обеспечивает ясность чего-то другого, само неясно, не отвечает критериям
того, что ясно посредством него.
какую информацию мира содержит факт осознанности, или данности - содержит,
не выходя за рамки этой данности. Какая структура этим задается? Форма,
формальное и есть возможность этой структуры. Когда я говорю, что нечто
содержит факт осознанности, или данности, я тем самым в действительности
ставлю вопрос о существовании чего-то актуально бесконечно мощного, взятого
как данное. Приведу цитату: "...долженствование или императив, который
отличает практический закон от закона природы, ставит нас, даже в идее,
целиком за пределы естественной цепи [явлений] (в законах природы действует
принцип не актуальной, а потенциальной бесконечности, принцип охвата или
прохождения ряда по цепи связанных в нем явлений, и формулировка задания в
законе природы зависит от того и основывается на том, насколько мы такую
цепь охватим конечными шагами; внутри закона природы мы не можем
предположить исчерпанность бесконечной этой цепи, взять ее как данность),
причем этот императив, если нашу волю не считать свободной (здесь вводится
предпосылка, которая позволит нам бросить свет на проблему, что содержится в
феномене осознанности как некоем данном бесконечно мощном многообразии; это
существенная предпосылка, и она как мина взорвется под нашими ногами в
словах: "если нашу волю не считать свободной"), невозможен и бессмыслен, и
что в таком случае нам остается только ждать и созерцать, какие решения
пробудит в нас бог через естественные причины, а то, что мы сами собой как
действующие причины можем и должны делать, во внимание не принимается"[E25].
или, как ее называл Кант, сверхфизического действия, которая предполагает,
что есть некоторые два, предданным образом приведенные в соответствие, ряда
в двух разных субстанциях, причем ни один из них не воздействует на другой,
но всегда существует соответствие. В этом случае решения, пробуждаемые
богом, будут вторгаться в наш мир как трансцендентные, подобно залетевшим в
нас неопознаваемым объектам. А Кант, вводя проблему формы, вводит как раз
внутреннюю связь, согласно которой все располагалось бы и мы ничего не
объясняли бы в мире действиями некоторых трансцендентных вторжений. Такого
рода вещи для Канта просто не могут быть объектом интеллектуального
утверждения, поскольку он ищет - что можно утверждать, с каким правом и в
каких пределах.
действующие причины. И важно понять, что это лежит в некоей сфере, в
каком-то срезе мира, где нельзя ссылаться на то, есть ли эмпирически
действительная истинная добродетель в мире, случалась она когда-нибудь,
случалась ли бескорыстная и искренняя дружба. Кант ставит свой вопрос вне
ряда, или вне пределов, естественной цепи явлений, вне пределов вопроса,
пройдена ли эта цепь конечными шагами. Гордиев узел разрубается ударом меча
Александра. Разрубается посредством здесь и сейчас.
оттенок формы. Ведь форма - это вопрос одного, которое есть все и не зависит
от прохождения эмпирического ряда конечными шагами, когда мы ни в какой
данный момент не можем охватить его весь. Пометим еще одну завязь, скрытую в
полемике Канта с теорией предустановленной гармонии и имплицированной в ней
идеей бесконечного анализа. Это парадоксальная вещь. Я говорил, что Кант
что-то освобождает от конечности, а с другой стороны, я утверждаю, что здесь
у Канта как раз и происходит развенчание лейбницевской идеи бесконечного
анализа, предполагающей, что человек чего-то не видит, потому что он просто
не может пройти всю цепь до конца. И тогда человек сопоставляется с Богом:
Бог видит весь бесконечный ряд, а человек, в силу смутности, или
принципиальной неясности, своего чувственного устройства, не может этого
видеть, но может все время приближаться. В этом месте - и я постараюсь это
показать позже - Кант введет принципиальный постулат конечности. Он
появляется у него на острие, или на волне, мысли, что не надо проходить ряд.
рождается на том, что ному-то достоверно известно, как устроен истинный мир.
И вот Кант пишет (я возвращаюсь к цитате):
внимание не принимается. Отсюда (из этого невнимания или недумания) должен
возникнуть величайший фанатизм, устраняющий всякое влияние здравого
ума"[E26].
тысяч голов в качестве цены за тот несомненно истинный мир, который он видит
своими всепроникающими глазами и в который хочет нас втянуть насильственно,
если мы сопротивляемся. Плата в 70 тысяч годов - не такая уж большая.
История возвела это число в другой порядок... Итак, величайший фанатизм,
который устраняет всякое влияние здравого ума. И далее Кант пишет:
со спекулятивным понятием, которое целиком остается метафизикам (метафизикам
- в порицательном смысле). Ведь мне, - говорит Кант, - совершенно
безразлично, откуда первоначально возникло для меня то состояние, при
котором я должен действовать (то есть какое место занимает это состояние в
бесконечном ряду, в бесконечной цепи причинно сцепившихся явлений). Я только
спрашиваю, что мне нужно теперь делать..."
