сэкономишь деньги. Знаешь "Одеон"? После полуночи только
шампанское. Мягкие кресла, негритянская капелла, очень
изысканно.
тебя мне! Я считал, что это само собой разумеется, ведь мы же
стали друзьями. Позволь пригласить куда тебе угодно. Прошу
тебя.
слово, я согласилась, и я пойду. Не хлопочи больше! Выпей-ка
лучше еще глоток, у нас ведь осталось вино в бутылке. Выпьешь
его и пойдешь чин чином домой и ляжешь спать. Обещай мне.
Гете (тут я и вспомнил свой сон). Но если ты действительно не
можешь идти домой, оставайся здесь, у них есть номера. Заказать
тебе?
Где она живет? Этого она не сказала мне. Надо, мол, только
немного поискать, и я уж найду ее.
на втором этаже. До свиданья!
эту руку, которая так подходила к ее голосу, -- красивую и
полную, умную и добрую. Она насмешливо улыбнулась, когда я
поцеловал ей руку.
Понимаешь, то же самое, что у тебя вышло с Гете, когда тебя
взорвало из-за его портрета, бывает у меня иногда со святыми.
набожная и когда-нибудь еще буду опять. Ведь времени нет для
набожности.
даже независимость от времени! Нельзя быть всерьез набожной и
одновременно жить в действительности, да еще и принимать ее
тоже всерьез -- время, деньги, бар "Одеон" и все такое.
святой Франциск и другие. И вот иногда мне попадаются их
изображения, а также Спасителя и Богоматери, такие лживые,
фальшивые, дурацкие изображения, что мне и смотреть-то на них
тошно точно так же, как тебе на тот портрет Гете. Когда я вижу
этакого слащавого, глупого Спасителя и вижу, как другие находят
такие картинки прекрасными и возвышающими душу, я воспринимаю
это как оскорбление настоящего Спасителя и я думаю: ах, зачем
Он жил и так ужасно страдал, если людям достаточно и такого
глупого Его изображения! Но тем не менее я знаю, что и мой
образ Спасителя или Франциска -- это всего лишь образ какого-то
человека и до прообраза не дотягивается, что самому Спасителю
мой внутренний образ Его показался бы таким же в точности
глупым и убогим, как мне эти слащавые образки. Я говорю тебе
это не для того, чтобы оправдать твою досаду и злость на тот
портретик, нет, тут ты не прав, говорю я это, только чтобы
показать тебе, что способна тебя понять. Ведь у вас, ученых и
художников, полно в головах всяких необыкновенных вещей, но вы
такие же люди, как прочие, и у нас, у прочих, тоже есть в
головах свои мечты и свои игры. Я же заметила, ученый господин,
что ты немножко смутился, думая, как рассказать мне свою
историю с Гете, -- тебе надо было постараться сделать свои
высокие материи понятными простой девушке. Ну вот, я и хочу
тебе показать, что незачем было особенно стараться. Я тебя и
так понимаю. А теперь довольно! Тебе надо лечь спать.
вернее, сперва он осведомился о моем багаже и, услышав, что
багажа нет, взял с меня вперед то, что на его языке именовалось
"ночлежными". Затем он поднялся со мной по старой темной
лестнице, привел меня в какую-то комнатку и оставил одного. Там
стояла хлипкая деревянная кровать, очень короткая и жесткая, а
на стене висели сабля, цветной портрет Гарибальди и увядший
венок, оставшийся от празднества какого-то клуба.
были, по крайней мере, вода и маленькое полотенце, так что я
умылся, а затем лег на кровать в одежде, не погасив света.
Теперь можно было спокойно подумать. Итак, с Гете дело
уладилось. Чудесно, что он явился ко мне во сне! И эта
замечательная девушка -- знать бы ее имя! Вдруг человек, живой
человек, который разбил мутный стеклянный колпак моей
омертвелости и подал мне руку, добрую, прекрасную, теплую руку!
Вдруг снова вещи, которые меня как-то касались, о которых я мог
думать с радостью, с волненьем, с интересом! Вдруг открытая
дверь, через которую ко мне вошла жизнь! Может быть, я снова
сумею жить, может быть, опять стану человеком. Моя душа,
уснувшая на холоде и почти замерзшая, вздохнула снова, сонно
повела слабыми крылышками. Гете побывал у меня. Девушка велела
мне есть, пить, спать, приняла во мне дружеское участие,
высмеяла меня, назвала меня глупым мальчиком. И еще она,
замечательная моя подруга, рассказала мне о святых, показала
мне, что даже в самых странных своих заскоках я вовсе не одинок
и не представляю собой непонятного, болезненного исключения,
что у меня есть братья и сестры, что меня понимают. Увижу ли я
ее вновь? Да, конечно, на нее можно положиться. "Слово есть
слово".
часов. Было уже больше десяти, когда я проснулся -- в измятой
одежде, разбитый, усталый, с воспоминанием о чем-то ужасном,
случившемся накануне, но живой, полный надежд, полный славных
мыслей. При возвращении в свою квартиру я не чувствовал ни
малейшего подобия тех страхов, какие внушало мне это
возвращенье вчера.
моей хозяйкой, которую мне редко случалось видеть, но
приветливость которой мне очень нравилась. Встреча эта была мне
неприятна, вид у меня, непричесанного и небритого, был
как-никак довольно несвежий. Вообще-то она всегда считалась с
моим желанием, чтобы меня не беспокоили и не замечали, но
сегодня, кажется, и впрямь прорвалась завеса, рухнула
перегородка между мной и окружающим миром -- "тетушка"
засмеялась и остановилась.
дома. Представляю себе, как вы устали!
довольно-таки бурная, и чтобы не нарушать стиля вашего дома, я
поспал в гостинице. Я очень чту покой и добропорядочность
вашего дома, иногда я кажусь себе в нем каким-то инородным
телом.
"инородным телом" в моем доме. Живите себе, как вам нравится, и
делайте, что вам хочется. У меня было много очень-очень
порядочных жильцов, донельзя порядочных, но никто не был
спокойнее и не мешал нам меньше, чем вы. А сейчас -- хотите
чаю?
дедовскими портретами и дедовской мебелью, и мы немного
поболтали. Не задавая прямых вопросов, эта любезная женщина
узнала кое-что о моей жизни и моих мыслях, она слушала меня с
той смесью внимания и материнской невзыскательности, с какой
относятся умные женщины к чудачествам мужчин. Зашла речь и об
ее племяннике, и в соседней комнате она показала мне его
последнюю любительскую поделку -- радиоприемник. Вот какую
машину смастерил в свои свободные вечера этот прилежный молодой
человек, увлеченный идеей беспроволочности и благоговеющий
перед богом техники, которому понадобились тысячи лет, чтобы
открыть и весьма несовершенно представить то, что всегда знал и
чем умнее пользовался каждый мыслитель. Мы поговорили об этом,
ибо тетушка немного склонна к набожности и не прочь
побеседовать на религиозные темы. Я сказал ей, что
вездесущность всех сил и действий была отлично известна древним
индийцам, а техника довела до всеобщего сознания лишь малую
часть этого феномена, сконструировав для него, то есть для
звуковых волн, пока еще чудовищно несовершенные приемник и
передатчик. Самая же суть этого старого знания, нереальность
Черепнин Владимир
Посняков Андрей
Маркеев Олег
Корнев Павел
Акунин Борис
Прозоров Александр