Фелькерзам прошел в Немецком море мимо тех же рыбаков, которых
расстреливали. Он только осветил их боевыми фонарями, но и не думал
расправляться с ними так, как расправились мы.
с открытой стороны бухты. На грот-мачтах военных судов затрепетали длинные
косицы вымпелов. А ночью разыгрался шторм, развел крупную волну. Немецкие
угольные пароходы, пришвартованные к броненосцам, мяли себе борта, угрожая и
нашим кораблям поломками. Временно погрузка была прекращена.
на баке у фитиля, чувствуя невыразимую тоску, разъедающую сердце, точно соль
свежую рану. Здесь же, вспыхивая папиросами или цигарками, сидели матросы. И
все мы с завистью, как звери из клетки, смотрели на африканский берег, так
заманчиво сверкающий огнями. Какая жизнь сейчас проходит там; на суше, в
каменных домах, в светлых комнатах? Кто-то вздохнул:
кто-нибудь целует, - вставил кочегар Бакланов.
выругался.
счастливее нас! Казалось, что мы уже никогда больше не будем видеть в
светлой комнате и разговаривать с близкими людьми, не думая о войне. Нам
предстоят громадные переходы морями и океанами, бесконечные погрузки угля
под непривычным зноем тропиков, денные и ночные
мытарства, бури в водных пространствах и волнения в душе. И все это мы будем
переносить, может быть, только для того, чтобы, встретившись с противником,
погибнуть в морской пучине, даже не зная при этом, за что.
Алференко, боцман Воеводин и кочегар Бакланов, офицеры и матросы, рабочие и
крестьяне; это народ, связанный между собою не только территорией, ной
общностью происхождения, нравов и политической историей. Разве нас и наших
родственников спрашивали, нужна ли война с Японией? Ее затеяла кучка
проходимцев и титулованных особ, не считаясь с интересами народа и преследуя
лишь свои корыстные цели. Такие мысли приходили в голову не мне одному, а
многим морякам, плававшим на 2-й эскадре. В тоже время при воспоминании о
большой и далекой родине наши сердца наполнялись горечью и обидой за ее
позор и поражение. Мы оказались в положении детей, у которых бессовестный
вотчим отдал на поругание их родную мать. Как дети, мы были бесправны и
бессильны. Мы могли только молча глубже любить поруганную и страдающую свою
мать, а к негодяю вотчиму таить еще более непримиримую ненависть.
Матросы узнали в нем лейтенанта, носившего среди них прозвище "Вредный". Он
никогда не кричал на нас, не разносил последними словами, не дрался, как это
делали другие. Разговаривал с нижними чинами тихо и ласково, с приклеенной
улыбкой на краснощеком и широком лице. И все-таки он вполне оправдывал
данное ему прозвище: проштрафившийся перед ним матрос, пощады не просил. С
какой-то ледяной тупостью он презирал своих подчиненных, и когда определял
им наказание, то делал это бесстрастно, как лавочник, объявляющий цену на
товар по прейскуранту.
то, чтобы как можно суровее относиться к команде, и сколько раз спорил со
старшим офицером Сидоровым, находя его в отношении нас слишком мягким. У
него была постоянная привычка - подойти к кучке матросов незаметно и
подслушать, о чем говорят. И теперь, придя на бак, он остановился и повернул
ухо в нашу сторону.
точки зрения, означало, что никаких неблагонадежных мыслей у них нет.
оставался на ночь дежурным по экипажу, то утром обязательно несколько
матросов попадали в карцер. Еще до побудки команды при нем в канцелярии уже
стояли наготове горнист и барабанщик. Как только на дворе раздавались звуки
горна, он сейчас же отправлялся в обход
сопровождаемый молчаливыми горнистом и барабанщиком. Вот
начиналась потеха. Какой-нибудь унтер, несмотря на то, что побудка команды
уже была, продолжал спать на своей койке. Это только и нужно было лейтенанту
Вредному. Он подкрадывался к такой койке, ставил у ее изголовья горниста и
барабанщика и подавал им знак рукою - начинай!
раздававшейся над самым ухом, виновник, иногда без кальсон, иногда совсем
голый, вскакивал с быстротой молнии. Более глупое или даже идиотское
выражение на лице, чем у такого человека, едва ли еще можно было видеть.
золотыми эполетами, при сабле, дежурный офицер, самодовольно улыбаясь и с
легким поклоном приговаривая:
своей койке во весь рост, выпучив глаза с таким растерянным видом, словно
был оглушен поленом. А главное - он не знал, что делать ему дальше: бежать
ли из камеры, отдавать ли честь, держать ли руки по швам или начать
одеваться, чтобы прикрыть скорее свою наготу.
суток. В карцере поумнеешь.
было, до каких пор это продолжалось бы, если бы однажды он сам не оказался в
дурацком положении. Под звуки барабана и горна он стоял перед одной койкой
дольше, чем это обычно было, и все кланялся, приговаривая:
присутствовавшие при этом в камере, едва сдерживали свой смех.
спящего матроса оказались свернутые шинели. Хозяин койки в это время стоял
на часах у экипажных ворот. Вредный рассвирепел. На этот раз попал в карцер
сам фельдфебель, а потом дежурный унтер-офицер по роте и дневальный по
камере. Однако с той поры такие забавы лейтенанта Вредного прекратились.
спать.
поверхность, отливая солнечным блеском. На всех судах снова возобновилась
погрузка. Командующий объявил денежную премию за успешную работу. Эта мера
оказалась весьма разумной. На "Орле" поднялся невероятный аврал. Гремели
лебедки, слышались выкрики людей. Броненосец как будто окутался черным
туманом, сквозь который солнце казалось красным шаром. В каждый час мы
принимали по пятидесяти тонн угля. Такая работа продолжалась более суток,
без сна и отдыха, почти без перерыва, если только не считать время,
потраченное на еду. Под конец люди настолько устали, что еле волочили ноги.
от этого я как баталер был избавлен. Мне можно было уйти спать, выбрав для
этого
унтер-офицерское звание давало мне перед рядовыми матросами порядочное
преимущество: если бы я ударил кого из них, то в худшем случае меня посадят
на несколько дней в карцер; если же рядовой со мною поступит так, то он
рискует попасть в тюрьму. Однако гордиться здесь было нечем. Еще большим
преимуществом пользовался передо мной офицер: если он меня изобьет, хотя бы
ни за что ни про что, то ему даже и выговора не сделают; если же я его
ударю, хотя и справедливо, то мне угрожает смертная казнь.
открытки, разные фрукты, сетки, пробковые шлемы. Одеты они были по-разному
куртках.
Аргентине семь больших бронированных крейсеров. А теперь прошел слух, что
такая покупка уже состоялась и даже сформирован личный состав для этих
судов. Они должны будут встретиться с нами у острова Мадагаскар, куда
приведет их контр-адмирал Небогатов. О, если бы все это подтвердилось! Я
ничего не имел против японцев, и не было у меня никакого желания с ними
воевать. И все-таки я очень страдал, находя всякие недочеты на нашей
эскадре.
и тихий парень, безусый, с румяной и нежной кожей на чернобровом лице.
только о ней. Она осталась в селе. Я за него сочинял ей письма, которые он
посылал на родину из каждого порта. О своей подруге он был очень высокого
мнения и рассказывал о ней всегда восторженно:
насчет любви, что насчет хозяйства - кругом баба знаменитая. Бывало, встанет
Зыков Виталий
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Орлов Алекс
Белов Вольф