смоченных кровию полях и плававшими у берегов. Она видела немало запач-
канных дегтем запорожских шаровар, мускулистых рук с черными нагайками.
Запорожцы переели и переломали весь виноград; в мечетях оставили целые
кучи навозу; персидские дорогие шали употребляли вместо очкуров и опоя-
сывали ими запачканные свитки. Долго еще после находили в тех местах за-
порожские коротенькие люльки. Они весело плыли назад; за ними гнался де-
сятипушечный турецкий корабль и залпом из всех орудий своих разогнал,
как птиц, утлые их челны. Третья часть их потонула в морских глубинах,
но остальные снова собрались вместе и прибыли к устью Днепра с двенад-
цатью бочонками, набитыми цехинами. Но все это уже не занимало Тараса.
Он уходил в луга и степи, будто бы за охотою, но заряд его оставался не-
выстрелянным. И, положив ружье, полный тоски, садился он на морской бе-
рег. Долго сидел он там, понурив голову и все говоря: "Остап мой! Остап
мой!" Перед ним сверкало и расстилалось Черное море; в дальнем тростнике
кричала чайка; белый ус его серебрился, и слеза капала одна за другою.
он: жив ли он? в могиле? или уже и в самой могиле нет его? Разведаю во
что бы то ни стало!" И через неделю уже очутился он в городе Умани, воо-
руженный, на коне, с копьем, саблей, дорожной баклагой у седла, походным
горшком с саламатой, пороховыми патронами, лошадиными путами и прочим
снарядом. Он прямо подъехал к нечистому, запачканному домишке, у которо-
го небольшие окошки едва были видны, закопченные неизвестно чем; труба
заткнута была тряпкою, и дырявая крыша вся была покрыта воробьями. Куча
всякого сору лежала пред самыми дверьми. Из окна выглядывала голова жи-
довки, в чепце с потемневшими жемчугами.
лезному крючку, бывшему у самых дверей.
корчике для коня и стопой пива для рыцаря.
желав здоровья в то время, когда Бульба поднес к губам стопу.
ним один. У меня до него дело.
корчмарем; прибрал понемногу всех окружных панов и шляхтичей в свои ру-
ки, высосал понемногу почти все деньги и сильно означил свое жидовское
присутствие в той стране. На расстоянии трех миль во все стороны не ос-
тавалось ни одной избы в порядке: все валилось и дряхлело, все пораспи-
валось, и осталась бедность да лохмотья; как после пожара или чумы, вы-
ветрился весь край. И если бы десять лет еще пожил там Янкель, то он,
вероятно, выветрил бы и все воеводство. Тарас вошел в светлицу. Жид мо-
лился, накрывшись своим довольно запачканным саваном, и оборотился, что-
бы в последний раз плюнуть, по обычаю своей веры, как вдруг глаза его
встретили стоявшего напади Бульбу. Так и бросились жиду прежде всего в
глаза две тысячи червонных, которые были обещаны за его голову; но он
постыдился своей корысти и силился подавить в себе вечную мысль о золо-
те, которая, как червь, обвивает душу жида.
няться и запер осторожно дверь, чтобы их не видели. - Я спас твою жизнь,
- тебя бы разорвали, как собаку, запорожцы; теперь твоя очередь, теперь
сделай мне услугу!
сделать?
лись вверх от изумления.
еще раз увидеть его, сказать ему хоть одно слово.
они, дурни, цену ей! Я тебе пять тысяч дам. Вот тебе две тысячи сейчас,
- Бульба высыпал из кожаного гамана две тысячи червонных, - а остальные
- как ворочусь.
червонец в руках и пробуя на зубах. - Я думаю, тот человек, у которого
пан обобрал такие хорошие червонцы, и часу не прожил на свете, пошел тот
же час в реку, да и утонул там после таких славных червонцев.
но меня могут как-нибудь узнать и захватить проклятые ляхи, ибо я не го-
разд на выдумки. А вы, жиды, на то уже и созданы. Вы хоть черта проведе-
те; вы знаете все штуки; вот для чего я пришел к тебе! Да и в Варшаве я
бы сам собою ничего не получил. Сейчас запрягай воз и вези меня!
