смазан. Все выспрашиваешь меня, а о себе ни слова. Скажи, за что тебе волосы
остригли?
пытаясь предотвратить последующие вопросы.
что косы стригут. А шпага у тебя откуда? Иль украла?
я, чтоб шпаги дарили.
честный воин. А кто твой отец?
пока не доведет его до бешенства.
девушка. -- Таскай свою шпагу, богомолка, мне не жалко. Но не смей мне в
душу лезть! Я людям не верю. Они подлые! И не играй со мной в доброту. Взяла
с собой, облагодетельствовала, так я тебе за это денег дам.
не нужны. И сама ты мне не нужна, и отец твой, и тетка постылая! -- заорал
Алеша.
внезапного удара упал навзничь, ударившись головой об острый пенек. Котелок
перевернулся, каша вылилась на горячие угли.
схватил быстро, а левый не давался, увертывался, коса била по лицу, как
плетка. Наконец он поймал и левый кулак, повалил девушку на землю и придавил
своим телом. Она попыталась ужом вылезти из-под Алексея, но тот держал ее
крепко. Потеряв надежду освободиться, она напряглась из последних сил и
укусила Алешу за руку. Зубы только царапнули запястье, а вся сила челюстей
досталась рукаву.
не прокусила. Врезать бы ей по уху. Маленькая ведьма!
Губы у нее пухлые, совсем детские. Кожа на носу обгорела. На лбу ссадина.
Неужели это он ее оцарапал? Нет, ранка уже подсохла. Вчера, когда от собак
через плетень лезли, она, кажется, упала.
обидел? Люди всякие есть, и плохие и хорошие. Мать-то жива? Где твои
родители?
и мириады комаров роились над низким тростником, Софья, уткнувшись в Алешин
подол и давясь слезами, причитала:
носу. -- Тетка твоя...
меня лишь в колыбели, может и не признать. Ты одна у меня на свете, Аннушка.
Была еще мать Леонидия, но о ней вспоминать нельзя...
дым сразу полез во все стороны. Алеша поАерхнулся, закашлялся. -- Ну и место
мы выбрали для ночлега! Гниль, болота... Но это ничего... -- Он гладил Софью
по голове и приговаривал тихо, мечтательно. -- Скоро мы по таким местам
пойдем! Там сухие леса и сосны высоки, как мачты на корабле. Ты видела
когда-нибудь корабль?
легкий, пахучий. В этом тумане виден каждый солнечный луч, и кора сосен
розовеет, как твои щеки.
на таком мху. Он весь прогрет солнцем. Там папоротник и дикий лиловый
вереск.
ветром, шумит. А в траве запутались ветки ежевики, колючие, как твой нрав.
Сейчас. ежевика собрала в гроздья красные ягоды. Я накормлю тебя ими, когда
они почернеют.
укол шпагой, укусов комаров.
с другом, но не только перестали ссориться, но потянулись друг к другу, ища
понимания и сочувствия.
реке. Возившийся с сетью старик сказал, что река эта -- Мета, что перевезти
их на другой берег он, конечно, может, отчего не перевезти, но вечер уже и
гроза начинается, а потому "идите-ка вы, голубоньки, в деревню да
попроситесь на ночлег".
дороге пыль, трепал ветки прибрежной ивы и сыпал в темную воду листья.
крашенины и красном повойнике. На затейливо расписанном коромысле она несла
деревянные бадейки, полные воды.
отворена, в сенцах бродили куры, долбили клювами земляной пол.
могла привлечь внимание: сруб в две клети, узкие, затянутые рыбьим пузырем
окна, крыша в замахренной дранке с невысокой трубой. Алеша еще подумал --
хорошо, что изба не черная, сажи на стенах не будет. Какая там сажа, внутри
вся изба пестрела, цвела красками. И огромная печь, и лавки вдоль стен, и
посуда, туески да короба, -- все было разрисовано цветами, рыбами, птицами.
Больше всего было лошадей, нарисованных неумело, но так резво и весело, что
душа радовалась.
Софья, и Алеша оглянулся на нее с удивлением, таким вдруг теплым и ласковым
стал ее голос.
девочку лет четырнадцати. -- Даренка, что дверь настежь?
-- Мое дело прясть, сами велели!
заметила темная, сухая старуха, месившая на залавке квашню.
сама с собой. -- Человеку для работы руки господь дал, а не ноги. -- И
словно в подтверждение своих слов еще яростнее принялась тискать тесто.
стремительно оттолкнула от себя прялку и начала ловко перематывать пряжу с
веретена на моток, выкрикивая с каждым поворотом мотовила. -- Допряду кудель
проклятую, и сама уйду странствовать -- на Валдай ко Святой Параскеве. Я
жизни праведной хочу, постной, а не вашу кудель прясть!
таким же пронзительным, как у девочки, голосом, и сразу стало ясно, кто
родительница этих визгливых, страстных интонаций. -- Праведница захордяшная!
Не пугай людей! Ты странниц лучше накорми, напои, в баньке попарь...
последняя фраза привела его в ужас.
Фекла в дверцах уперла руки в пышные бедра и захохотала.
молитву.
молоке моркови, постных пирогов с рыбой и квасу. Фекла сидела напротив,
поглядывала на Алешу и усмехалась.
реки и сел в угол плести корзину.
улеглись, кто на печи, кто на лавках, кто на полу на войлоках. Странницам
принесли охапку свежей соломы. Уже перестала кряхтеть старуха, и чей-то
размеренный храп потряс воздух, и сверчок робко, словно примериваясь, выдал
первую трель, как из-за пестрой занавески показалось белое в лунном свете
лицо Феклы, и Алеша услышал насмешливый шепот:
Вслед за этим раздался грохот, словно упало что-то тяжелое, и оглушительный
смех: -- Ой, беда, ой, не могу... Сколько раз тебе, Семен, говорила, не
ложись ты с краю... -- причитала Фекла.
тебя природа прет! Семен, успокой ты ее, ненасытную.
показалось, что нарисованный Бова-королевич тоже зашевелился, погрозил
кому-то похожим на веретено копьем, и голубая лошадь затанцевала от
нетерпения. Изба заскрипела, закашляла, и тут, перекрывая все шумы и шорохи,
взвился альт юной Дарьи: