ослепительный, многократно усиленный зеркальной поверхностью алюминия
свет, не оставляя в тени ни единого уголка, ни единой детали помещения
размером восемнадцать на десять футов. Толстый, хотя и прозрачный слой
льда покрывал не только весь собранный из алюминиевых листов потолок, за
исключением трехфутового круга точно над лампой, но и фанерные стены до
самой двери. На деревянном полу, также покрытом льдом, лежали тела
людей. Возможно, лед был и под ними, этого я не знал.
горечью поражения, а душу обдало морозом почище любого шторма, было
чувство вины за то, что мы опоздали. За свою жизнь я видел много
мертвецов и то, как выглядят мертвые люди, и вот теперь передо мною
лежали трупы. Глядя на эти безжизненные тела, бесформенной кучей
громоздящиеся на грудах одеял, пледов, покрывал и мехов, я не поставил
бы и цента на то, что сумею отыскать здесь хоть одно еще бьющееся
сердце. Расположенные тесным полукругом в дальнем от входа углу, они
выглядели невозмутимо спокойными и неподвижными, словно став. частью
этого царства вечного холода. И ни звука вокруг, только шипение лампы на
потолке да металлическая трескотня льдинок, бьющих в покрытую слоем льда
восточную стену дома. Мы посадили Забринского у стены.
принялся доставать брикеты горючего. Хансен поплотнее притворил дверь,
оттянул лямки своего рюкзака и устало уронил на пол запас
консервированной пищи.
усиливали ощущение безмолвия, и грохот упавших банок заставил нас
вздрогнуть. Он заставил вздрогнуть и одного из мертвецов. Человек,
лежащий ближе других ко мне у левой стены, неожиданно пошевелился, потом
перевернулся на другой бок и сел, обратив к нам изможденное,
обмороженное, в пятнах ожогов лицо с неровными клочьями длинной темной
щетины. Недоверчиво уставившись мутными, покрасневшими глазами, он
долго, не мигая, рассматривал нас, потом, с непонятной мне гордостью
отказавшись принять протянутую руку, с трудом, покачиваясь и явно
страдая от боли, поднялся на ноги. Его запекшиеся, растрескавшиеся губы
изогнулись в подобие улыбки.
явно принадлежал настоящему лондонцу. - Меня зовут Киннерд, я радист.
бочке, что пытался одолеть Ниагарский водопад: вот только что был - и
уже пропал навсегда. Он перегнулся пополам, надрываясь от кашля, из глаз
у него хлынули слезы, но когда он снова выпрямился, то буквально ожил:
затуманенный взгляд просветлел, а на бледных, впалых щеках проступил
чуть заметный румянец.
то недостатка в приятелях у вас никогда не будет... - Он снова пригнулся
и потряс за плечо лежащего на полу соседа. - Джолли, старина,
подымайтесь, покажите свои хорошие манеры. У нас тут гости.
потом он мигом пришел в себя и резво вскочил на ноги. Это был
круглолицый увалень с голубыми фарфоровыми глазами, который, несмотря на
такую же, как у Киннерда, щетину, вовсе не казался изможденным, хотя
веки у него покраснели, а на носу и губах виднелись следы обморожения.
Глаза у него расширились от изумления и тут же засветились радостью.
Старина Джолли, как я вскоре понял, умел быстро приспосабливаться к
любым обстоятельствам.
ирландский акцент. - Что ж, чертовски рады вас видеть. Салютуй, Джефф.
медицинского общества будем считать открытым? - прервал меня Джолли. Как
я убедился позднее, это свое "старина" он употреблял чуть ли не в каждой
фразе, что странным образом гармонировало с его ирландским
произношением.
"Дельфин"...
уставились на нас. - Это верно, старина? Вы сказали - с подводной лодки?
- Потом я вам все объясню... Это торпедист Ролингс, радист Забринский.
и даже привстал на локтях. - Как дела у них?
трое сильно обморозились и истощены, страдают от холода и недоедания. Но
все что им нужно - это тепло и хорошее питание, тогда, как цветы после
майского ливня, они за несколько дней придут в норму. Я собрал их вот
так, в кучу, чтобы было теплей.
двенадцать человек. Я спросил:
его помрачнело. Он ткнул большим пальцем через плечо. - В соседнем доме,
дружище.
Потому что нам неохота было спать в обнимку с мертвецами, вот почему.
лежащих на полу людей. Семеро уже проснулись, из них трое приподнялись
на локтях, все, правда, в разной степени, были возбуждены и ошарашены,
лица оставшихся троих, которые продолжали спать или находились без
сознания, были прикрыты одеялом. Я медленно проговорил: - Всего вас
здесь было девятнадцать...
надеясь приметить среди них то, которое было мне так знакомо, и утешая
себя тем, что, возможно, из-за обморожения, ожогов или истощения не
сумею отыскать его сразу. Я глядел во все глаза, но уже отдавал себе
отчет: никого из этих людей мне раньше видеть не приходилось.
тупо следили за мной, поднял одеяло с лица второго из спящих. И снова
опустил одеяло, чувствуя, как сохнет во рту и свинцовой тяжестью
наливается сердце.
зная, что надо доводить дело до конца, и страшась того, что сейчас
обнаружу. Потом резко нагнулся и поднял одеяло. Передо мной лежал
человек, чье лицо почти полностью закрывала повязка. Человек со
сломанным носом и густой светлой бородой. Человек, которого я никогда в
своей жизни не видел. Я осторожно прикрыл ему лицо одеялом и выпрямился.
доктору Джолли. - Горючего у нас полно. Мы принесли с собой также пищу,
алкоголь и полный комплект медикаментов и материалов. Если вы с
Киннердом готовы этим заняться, то я присоединюсь к вам через минуту...
Лейтенант, это была полынья? Тот гладкий участок, который попался нам
как раз перед станцией?
эти парни не в состоянии пройти не то что пять миль, а пару сотен ярдов.
Кроме того, шкипер сказал, что ему придется вскоре нырнуть... Значит,
что свистнем "Дельфину", пусть подплывает прямо к черному ходу?
ярдов на север, даю им пеленг, потом отмеряю двести ярдов на юг и снова
даю пеленг. Они засекают нас с точностью до одного ярда. Потом отмеряют
пару сотен ярдов отсюда и оказываются точно посреди полыньи.
недавно была чистая вода. Доктор Джолли, как давно это было? - С месяц
назад. Может, пять недель, точнее сказать не могу.
капитана всегда чесались руки пустить торпеды... - Он повернулся к
Забринскому. Ваша рация еще работает?
соображал, что говорю и делаю. Я чувствовал себя старым, больным,
разочарованным и опустошенным. И смертельно усталым к тому же. Теперь я
получил ответ на свой вопрос. Я преодолел 12000 миль, чтобы найти этот
ответ, но я одолел бы еще миллион - только бы уйти от него подальше.
Однако правде надо было смотреть в глаза, изменить ее я был не в
состоянии. Мэри, моя невестка, никогда не увидит своего мужа, трое моих
чудесных племянников никогда не увидят отца. Мой брат был мертв, и
больше никто и никогда не сумеет его увидеть. Кроме меня. Я собирался
увидеть его сейчас.
пригнул голову, преодолевая сопротивление ветра. Через десять секунд я
уже стоял перед дверью последнего домика в этом ряду. Зажег фонарь,
Панов Вадим
Афанасьев Роман
Херберт Фрэнк
Круз Андрей
Шилова Юлия
Афанасьев Роман