гих гостиницах, - и неудачи, которая меня здесь постигла, оказалось
вполне довольно, чтобы впредь я стал разборчивее" В зале собралась
большая компания, клубился табачный дым, в камине весело трещал огонь. У
самого камина стоял незанятый стул, и место это показалось мне завидным
- оттого ли, что здесь было тепло, оттого ли, что я обрадовался общест-
ву, - и я уже готов был усесться, но тут ближайший ко мне незнакомец ру-
кою преградил мне путь.
одном из героев армии Веллингтона, раненном в битве у Роландова холма.
Он был правой рукой Колборна. Коротко говоря, оказалось, что этот слав-
ный вояка служил чуть ли не во всех корпусах и под командой чуть ли не
всех генералов, сколько их было на Пиренейском полуострове. Я, разумеет-
ся, принес свои извинения. Я ведь о том не знал. Провалиться мне на этом
месте, конечно, солдат имеет право на все, что только есть лучшего в
Англии. И, выразив таким образом свои чувства, принятые громкими рукоп-
лесканиями, я примостился на краешке лавки и в надежде на развлечение
стал ждать самого героя. Он оказался, разумеется, рядовым. Я говорю "ра-
зумеется", ибо ни один офицер не мог бы завоевать столь всеобщее призна-
ние. Его ранило перед сражением у Сан-Себастьяна, и он все еще носил ру-
ку на перевязи. Но что было для него много хуже - каждый из присутствую-
щих уже успел поднести ему стаканчик. Когда, встреченный восторженными
кликами своих поклонников, - он, спотыкаясь, ввалился в зал, его честная
физиономия пылала, словно в лихорадке, а глаза совсем остекленели и даже
малость косили.
нить столь внезапное бегство, мне придется обременить читателя воспоми-
наниями о моей службе в армии.
получили обычные в таких случаях приказания: не курить, не зажигать ог-
ня, не разговаривать. Обе армии затаились, как мыши. И тут я увидел, что
английский часовой напротив меня подает мне сигнал, поднимая над головой
мушкет. Я отвечал таким же сигналом, и мы оба поползли к высохшему руслу
реки, которое разделяло неприятельские армии. Парень хотел вина; у нас
его был изрядный запас, а у неприятеля ни капли. Англичанин дал мне де-
нег, а я, как было заведено, оставил ему в залог свой мушкет и пополз к
маркитанту. Вернулся я с мехом вина, а парня моего и след простыл. Черт
дернул какого-то беспокойного английского офицера отвести аванпосты по-
дальше. Положение у меня было аховое: жди теперь насмешек, а там и кары.
Наши офицеры, как я понимаю, смотрели сквозь пальцы на подобный обмен
любезностями, но, уж конечно, они не посмотрят сквозь пальцы на столь
тяжкий проступок, или, вернее сказать, на такое обидное невезение. И
вот, вообразите, как я ползал впотьмах по кастильским полям, нагруженный
ненужным мне мехом вина, не представляя, где же искать мой мушкет и зная
лишь, что он в руках какого-то солдата из армии лорда Веллингтона. Одна-
ко то ли мой англичанин оказался на редкость честным малым, то ли уж
очень ему хотелось выпить, но, так или иначе, он в конце концов ухитрил-
ся дать мне знать, где его теперь найти. Так вот, раненый герой из дур-
гамского трактира и оказался тем самым английским часовым, и будь он не
так пьян или не поспеши я оттуда убраться, на том бы и закончилось
раньше времени путешествие мсье де Сент-Ива.
мне дух непокорства, и, презрев холод, тьму, страх перед разбойниками и
грабителями, я решил не останавливаться до самого утра. Это счастливое
решение позволило мне увидеть один из тех словно бы незначительных обы-
чаев, которые сразу же раскрывают нечто важное в духе страны и выносят
ей приговор. Около полуночи я заметил далеко впереди свет множества фа-
келов; несколько времени спустя я уже слышал скрип колес и медленную
поступь множества ног, а вскорости и сам присоединился к задним рядам
убогой, молчаливой и мрачной процессии, какую можно увидеть разве что в
дурном сне. Не менее сотни людей с горящими факелами молчаливо брели по
дороге; посреди толпы двигалась повозка, а в ней, на покатом помосте,
мертвое тело - герой сего мрачного торжества, тот, на чье погребение мы
направлялись в столь необычный час. То был с виду самый обыкновенный
простолюдин, лет шестидесяти, худо одетый, горло у него было перерезано
и ворот рубахи распахнут, словно для того, чтобы рана была видней. Синие
штаны и коричневые носки завершали, если позволено так выразиться о
мертвеце, его наряд. Он был похож на чудовищную восковую фигуру. В мяту-
щемся свете факелов он словно бы гримасничал, корчил нам рожи, хмурился,
и минутами казалось, вотвот заговорит. Повозка с этим жалким и скорбным
грузом, окруженная молчаливой свитой и пылающими факелами, скрипя, дви-
галась по большаку, и я следовал за нею в удивлении, которое скоро сме-
нилось ужасом. Достигнув перекрестка, процессия остановилась, и, когда
факельщики выстроились вдоль живой изгороди, мне открылась могила, выры-
тая при дороге, и куча негашеной извести, наваленная в канаве. Повозку
подали к самому краю, тело грубо и непочтительно скинули с помоста в мо-
гилу. Заостренный кол служил ему до сих пор подушкой. Теперь кол вытащи-
ли, несколько добровольцев установили его на место и какой-то малый за-
бил его прямо в грудь мертвеца тяжелым деревянным молотом (стук этот и
доныне преследует меня по ночам). Яму засыпали негашеной известью, и
свидетели, словно бы освободившись от гнетущей тяжести, вдруг все разом
стали приглушенно переговариваться.
