведал еще
всех необходимых для перехода в иную среду компонентов внутреннего и
внешнего состояния. И главное: у меня не было Цели. Путешествие за средой
- средство. А без четкой Цели ничего не получится. Всю жизнь проищешь, но
всю жизнь - не там, где следует. Лишь мощный стимул способен
сконцентрировать волю души, собрать в кулак разжатые пальцы настроя,
желания, стремления, вдохновения, отваги, и пробить отчаянным ударом этого
духовного кулака стену, с виду несокрушимую..."
Витюху Сомова на службу в Его Императорского Величества Военно-Морской
Флот.
броненосца. И спустя десяток лет в Париже, и еще пару лет спустя в
Америке, вспоминал он ту весну: последнюю для Российской Империи мирную
весну, с грустною ухмылкой вспоминал, с гримаской, кривящей и без того
покореженные шрамом губы. Длинный шрам - след скользящего сабельного
удара, заполученного в подарок от буденновского конника в южных степях -
тянулся скрозь все лицо, сворачивая набок нос, кроя щеку, уходя под черную
повязку, прикрывающую складчатую впадину на месте, где когда-то был правый
глаз, бороздя лоб и подбородок. От судьбы не уйдешь, думал бывший матрос
Его Императорского Величества Военно-Морского Флота, вспоминая весну
четырнадцатого. И вправду: не избег Витюха Сомов жарких объятий судьбы...
подводками, русский флот, остервенело огрызаясь, уполз в Заливы,
расчленился и зашхерился в порты, отбивая вражеские наскоки с моря на
Ревель, Кронштадт, Столицу, и линкор "Севастополь", загнанный под Питер,
являлся частью этого затравленного флота. Матрос палубной команды Сомов,
зеленый первогодок, был одним из десятков тысяч российских моряков,
скрипящих зубами и зверски матерящихся в бессильной ярости: на море
германец воцарился намертво, да и на суше лупил в хвост и в гриву
раздетую, разобутую, плохообученную и худовооруженную армию. В воздухе,
еропланами, говорили, вообще подавлял. Ждали победоносного наступления,
ждали виктории доблестной - однако же дождались сплошь сраму и поражения,
смерти и разрухи.
знал уже, что от судьбы не ускачешь, не улетишь и не упрячешься. Политикой
вначале интересовался мало. Однако к речам агитаторов и беседам
задушевным, толокшимся в кубриках, прислушивался со вниманием частенько. А
когда в феврале семнадцатого кипящим варевом взбурлила в столицах, а затем
и по всей необъятной империи российской, вспенилась пивной шапкой вторая
революция и пронеслась грохочущим валом от края до края, от
Сахалина-острова до западных фронтов, был уже Витюха Сомов, старший матрос
рулевой команды боевого линейного корабля "Севастополь", человеком
политически грамотным, вполне идеологически подкованным: убежденным
сторонником идей товарищей Кропоткина, Бакунина, Прудона.
зато анархистов - как тараканов, тьма-тьмущая. Не меньше, чем крыс в
трюмах, наверное. Судьба, одним словом. От слов черных агитаторов
попахивало сказками-небывальщинами не меньше, чем от красных, но с черным
этим запахом Витюха свыкся...
семнадцатый, одарив на излете человечество третьей российской революцией и
лучезарным коммунистическим грядущим. Убежденный анархист Витюха Сомов, к
тому времени уже окрещенный товарищами-синдикалистами "Витькой-Маузером"
за нежную любовь к трофейной системе оружия, которую он таскал на ремне в
деревянной кобуре, не снимая почти что, участвовал в налете на Зимний
(который позднее большевиками был пышно назван "штурмом"), влекомый мощным
Контровский Владимир
Флинт Эрик
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Афанасьев Роман