Чтение 21–й страницы книги ~Бесы~

только...

- Какой вздор! - отрезал инженер, весь вспыхнув, - как вы, Липутин,
прибавляете! Никак я не видал жену Шатова; раз только издали, а вовсе не
близко... Шатова знаю. Зачем же вы прибавляете разные вещи?

Он круто повернулся на диване, захватил свою шляпу, потом опять отложил и,
снова усевшись попрежнему, с каким-то вызовом уставился своими черными
вспыхнувшими глазами на Степана Трофимовича. Я никак не мог понять такой
странной раздражительности.

- Извините меня, - внушительно заметил Степан Трофимович, - я понимаю, что
это дело может быть деликатнейшим...

- Никакого тут деликатнейшего дела нет и даже это стыдно, а я не вам
кричал, что "вздор", а Липутину, зачем он прибавляет. Извините меня, если
на свое имя приняли. Я Шатова знаю, а жену его совсем не знаю... совсем не
знаю!

- Я понял, понял, и если настаивал, то потому лишь, что очень люблю нашего
бедного друга, notre irascible ami, и всегда интересовался... Человек этот
слишком круто изменил, на мой взгляд, свои прежние, может быть, слишком
молодые, но вс¬-таки правильные мысли. И до того кричит теперь об notre
sainte Russie разные вещи, что я давно уже приписываю этот перелом в его
организме - иначе назвать не хочу - какому-нибудь сильному семейному
потрясению и именно неудачной его женитьбе. Я, который изучил мою бедную
Россию как два мои пальца, а русскому народу отдал всю мою жизнь, я могу
вас заверить, что он русского народа не знает, и вдобавок...

- Я тоже совсем не знаю русского народа и... вовсе нет времени изучать! -
отрезал опять инженер и опять круто повернулся на диване. Степан Трофимович
осекся на половине речи.

- Они изучают, изучают, - подхватил Липутин, - они уже начали изучение и
составляют любопытнейшую статью о причинах участившихся случаев
самоубийства в России и вообще о причинах, учащающих или задерживающих
распространение самоубийства в обществе. Дошли до удивительных результатов,
Инженер страшно взволновался.

- Это вы вовсе не имеете права, - гневно забормотал он, - я вовсе не
статью. Я не стану глупостей. Я вас конфиденциально спросил совсем
нечаянно. Тут не статья вовсе; я не публикую, а вы не имеете права...

Липутин видимо наслаждался.

- Виноват-с, может быть, и ошибся, называя ваш литературный труд статьей.
Они только наблюдения собирают, а до сущности вопроса или так-сказать до
нравственной его стороны совсем не прикасаются, и даже самую нравственность
совсем отвергают, а держатся новейшего принципа всеобщего разрушения для
добрых окончательных целей. Они уже больше чем сто миллионов голов требуют,
для водворения здравого рассудка в Европе, гораздо больше чем на последнем
конгрессе мира потребовали. В этом смысле Алексей Нилыч дальше всех пошли.

Инженер слушал с презрительною и бледною улыбкой. С полминуты все
помолчали.

- Вс¬ это глупо, Липутин, - проговорил наконец г. Кириллов с некоторым
достоинством. - Если я нечаянно сказал вам несколько пунктов, а вы
подхватили, то как хотите. Но вы не имеете права, потому что я никогда
никому не говорю, Я презираю, чтобы говорить... Если есть убеждения, то для
меня ясно... а это вы глупо сделали. Я не рассуждаю об тех пунктах, где
совсем кончено. Я терпеть не могу рассуждать. Я никогда не хочу
рассуждать...

- И может быть, прекрасно делаете, - не утерпел Степан Трофимович.

- Я вам извиняюсь, но я здесь ни на кого не сержусь, - продолжал гость
горячею скороговоркой; - я четыре года видел мало людей... Я мало четыре
года разговаривал и старался не встречать, для моих целей, до которых нет
дела, четыре года. Липутин это нашел и смеется. Я понимаю и не смотрю. Я не
обидлив, а только досадно на его свободу. А если я с вами не излагаю
мыслей, - заключил он неожиданно и обводя всех нас твердым взглядом, - то
вовсе не с тем, что боюсь от вас доноса правительству; это нет; пожалуста
не подумайте пустяков в этом смысле...

