Чтение 21–й страницы книги ~Морской волчонок~

требовало только несложных арифметических вычислений. Я был достаточно
образованным математиком, чтобы произвести эти вычисления без пера, бумаги,
грифельной доски или карандаша. Впрочем, если бы у меня и было все это, я
все равно не смог бы писать в темноте. Я хорошо умел считать в уме и мог
складывать и вычитать, умножать и делить ряды цифр без помощи пера и
карандаша.

Я сказал, что определить содержимое бочки в кубических футах и дюймах
простым вычислением не представляло труда. Но прежде чем подсчитывать,
предстояло разрешить еще один важный вопрос. Мои измерения диаметров и
высоты не были выражены в футах и дюймах. Я измерил бочку просто кусками
дерева и отметил расстояние зарубками. Ведь я не знал, сколько мои зарубки
обозначают футов и дюймов. Можно было прикинуть в уме, но от этого пользы
мало: у меня все-таки не будет данных, пока я не измерю обе палки.

Казалось бы, тут я столкнулся с действительно непреодолимым
препятствием. Принимая во внимание, что у меня нечем было мерить -- ни
линейки с делениями, ни складного фута, никакой шкалы для измерения,-- вы
очень просто заключите, что мне пришлось отказаться от этой задачи. Если
взять за основу длину палки, я не получу никаких сведений о том, что меня
интересует. Для того чтобы вычислить объем бочки в кубических мерах и в
мерах жидких тел, я должен сначала узнать наименьший и наибольший диаметры и
высоту, выраженные в общепринятых мерах длины, то есть в футах и дюймах или
в любых делениях линейки.

Как же, спрашиваю я, узнать мне футы и дюймы, когда у меня нет никакой
линейки? Никакой! И я не могу сделать ее, ибо для этого нужна другая
линейка, с делениями. И, уж конечно, я не могу прикидывать длину в футах и
дюймах на глаз. Что же делать?

"Очевидно, ничего,-- скажете вы.-- Невозможное остается невозможным".

Но я рассудил иначе.

Я уже раньше предвидел эту трудность и поразмыслил о том, как мне ее
преодолеть. Все это было заранее продумано. Я уже знал, что могу измерить
мои палки с точностью до одного дюйма.

Как же именно?

А вот как.

Я сказал, что у меня не было чем мерить, и это правда, если понимать
мои слова буквально. Но я, я сам был тем, чем следовало мерить,-- я сам был
единицей измерения! Если помните, я еще на пристани измерил свой рост и
установил, что во мне почти полных четыре фута. До чего кстати пришлось это
измерение!

Теперь, зная, что во мне четыре фута, я могу отметить эту длину на
палке, и таким образом у меня окажется четырехфутовая мера.

Я сделал это без промедления. Дело оказалось простым и легким. Я лег на
пол, уперся ногами в один из шпангоутов и поместил жердь между ногами. Потом
вытянулся во весь рост, стараясь, чтобы палка лежала параллельно оси моего
тела и касалась середины лба. Я тщательно нащупал пальцами ту точку на
палке, которая приходилась напротив моей макушки, и потом сделал там зарубку
ножом. Теперь в моем распоряжении была линейка длиной в четыре фута.

Но самое сложное было еще впереди. С четырехфутовой линейкой я
ненамного приблизился к своей цели. Я мог теперь измерить диаметры, но этого
было недостаточно. Требовалось измерить их абсолютно точно. Я должен был
определить их в дюймах, даже в долях дюйма, потому что, как я уже сказал
раньше, ошибка при вычислении хотя бы на полдюйма привела бы к разнице в
несколько галлонов. Как же разделить четырехфутовую палку на дюймы и нанести
на нее эти дюймы? Как это сделать?

Казалось бы, чего проще! Половина моего роста, который я уже отметил,
даст два фута; еще половина даст один фут. Сделав снова зарубку на половине,
я получу меру в шесть дюймов. Потом я могу и этот отрезок разделить на три
дюйма, а если понадобится еще меньшая мера, то разделить три дюйма на три
части и получить искомый минимум -- один дюйм.

Да, все это просто в теории, но как осуществить это на практике, на
обыкновенной палке, в кромешной тьме? Как найти половину от четырех футов? А
ее надо определить точно и потом делить и делить -- вплоть до дюйма.

Сознаюсь, что я несколько минут сидел и думал, совершенно озадаченный.

Впрочем, это продолжалось недолго; скоро я нашел способ преодолеть и
это препятствие. Ремешки от башмаков -- вот что послужит мне линейкой!

Лучшего нельзя было и придумать. Это были полоски отличной сыромятной
телячьей кожи -- ими можно было мерить с точностью до восьмой части дюйма,
не хуже чем линейкой из самшита или слоновой кости.

Одного ремешка мне не хватило бы -- я взял оба и связал их прочным,
тугим узлом. Получилась полоска кожи длиной больше четырех футов. Приложив
ее к палке, я обрезал излишек, чтобы в ремешке стало ровно четыре фута. Я
проверил длину ремешка несколько раз по палке, натягивая его изо всех сил,
чтобы не получилось никаких перегибов и узлов.