спекулятивным понятием. Я должен делать вот это - вот сейчас. И в этом
"сейчас" будет проглядывать для Канта форма, одно или всеохватывающее и в
этом смысле бесконечно мощное отношение. Я только спрашиваю, что нужно
теперь делать, и "тогда свобода оказывается необходимой практической
предпосылкой и идеей, только руководствуясь которой я и могу рассматривать
веления разума как действительные". Значит, я не могу в эмпирических
терминах рассматривать истинную дружбу или чистый долг. Кант говорит: вот
случилось нечто эмпирическое, но я не могу наблюдать это как выполнение
истинного долга, или как истинную дружбу. Из примеров ничего получить
нельзя. Однако тогда у нас все повисло в воздухе. Что же тогда мы должны
иметь в виду? И Кант осмеливается утверждать, что мы не можем отказаться от
чистой воли, от истинной добродетели и так далее. Это есть та предпосылка,
практическое выполнение которой придает действительность таким
представлениям и понятиям, как чистая воля, нравственность, искренняя
дружба... Повторяю: "Свобода оказывается необходимой практической
предпосылкой... только руководствуясь которой я и могу рассматривать явления
разума как действительные".
эмпирически не случается, и чистая мудрость, естественно, тоже - каждый
действует так, как если бы он был свободен. Вопреки всяким рассуждениям,
которые уже самими своими терминами указывают на фактическое состояние деда,
на то, откуда возникли состояния, которые определяют меня к действию. Ведь
всегда есть объясняющие ссылки. Но действие по долгу не содержит в себе
никаких объясняющих ссылок, а содержит только форму, на которую мы
ориентируемся. Вопрос в том, как человек может быть свободен в противовес
всяким рассуждениям. Продолжу цитировать. Это уже из "Критики практического
разума":
не такое предписание, согласно которому поступок должен быть совершен..."
Обратите внимание на аккорд: совершившееся всегда совершается в мире
эмпирии, но Кант говорит: не о том, не о том я говорю, как мы можем в
описании увидеть, как люди поступают, благодаря чему возможен желаемый
результат (здесь в переводе должно стоять: что было бы связано с желаемым
результатом, что давало бы желаемый результат, то есть должен быть
конъюнктив), ведь это правило всегда было бы обусловлено физически. Что бы
мы ни сделали, в том числе следуя долгу, это не будет чистый долг. "А это
предписание, - продолжает Кант, - представляет правило, которой априори
определяет только волю в отношении формы ее максимы"[E27]. Значит, речь идет
о том, как мы определяемся в отношении формы, или в отношении максимы
разума. Априори определяется только воля в отношении формы ее максимы.
Поздний Кант выразит это так: в области познания (а не в области
нравственности) о мире нужно мыслить так, чтобы выполнялся максимум
принципа. А принцип есть то, что я назвал данностью, идеей, то есть то, что
принимается, но содержит в себе разнородное, в том числе невидимый
метафизический элемент.
прибавьте ассоциацию на феномен осознавания, уже более четкую. Кант далее
говорит: "...а тогда закон, который служит только ради субъективной формы
основоположения (отождествление формы и субъективного имеется здесь в виду в
особом кантовском смысле), можно по крайней мере мыслить как определяющее
основание благодаря объективной форме закона вообще (субъективная форма
основоположения есть одновременно объективная форма закона вообще). Сознание
такого основного закона можно называть фактом разума, так как этого нельзя
измыслить из предшествующих данных разума, например из сознания свободы
(ведь это сознание нам заранее не дано)"[E28].
что я называл принятым, или откровенно данным. Я с разных сторон заходил к
определению этого и в одном определении взять это сейчас не смогу.
Принимаемым является в том числе и факт свободы, который в нашем смысле не
является фактом, потому что свобода - нечто такое, что и доказать нельзя.
Свободу нельзя обосновать, нельзя дать ей основание, потому что дать
основание свободе можно только путем отказа от самой свободы. Это круг...
Значит, факт разума измыслить из предшествующих данных разума нельзя.
Неважно, как создались, что привело к тем состояниям, перед лицом которых я
должен действовать сейчас и теперь, hic et nunc. Вспомните, что я говорил о
мире, в котором уже что-то случилось. "Уже случившееся" - связка, налагаемая
на мир, такая, после которой мы о чем-то можем говорить в терминах мира.
Продолжаю цитату: "...оно (сознание основного закона) само по себе
навязывается нам как априорное синтетическое положение, которое не
основывается ни на каком - ни на чистом, ни на эмпирическом - созерцании,
Сертаков Виталий
Андреев Николай
Суворов Виктор
Березин Федор
Орловский Гай Юлий
Лондон Джек