На эти слова уже никто ничего не ответил, а только переглянулись. Даже сам
Липутин позабыл хихикнуть.

- Господа, мне очень жаль, - с решимостью поднялся с дивана Степан
Трофимович, - но я чувствую себя нездоровым и расстроенным. Извините.

- Ах, это чтоб уходить, - спохватился господин Кириллов, схватывая картуз,
- это хорошо, что сказали, а то я забывчив.

Он встал и с простодушным видом подошел с протянутою рукой к Степану
Трофимовичу.

- Жаль, что вы нездоровы, а я пришел.

- Желаю вам всякого у нас успеха, - ответил Степан Трофимович,
доброжелательно и неторопливо пожимая его руку. - Понимаю, что если вы, по
вашим словам, так долго прожили за границей, чуждаясь для своих целей людей
и - забыли Россию, то конечно вы на нас, коренных русаков, по неволе должны
смотреть с удивлением, а мы равномерно на вас. Mais cela passera. В одном
только я затрудняюсь: Вы хотите строить наш мост и в то же время
объявляете, что стоите за принцип всеобщего разрушения. Не дадут вам
строить наш мост!

- Как? Как это вы сказали... ах чорт! - воскликнул пораженный Кириллов и
вдруг рассмеялся самым веселым и ясным смехом. На мгновение лицо его
приняло самое детское выражение и, мне показалось, очень к нему идущее.
Липутин потирал руки в восторге от удачного словца Степана Трофимовича. А я
вс¬ дивился про себя: чего Степан Трофимович так испугался Липутина и
почему вскричал: "я пропал", услыхав его.

V.

Мы все стояли на пороге в дверях. Был тот миг, когда хозяева и гости
обмениваются наскоро последними и самыми любезными словечками, а затем
благополучно расходятся.

- Это вс¬ оттого они так угрюмы сегодня, - ввернул вдруг Липутин, совсем
уже выходя из комнаты и так-сказать налету, - оттого, что с капитаном
Лебядкиным шум у них давеча вышел из-за сестрицы. Капитан Лебядкин
ежедневно свою прекрасную сестрицу, помешанную, нагайкой стегает, настоящей
казацкой-с, по утрам и по вечерам. Так Алексей Нилыч в том же доме флигель
даже заняли, чтобы не участвовать. Ну-с, до свиданья.

- Сестру? Больную? Нагайкой? - так и вскрикнул Степан Трофимович, - точно
его самого вдруг схлестнули нагайкой, - какую сестру? Какой Лебядкин?

Давешний испуг воротился в одно мгновение.

- Лебядкин? А это отставной капитан; прежде он только штабс-капитаном себя
называл...

- Э, какое мне дело до чина! Какую сестру? Боже мой... вы говорите,
Лебядкин? Но ведь у нас был Лебядкин...

- Тот самый и есть, наш Лебядкин, вот, помните, у Виргинского?

- Но ведь тот с фальшивыми бумажками попался?

- А вот и воротился, уж почти три недели и при самых особенных
обстоятельствах.

- Да ведь это негодяй!

- Точно у нас и не может быть негодяя? - осклабился вдруг Липутин, как бы
ощупывая своими вороватенькими глазками Степана Трофимовича.

- Ах, боже мой, я совсем не про то... хотя впрочем о негодяе с вами
совершенно согласен, именно с вами. Но что ж дальше, дальше? Что вы хотели
этим сказать?.. Ведь вы непременно что-то хотите этим сказать!

- Да вс¬ это такие пустяки-с... то-есть этот капитан, по всем видимостям,
уезжал от нас тогда не для фальшивых бумажек, а единственно затем только,
чтоб эту сестрицу свою разыскать, а та будто бы от него пряталась в
неизвестном месте; ну а теперь привез, вот и вся история. Чего вы точно
испугались, Степан Трофимович? Впрочем, я вс¬ с его же пьяной болтовни