выдержки, не было строгого напускного вида собственного достоинства,
которым заражена была вся каторга до педантства, - одним словом, за то, что
он был, по их же выражению, "бесполезный" человек. Однако на веселых не на
всех сердились и не всех так третировали, как Скуратова и других ему
подобных. Кто как с собой позволял обходиться: человек добродушный и без
затей тотчас же подвергался унижению. Это меня даже поразило. Но были и из
веселых, которые умели и любили огрызнуться и спуску никому не давали: тех
принуждены были уважать. Тут же, в этой же кучке людей, был один из таких
зубастых, а в сущности развеселый и премилейший человек, но которого с этой
стороны я узнал уже после, видный и рослый парень, с большой бородавкой на
щеке и с прекомическим выражением лица, впрочем довольно красивого и
сметливого. Называли его пионером, потому что когда-то он служил в
пионерах; теперь же находился в особом отделении. Про него мне еще придется
говорить.
веселость хохол. В каторге было несколько человек, метивших на первенство,
на знание всякого дела, на находчивость, на характер, на ум. Многие из
таких действительно были люди умные, с характером и действительно достигали
того, на что метили, то есть первенства и значительного нравственного
влияния на своих товарищей. Между собою эти умники были часто большие враги
- и каждый из них имел много ненавистников. На прочих арестантов они
смотрели с достоинством и даже с снисходительностью, ссор ненужных не
затевали, у начальства были на хорошем счету, на работах являлись как будто
распорядителями, и ни один из них не стал бы придираться, например, за
песни; до таких мелочей они не унижались. Со мной все такие были
замечательно вежливы, во все продолжение каторги, но не очень разговорчивы;
тоже как будто из достоинства. Об них тоже придется поговорить подробнее.
которую надо было ломать. На той стороне реки синела степь; вид был угрюмый
и пустынный. Я ждал, что так все и бросятся за работу, но об этом и не
думали. Иные расселись на валявшихся по берегу бревнах; почти все вытащили
из сапог кисеты с туземным табаком, продававшимся на базаре в листах по три
копейки за фунт, и коротенькие талиновые чубучки с маленькими деревянными
трубочками-самодельщиной. Трубки закурились; конвойные солдаты обтянули нас
цепью и с скучнейшим видом принялись нас стеречь.
ни к кому, впрочем, не обращаясь. - Щепок, что ль захотелось?
заметив ответа на прежний вопрос и указывая вдаль на толпу мужиков,
пробиравшихся куда-то гуськом по цельному снегу. Все лениво оборотились в
ту сторону и от нечего делать принялись их пересмеивать. Один из мужичков,
последний, шел как-то необыкновенно смешно, расставив руки и свесив набок
голову, на которой была длинная мужичья шапка, гречневиком. Вся фигура его
цельно и ясно обозначалась на белом снегу.
выговором мужиков. Замечательно, что арестанты вообще смотрели на мужиков
несколько свысока, хотя половина из них были из мужиков.
подошла калашница, бойкая и разбитная бабенка.
крепко стал спорить, чтоб выторговать три, а не два калача, как следовало
по обыкновенному порядку. Но калашница не соглашалась.
"начальствующих", медленно подымаясь с места.
толпе тотчас же появились и "распорядители", по крайней мере на словах.
Оказалось, что барку не следовало рубить зря, а надо было по возможности
сохранить бревна и в особенности поперечные кокоры, прибитые по всей длине
своей ко дну барки деревянными гвоздями, - работа долгая и скучная.
ребята! - заметил один вовсе не распорядитель и не начальствующий, а просто
чернорабочий, бессловесный и тихий малый, молчавший до сих пор, и,
нагнувшись, обхватил руками толстое бревно, поджидая помощников. Но никто
не помог ему.
приди, - и тот не подымет! - проворчал кто-то сквозь зубы.
озадаченный выскочка, оставив бревно и приподымаясь.
на зиму? - крикнул опять пристав, с недоумением смотря на двадцатиголовую
толпу, на знавшую, как приняться за дело. - Начинать! Скорей!
говорю: что стоишь, глаза продаешь!.. начинать!
смотреть на эту здоровенную толпу дюжих работников, которые, кажется,
решительно недоумевали, как взяться за дело. Только было принялись вынимать
первую, самую маленькую кокору - оказалось, что она ломается, "сама
ломается", как принесено было в оправдание приставу; следственно, так
нельзя было работать, а надо было приняться как-нибудь иначе. Пошло долгое
рассуждение промеж собой о том, как приняться иначе, что делать?
Разумеется, мало-помалу дошло до ругани, грозило зайти и подальше...
Пристав опять прикрикнул и помахал палочкой, но кокора опять сломалась.
Оказалось наконец, что топоров мало и что надо еще принести какой-нибудь
инструмент. Тотчас же отрядили двух парней, под конвоем, за инструментом в
крепость, а в ожидании все остальные преспокойно уселись на барке, вынули
свои трубочки и опять закурили.
сердито, махнул рукой и пошел в крепость, помахивая палочкой.
что дает на урок вынуть еще четыре кокоры, но так, чтоб уж они не ломались,
а целиком, да, сверх того, отделил разобрать значительную часть барки, с
тем, что тогда уж можно будет идти домой. Урок был большой, но, батюшки,
как принялись! Куда делась лень, куда делось недоумение! Застучали топоры,
начали вывертывать деревянные гвозди. Остальные подкладывали толстые шесты
и, налегая на них в двадцать рук, бойко и мастерски выламывали кокоры,
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Орлов Алекс
Зыков Виталий