ком интересуясь, откуда они берутся, и старался избегать неприятных
объяснений. Пинкертон ловко воспользовался моей слабостью, и мы оба по-
чувствовали большое облегчение, когда он начал окружать свою дея-
тельность покровом таинственности.
чался из-за спекуляций негодными, списанными на слом кораблями. Он купил
какую-то дряхлую посудину и, потирая руки, сообщил мне, что она уже сто-
ит в доке под другим названием и ремонтируется. Когда я в первый раз ус-
лышал об этой отрасли коммерции, я попросту ничего не понял, но теперь,
после наших споров, я многому научился.
ла?.. По-моему, тебе не нравится любое выгодное дело.
в превосходном состоянии, у него только ахтерштевень и кильсоны подгни-
ли. Я же тебе говорю, что агенты Ллойда тоже греют руки, но только они
англичане, и потому ты не хочешь мне верить.
Нет, просто у тебя англомания, и больше ничего! - добавил он с раздраже-
нием.
решительно.
лять в плавание даже честно построенный корабль не значит рисковать
жизнью команды? А работа на рудниках - это ли не риск? А вспомни, как я
покупал элеватор... Что могло быть рискованнее? Он же мог оказаться сов-
сем непригодным, и я тогда потерял бы все... Вот что, Лауден! Я скажу
тебе всю правду: ты слишком щепетильный человек и не годишься для этого
мира!
рабль", говоришь ты. Так давай же заниматься только честными сделками!
вался случаем и бросился в новую атаку. Он думает только о деньгах, зая-
вил я. Он мечтает только о долларах. Куда девались его благородные пере-
довые устремления? Куда девалась его жажда культуры? Или он забыл о сво-
их обязательствах перед своей страной?
ероша волосы. - Ты абсолютно прав. Я низок, я меркантилен. О, до чего я
дошел! Лауден, так больше продолжаться не может. Ты снова показал себя
моим верным другом. Дай мне твою руку, ты снова спас меня! Мне надо по-
заботиться и о духовной стороне. Я должен принять отчаянные меры -
взяться за изучение какой-нибудь сухой и трудной науки... Но какой? Бо-
гословия? Алгебры? А что такое алгебра?
частью всякой истинной культуры.
наш разговор.
о существовании молодой образованной девушки, некой мисс Мейми Макбрайд,
которая готова была служить ему проводницей по безводным пустыням прес-
ловутой науки. Поскольку она нуждалась в учениках и плата была умерен-
ной. Пинкертон начал брать у нее уроки - два в неделю. Он очень скоро
проникся удивительным энтузиазмом: казалось, он не мог оторваться от ал-
гебраических символов, часовой урок превратился в целый вечер, а два
урока в неделю - в четыре, а потом и в пять. Я посоветовал ему остере-
гаться женских чар.
зал я.
ней. Мне так же не придет в голову обнять ее, как не придет в голову об-
нять ангела. Лауден, на земле нет другой женщины с такими высокими и
благородными помыслами.
нет никакой пользы. На письма, которые ты мне поручаешь, мог бы отвечать
и несмышленый младенец. Вот что, Пинкертон: либо ты найдешь мне ка-
кую-нибудь работу, либо я сам себе ее найду.
ревал, что готовит мне судьба.
Пинкертон в ответ на мою тираду. - Мысль о ней пришла мне в конке. Ока-
залось, что карандаша у меня нет, я позаимствовал его у кондуктора и всю
дорогу вычислял и прикидывал. Все уже обдумано. Для тебя это настоящая
находка. Все твои таланты и дарования найдут себе применение. Вот пред-
варительный набросок афиши. Прочти-ка его. "Солнце, озон и музыканты.
Пинкертоновские Гебдомадерные [17] Пикники (очень хорошее это словечко
"гебдомадерные", хоть его и нелегко выговорить; я на него наткнулся в
словаре, когда смотрел, как пишется "гексогональный". "Да ты просто царь
всех слов! - сказал я. - Не пройдет и месяца, как я тебя использую и к
тому же пущу шрифтом не мельче тебя самого". И вот оно, как видишь).
