религиозности и обскурантизме нарождающихся и гибнущих школ. Время от
времени он а сам восставал против традиционной техники и материала.
Сначала отказался от перспективы. А через год выкинул из своей палитры
красный цвет и все его производные. Впоследствии он совсем отказался от
красок. Трудно было сказать, хороший ли Анри художник: он с такой
страстностью кидался в новомодные течения, что времени у него ни на
какую живопись не оставалось.
нем судить по его творениям из цветных петушиных перьев и ореховых
скорлупок? Зато строитель лодок он был замечательный. У Анри были
золотые руки. Когда-то давно, живя в палатке, он начал строить для себя
лодку. Закончив каюту с камбузом, он туда переехал. А переехав, все свое
время посвятил созданию шедевра. Лодка скорее была изваяна, чем
построена. Она была тридцати пяти футов длиной, а ее очертания
находились в процессе вечного преображения. Какое-то время нос у нее был
как у быстроходного клипера, а корма как у миноносца. Но потом она стала
смахивать скорее на каравеллу. Деньги у Анри не водились, и, бывало, он
месяцами искал подходящую доску, кусок металла или дюжину медных
шурупов. Это его устраивало, ведь на самом деле он и не думал кончать
строительство.
пять долларов в год, что равнялось сумме налога, и хозяин земли был
вполне доволен. Лодка покоилась на бетонном основании. В отсутствие Анри
сбоку висела веревочная лестница. Придя домой, он подтягивал ее на борт
и спускал только для гостей. В крошечной каюте вдоль трех стен тянулась
мягкая скамья-банка. На ней он спал, на ней же сидели гости. Под
потолком висел медный фонарь, и еще в каюте откидывался столик. Камбуз
был чудо вместительности, каждая вещь в нем была результатом нескольких
месяцев размышлений и труда.
вышли из моды, курил трубку из тыквы- горлянки, характерным движением
откидывал волосы, которые то и дело падали ему на лицо. У него было
много друзей, правда, временных, он их делил на две группы: те, кто
кормит его, и те, кого он кормит.
тут же и назовет.
дважды женился и было еще несколько связей. Все женщины уходили от
него по одной причине. Каюта два на два была явно мала для супружеской
пары. Мало приятного стукаться головой о потолок, и, конечно, без
туалета женщины обойтись не могли. Но судовой гальюн не годился для
сухопутной лодки. А на обычный, земной туалет Анри не соглашался. И
приходилось ему с подругой справлять нужду среди сосен. Возлюбленные
покидали Анри одна за другой.
случилась одна очень странная вещь. Когда его покидала возлюбленная,
Анри обычно объявлял траур, хотя в душе и чувствовал облегчение. Как
хорошо пожить на свободе, растянуться вольготно в своей каюте, есть
что хочешь, забыть хоть на время о нескончаемых проявлениях женской
физиологии, так осложняющей жизнь. У него стало привычкой отмечать
очередную разлуку. Он покупал галлон вина, удобно растягивался на банке
и начинал пить. Иногда он плакал наедине с собой - непозволительная
роскошь, приносящая однако поразительное ощущение счастья. Он
декламировал Рембо с очень плохим произношением, удивляясь и радуясь
беглости своего французского.
Дело было ночью, под потолком горела лампа, он только что начал
хмелеть, как вдруг почувствовал, что не один. Боязливо обшарил взглядом
каюту и, о дьявол, увидел напротив себя мужчину, смуглого молодого
красавца. Глаза его вдохновенно горели умом и энергией, белые зубы
влажно поблескивали. Было в его лице что-то притягательное и вместе
ужасное. Рядом с ним сидел златокудрый маленький мальчик, почти
младенец. Мужчина поглядел на мальчика, мальчик ответил взглядом и
счастливо засмеялся, как бы в ожидании чего-то прекрасного. Затем
мужчина взглянул на Анри и опять посмотрел на малыша. Вынул из левого
верхнего кармана жилетки старомодную опасную бритву, открыл ее и кивнул
малышу. Опустил ладонь на златокудрую головку, и малыш опять весело
засмеялся, тогда мужчина откинул голову вверх и чиркнул бритвой по
тоненькой шейке, а мальчик все продолжал смеяться. Анри взвыл от этого
кошмара. И долго не мог опомниться, а опомнившись, увидел: мужчины с
мальчиком и след простыл.