Малейшая ошибка лишила бы точности всю мою будущую шкалу, хотя вообще
легче разделить четыре фута на дюймы, чем, наоборот, сложить из дюймов
четырехфутовую линейку. В первом случае при каждом делении ошибка
уменьшается, а во втором непрерывно увеличивается.

Убедившись, что мера взята точно, я соединил концы ремешка вместе,
придавил их пальцами и сложил на середине. Затем тщательно разрезал ремешок
ножом и таким образом разделил его на две половины, каждая по два фута. Ту
половину, где был узел, я отбросил, а оставшуюся половину опять разделил и
разрезал на две части. Теперь у меня было два куска, каждый по одному футу.

Один из этих кусков я сложил втрое, придавил и разрезал. Это была очень
тонкая операция, и тут потребовалась вся ловкость моих пальцев, потому что
легче было разделить ремешок на две части, чем на три. Я порядочно
провозился, пока наконец не достиг желаемого.

Моей целью было нарезать куски по четыре дюйма каждый, чтобы потом,
сложив четырехдюймовый отрезок дважды, получить один дюйм.

Так я и сделал.

Для проверки я разрезал нетронутую половину ремешка на кусочки по дюйму
и сравнил их с ранее сделанными.

Я с радостью убедился в том, что первые точно соответствуют вторым.
Разницы не было и на волосок!

Теперь у меня была точная мера, которую, следовало нанести на палку. У
меня были куски длиной в один фут, в четыре дюйма, в два дюйма и в один
дюйм. С их помощью я нанес деления на палке, превратив ее в нечто подобное
измерительному прибору торговца тканями.

Все это заняло порядочно времени, так как я работал весьма тщательно и
осторожно. Но терпение мое вознаградилось: теперь в моем распоряжении была
единица меры, на которую я мог положиться, проводя вычисление, от которого
зависела моя жизнь или смерть.

Я больше не медлил с вычислением. Диаметры были высчитаны в футах и
дюймах, и я взял их среднюю арифметическую. Эту цифру я перевел в квадратные
меры обычным способом (умножил на восемь и разделил на десять).

Это дало мне площадь основания цилиндра, равную площади основания
усеченного конуса той же высоты. Результат я умножил на длину бочки -- и
получил ее емкость в кубических дюймах.

Разделив последнюю цифру на шестьдесят девять, я получил количество
кварт, а потом галлонов.

Так я установил, что бочка вмещала немного больше сотни галлонов.
-==Глава XXXII. УЖАСЫ МРАКА==-

Результат моих вычислений оказался более чем удовлетворительным.
Восьмидесяти галлонов воды, считая по полгаллона в день, хватит на сто
шестьдесят дней, а если считать по кварте в день, то на триста двадцать --
почти на целый год! Я мог вполне обойтись одной квартой в день -- да ведь не
могло же плавание продолжаться триста двадцать дней! Корабль мог обойти за
меньший срок вокруг света, как мне говорили. Хорошо, что я это вспомнил,--
теперь я совершенно перестал тревожиться относительно питья. Но все же я
решил пить не больше кварты в день и уже не беспокоиться, что мне не хватит
воды.

Большей опасностью был недостаток пищи, но, в общем, это меня мало
пугало, так как я твердо решил соблюдать самую жесткую экономию. Итак,
всякое беспокойство в отношении пищи и питья у меня исчезло. Ясно, что я не
умру ни от жажды, ни от голода.

В таком настроении я находился несколько дней и, несмотря на скуку
заточения, в котором каждый час казался целым днем, постепенно приспособился
к новому образу жизни. Часто, чтобы убить время, я считал минуты и секунды,
занимаясь этим странным делом по нескольку часов подряд.

У меня были с собой часы, подаренные матерью, и я любовно прислушивался
к их бодрому тиканью. Мне казалось, что у них особенно громкий ход в моей
тюрьме, да это и было так -- звук усиливался, отражаясь от деревянных стен,
ящиков и бочек. Я бережно заводил часы, боясь, как бы они случайно не
остановились и не сбили меня со счета.

Я не очень интересовался тем, который час. В этом не было смысла. Я
даже не думал о том, день сейчас или ночь. Все равно яркое солнце не могло
послать ни лучика, чтобы рассеять мрак моей темницы. Впрочем, я все же знал,
когда наступает ночь. Вы удивитесь, конечно, как мог я это знать,-- я ведь
не считал времени в продолжение первых ста часов с тех пор, как попал на
корабль, и в полном мраке, окружавшем меня, невозможно было отличить день от
ночи.

Однако я нашел способ -- и вот в чем он заключался. Всю жизнь я ложился
спать в определенный час, а именно в десять часов вечера, и вставал ровно в
шесть утра. Таково было правило в доме моего отца и в доме моего дяди --
особенно в последнем. Естественно, что, когда наступало десять часов, меня
сразу начинало клонить ко сну. Привычка была так сильна, что не изменяла мне
и в этой новой для меня обстановке. И когда мне хотелось спать, я заключал,
что, должно быть, уже десять часов вечера. Я установил, что сплю около
восьми часов и в шесть утра просыпаюсь. Таким образом мне удалось
урегулировать часы. Я был уверен, что таким же способом я сумею отсчитывать
сутки, но потом мне пришло в голову, что привычки мои могут измениться, и я
стал аккуратно следить за часами[35]. Я заводил их дважды в сутки -- перед