Пять долларов с головы, дамы бесплатно. Чудо из чудес! (Как тебе это
нравится?) Бесплатное угощение под зеленой листвой. Танцы на мягкой му-
раве. Возвращение домой в сиянии заката. Почетный распорядитель - Лауден
Додд, эсквайр, известный знаток искусства".
рвением добивался уничтожения одного-единственного эпитета, что без ма-
лейшего протеста принял остальную часть объявления и все, что из него
проистекало. И вот слова "известный знаток искусств" были вычеркнуты, но
Лауден Додд стал почетным распорядителем "Пинкертоновских Гебдомадерных
Пикников"; впрочем, это название вскоре было единодушно сокращено публи-
кой в "Дромадер".
ваться мною на пристани. Мое официальное одеяние состояло из черного
фрака с красной ленточкой в петлице, карманы которого были набиты слас-
тями и дешевыми сигарами, небесно-голубых брюк, цилиндра, сверкавшего,
как зеркало, и лакированного деревянного жезла. Позади меня пыхтел и
стучал машиной довольно большой пароход, украшенный пестрыми флагами.
Передо мной находилась билетная касса, которой ведал добродетельный шот-
ландец с такой же красной ленточкой в петлице, как и у почетного распо-
рядителя, неизменно выкуривавший одну сигару в знак того, что сегодня
праздник. В половине девятого, убедившись, что бесплатное угощение пог-
ружено, я сам закуривал сигару и принимался ждать, когда заиграет ор-
кестр. Ждать приходилось недолго - оркестранты все были немцы и поэтому
весьма пунктуальны, - и едва стрелка часов проходила условную черту, как
на улице раздавался грохот барабанов и появлялся оркестр, впереди кото-
рого бежал десяток бескорыстных болванов в медвежьих шапках и кожаных
передниках, размахивая сверкающими топорами. Оркестру мы, разумеется,
платили, но в Сан-Франциско настолько сильна страсть ко всяческим пуб-
личным процессиям, что пресловутые болваны, как я уже упомянул, работали
бескорыстно, из любви к искусству, и нам только приходилось уделять им
часть бесплатного угощения.
польку; болваны становились на стражу у сходен и вокруг кассы, которую
вскоре начинала осаждать праздная публика - семьи, состоявшие из отца,
матери и полдюжины детей, влюбленные парочки и, наконец, одиночки. Всего
набиралось от четырехсот до шестисот человек (большей частью немцев),
веселившихся, как дети. Когда все они препровождались на пароход и
двое-трое опоздавших успевали вскочить на палубу под одобрительные возг-
ласы зевак, отдавались концы, и мы выходили в бухту.
медленно проходил среди публики, рассыпая любезности и улыбки, не ску-
пясь на конфеты и сигары. Я шутил с девочками-подростками, лукаво подми-
гивая, говорил застенчивым влюбленным, что это пароход только для жена-
тых, игриво спрашивал рассеянных молодых людей, не мечтают ли они о сво-
их возлюбленных, угощал отца семейства сигарой, поражался красотой его
младшего отпрыска и спрашивал у любящей мамаши, сколько лет этому милому
ребенку, который (восторженно уверял я ее) скоро перерастет свою мамоч-
ку, или спрашивал ее совета - потому что ее лицо внушало мне большое до-
верие, - не знает ли она какого-нибудь особенно живописного местечка на
берегу бухты, где мы могли бы устроить свой пикник (считалось, что мы
этого заранее никогда не решаем). А через минуту я уже снова перебрасы-
вался шутками с молодежью, возбуждая повсюду смех и слыша у себя за спи-
ной похвалы вроде: "Ну до чего же мистер Додд остроумен!" Или: "Ах, как
он любезен".
руках сумку с разноцветными флажками на булавках. На этих флажках было
написано: "Старая добрая Германия", "Калифорния", "Истинная любовь",
"Старики чудаки", "Прекрасная Франция", "Зеленый Эрин", "Страна слас-
тей", "Голубая сойка", "Красногрудый реполов" - по двадцать флажков с
одним названием, так как за бесплатное угощение мы сажали наших гостей
группами по двадцать человек. Раздача флажков требовала предельной так-
тичности
но производилась с притворной беззаботностью, среди смеха и веселых спо-
ров. Затем флажки немедленно прикреплялись к шляпам и шляпкам, и вскоре