перепрыгнул через борт и помчался вниз между сосен прочь от этого
страшного места. Несколько часов он бродил где-то как неприкаянный и под
конец вышел к Консервному Ряду.
описывать ужасное происшествие, а Док слушал и продолжал работать.
Наконец Анри замолчал. Док пристально взглянул на него - интересно,
сколько в его лице страха, а сколько игры. В лице Анри был почти один
страх.
когда-то правда случилось, или выплыл из подсознания какой-то
фрейдистский кошмар? Может, я просто сошел с катушек? Но я видел это,
клянусь. Видел собственными глазами, как вижу сейчас вас.
до смерти испугаюсь, потому что не верю в них. А если ты увидишь, а я
нет, значит, у тебя галлюцинации, и тогда ты испугаешься.
что будет - я просто умру. Знаете он ведь не походил на убийцу. У него
было очень приятное лицо, и у малыша тоже. И оба они ни капельки не
волновались. Но он зарезал его. Я видел.
ведьмами. И не собираюсь им стать.
Анри.
него комплекс какой-то вины. Никак не может решить. Расскажи ей, Анри.
одного настоящего привидения. Давай пойдем туда. Может, они опять
появятся.
его подружка.
него через пять месяцев. Надоело мучиться в тесноте и без туалета.
-==ГЛАВА XXIII==-
угасло в ней. Мак вернулся из лаборатории с выбитыми зубами и разбитой
губой. Чтобы еще больше наказать себя. Мак не стал мыть лицо. Он лег в
постель, натянул на голову одеяло и не вставал весь день. Сердце его
болело так же сильно, как разбитая губа. Он перебирал в уме все плохое,
что сделал в жизни, и оказалось, все, что он делал, было плохо. Ему
стало очень горько.
рыбозавод "Эдиондо", попросили работу и получили ее.
драку с солдатом и был сильно побит. Ему сразу стало легче, еще бы -
получить хорошую трепку от человека, которого мог уложить на обе лопатки
мизинцем.
под кроватью Мака и с наслаждением грызла его туфли. Она была умная
собака, и зубки у нее были острые. Два раза в приступе лютого отчаяния
Мак вытаскивал ее из-под кровати и брал под одеяло для компании, но она
вырывалась и продолжала терзать туфли.
Выпил немного, занял несколько пятицентовиков, опустил их в музыкальный
автомат, пять раз слушал "Грустную девушку".
знали, что поделом. Они стали отщепенцами общества. Были забыты все их
благие намерения Они ведь хотели угостить Дока, но этот факт, даже если
и был известен, никем не упоминался и не принимался в рассуждение. Об
учиненном разгроме судачили в "Медвежьем стяге". О нем говорили в
консервных цехах В "Ла Иде" разгром обсуждали пьяницы, добродетельно
покачивая головами. Ли Чонг отказывался давать какие-нибудь объяснения.
Его финансовое нутро было все в синяках и кровоподтеках. Слухи в конце
концов вылились в следующую историю: "Они украли спиртное и деньги.
Вломились в лабораторию и перевернули все вверх дном исключительно из
жестокости и по чистой злобе". Причем это говорили люди, хорошо знавшие,
как все произошло. Пьяницы из "Ла Иды" предлагали пойти и поколотить их
к чертовой матери, чтобы неповадно было обижать такого человека как Док.
возможной расправы. Люди, давно утратившие благородство души, кипели
благородным негодованием. Сильнее всех метал громы и молнии Том Шелиган,
а уж он бы не преминул участвовать в дебоше, будь он поблизости.