шел, сивка!". Думает пан, что можно так, как есть, не спрятавши, везти
пана?
не знает, что всякий подумает, что в бочке горелка?
руками за пейсики и потом поднял кверху обе руки.
пробовал! Там вс° лакомки, ласуны: шляхтич будет бежать верст пять за
бочкой, продолбит как раз дырочку, тотчас увидит, что не течет, и ска-
жет: "Жид не повезет порожнюю бочку; верно, тут есть что-нибудь. Схва-
тить жида, связать жида, отобрать все деньги у жида, посадить в тюрьму
жида!" Потому что все, что ни есть недоброго, все валится на жида; пото-
му что жида всякий принимает за собаку; потому что думают, уж и не чело-
век, коли жид.
перь, как собаки: и рыбу раскрадут, и пана нащупают.
и подходя к нему с растопыренными руками. - Вот что мы сделаем. Теперь
строят везде крепости и замки; из Неметчины приехали французские инжене-
ры, а потому по дорогам везут много кирпичу и камней. Пан пусть ляжет на
дне воза, а верх я закладу кирпичом. Пан здоровый и крепкий с виду, и
потому ему ничего, коли будет тяжеленько; а я сделаю в возу снизу дыроч-
ку, чтобы кормить пана.
На одной из них сидел высокий Янкель, и длинные курчавые пейсики его
развевались из-под жидовского яломка по мере того, как он подпрыгивал на
лошади, длинный, как верста, поставленная на дороге.
местах не было еще никаких таможенных чиновников и объездчиков, этой
страшной грозы предприимчивых людей, и потому всякий мог везти, что ему
вздумалось. Если же кто и производил обыск и ревизовку, то делал это
большею частию для своего собственного удовольствия, особливо если на
возу находились заманчивые для глаз предметы и если его собственная рука
имела порядочный вес и тяжесть. Но кирпич не находил охотников и въехал
беспрепятственно в главные городские ворота. Бульба в своей тесной клет-
ке мог только слышать шум, крики возниц и больше ничего. Янкель, подпры-
гивая на своем коротком, запачканном пылью рысаке, поворотил, сделавши
несколько кругов, в темную узенькую улицу, носившую название Грязной и
вместе Жидовской, потому что здесь действительно находились жиды почти
со всей Варшавы. Эта улица чрезвычайно походила на вывороченную внутрен-
ность заднего двора. Солнце, казалось, не заходило сюда вовсе. Совершен-
но почерневшие деревянные домы, со множеством протянутых из окон жердей,
увеличивали еще более мрак. Изредка краснела между ними кирпичная стена,
но и та уже во многих местах превращалась совершенно в черную. Иногда
только вверху ощекатуренный кусок стены, обхваченный солнцем, блистал
нестерпимою для глаз белизною. Тут все состояло из сильных резкостей:
трубы, тряпки, шелуха, выброшенные разбитые чаны. Всякий, что только бы-
ло у него негодного, швырял на улицу, доставляя прохожим возможные
удобства питать все чувства свои этою дрянью. Сидящий на коне всадник
чуть-чуть не доставал рукою жердей, протянутых через улицу из одного до-
ма в другой, на которых висели жидовские чулки, коротенькие панталонцы и
копченый гусь. Иногда довольно смазливенькое личико еврейки, убранное
потемневшими бусами, выглядывало из ветхого окошка. Куча жиденков, за-
пачканных, оборванных, с курчавыми волосами, кричала и валялась в грязи.
Рыжий жид, с веснушками по всему лицу, делавшими его похожим на во-
робьиное яйцо, выглянул из окна, тотчас заговорил с Янкелем на своем та-
рабарском наречии, и Янкель тотчас въехал в один двор. По улице шел дру-
гой жид, остановился, вступил тоже в разговор, и когда Бульба выкараб-
кался наконец из-под кирпича, он увидел трех жидов, говоривших с большим
жаром.
тап сидит в городской темнице, и хотя трудно уговорить стражей, но, од-