виновался.
стоявших поблизости. - Что тут происходит? В чем он провинился? Разве
такое позволено?
краях. Я сбился с дороги, увидал ваши факелы и случайно стал свидетелем
этой... этой невероятной сцены. Кто таков был покойник?
век, наш Джонни Грин.
убийство, а когда наконец понял, что его вот-вот изобличат, наложил на
себя руки. И этот ночной кошмар на перекрестке - обычное по законам Анг-
лии наказание за поступок, который римляне почитали добродетелью! С той
поры всякий раз, когда какой-нибудь англичанин начинает болтать о циви-
лизованности своей нации (а они, надо сказать, весьма часто этим гре-
шат), я слышу мерные удары деревянного молота, вижу толпу факельщиков
вокруг могилы, втайне улыбаюсь, сознавая свое превосходство, и для успо-
коения отпиваю глоток коньяку.
петухами, я попал в хорошую старомодную гостиницу, которыми славится
Англия, и был препоручен заботам поистине премиленькой горничной. Пока
она прислуживала мне за столом да грела постель громаднейшей медной
грелкой, едва ли не объемистей ее самой, мы очень приятно с нею поболта-
ли; она была столь же бойка на язык, как и миловидна, и, когда я шутил с
нею, не оставалась в долгу. Уж не знаю, что тому причиной (разве что ее
дерзкие глазки), но только я сделал ее своей наперсницей, поведал ей,
что питаю нежные чувства к молодой девице, которая живет в Шотландии, и
красотка пыталась подбодрить меня сочувственными речами, уснащая их,
впрочем, цветами грубоватого деревенского остроумия. Пока я почивал, у
гостиницы остановилась почтовая "карета, державшая путь с севера на юг;
кто-то из пассажиров позабыл на столе экземпляр "Эдинбургского вестни-
ка", и на другое утро моя красотка горничная подала мне эту газету вмес-
те с завтраком, присовокупив, что тут есть кое-какие известия от моей
возлюбленной. Я жадно схватил газету, надеясь прочесть что-либо о нашем
побеге, но был разочарован и уже собрался ее отложить, как вдруг взор
мой упал на заметку, которая прямо касалась меня. Фэй попал в больницу в
очень тяжелом состоянии, и были выданы ордера на арест Сима и Кэндлиша.
Оба они в свое время обошлись со мною как верные друзья, и в этой пос-
тигшей их беде я должен показать себя по меньшей мере столь же верным
другом. Допустим, визит мой к дядюшке увенчается успехом, и у меня вновь
появятся деньги. В этом случае я немедленно возвращаюсь в Эдинбург, вру-
чаю обоих попечению хорошего адвоката и ожидаю дальнейших событий. Так
легко и просто я в мыслях разрешил задачу, которая на поверку оказалась
весьма трудной. Кэндлиш и Сим были в своем роде очень славные люди, и я
искренне верю, что, даже не будь у меня на уме ничего другого, я все
равно не пожалел бы усилий, чтобы выручить их из беды. Но, сказать по
правде, все мои помыслы были заняты кое-чем иным, и, узнав об их нес-
частье, я чуть ли не обрадовался. Нет худа без добра, и, уж конечно, я
радовался любому обстоятельству, которое могло вновь привести меня в
Эдинбург, к Флоре. С этой минуты я стал тешить себя воображаемыми сцена-
ми и разговорами, в которых мне неизменно удавалось привести в замеша-
тельство тетушку, обворожить Рональда и, то блистая остроумием, то на
чувствительный лад, объявить о своей любви и получить заверения во вза-
имности. Благодаря этим воображаемым объяснениям решимость моя час от
часу крепла, и под конец в душе моей воздвиглась такая гора упорства,
что разрушить ее могло разве только землетрясение.
любленной, да еще какие добрые вести!
ный плед, и он согревал меня, точно ее объятия.
Сертаков Виталий
Лукин Евгений
Юрьев Сергей
Пехов Алексей
Роллинс Джеймс
Володихин Дмитрий