тирают - так я никогда себя не покажу.
свое время, не беспокойся. А теперь ступай, делай, что мать тебе велела.
куртку и штаны, и я все это надел. Пока я переодевался, он спросил, как
меня зовут, но прежде чем я успел ему ответить, он пустился мне расска-
зывать про сойку и про кролика, которых он поймал в лесу позавчера, а
потом спросил, где был Моисей, когда погасла свечка. Я сказал, что ни
знаю, никогда даже и не слыхал про это.
будешь гостить? Оставайся совсем. Мы с тобой здорово повеселимся, уроков
у нас сейчас нет. Есть у тебя собака? У меня есть; бросишь в воду щепку
- она лезет и достает. Ты любишь по воскресеньям причесываться и всякие
там глупости? Я-то, конечно, не люблю, только мать меня заставляет. Черт
бы побрал эти штаны! Пожалуй, надо надеть, только не хочется - уж очень
жарко. Ты готов? Ну ладно, пошли, старик.
танье - вот чем они меня угощали внизу, и ничего вкуснее я никогда в
жизни но едал. Бак, его мама и все остальные курили коротенькие трубоч-
ки, кроме двух молодых девушек и негритянки, которая ушла. Все курили и
разговаривали, а я ел и тоже разговаривал. Обе девушки сидели, завернув-
шись в одеяла, с распущенными волосами. Все они меня расспрашивали, а я
им рассказывал, как мы с папашей и со всем семейством жили на маленькой
ферме в самой глуши Арканзаса и как сестра Мэри Энн убежала из дому и
вышла замуж и больше мы про нее ничего не слыхали, а Билл поехал ее ра-
зыскивать и тоже пропал без вести, а Том и Морт умерли, и больше никого
не осталось, кроме нас с отцом, и он так и сошел на нет от забот и горя:
а после его смерти собрал какие остались пожитки, потому что ферма была
не наша, и отправился вверх по реке палубным пассажиром, а потом свалил-
ся в реку с парохода; вот каким образом я попал сюда. Они мне сказали
тогда, что я могу у них жить, сколько захочу. После этого начало све-
тать, и все разошлись по своим спальням, и я тоже пошел спать вместе с
Баком; а когда проснулся поутру, то - поди ж ты! - совсем позабыл, как
меня зовут. Я лежал около часа и все припоминал, а когда Бак проснулся,
я спросил.
имя, чтобы всякий мог его правильно написать, не выучив наперед.
отбарабаню без запинки, будто для меня это дело привычное.
не видал в деревне такого хорошего дома, с такой приличной обстановкой.
Парадная дверь запиралась не на железный засов и не на деревянный с ко-
жаным ремешком, а надо было повертывать медную шишку, все равно как в
городских домах. В гостиной не стояло ни одной кровати, ничего похожего
на кровать, а ведь даже в городе во многих гостиных стоят кровати. Камин
был большой, выложенный внизу кирпичами; а чтобы кирпичи были всегда
чистые, их поливали водой и терли другим кирпичом: и иногда их покрыва-
ли, на городской манер, слоем красной краски, которая называется "испан-
ская коричневая". Таган был модный и такой большой, что и бревно выдер-
жал бы. Посредине каминной доски стояли часы под стеклом, и на нижней
половине стекла был нарисован город с кружком вместо солнца, и видно бы-
ло, как за стеклом ходит маятник. Приятно было слушать, как они тикают:
а иногда в дом заходил бродячий часовщик, чинил их и приводит в порядок,
и тогда они били раз двести подряд, пока не выбьются из сил. Хозяева не
отдали бы этих часов ни за какие деньги.
го-то вроде мела и самой пестрой раскраски. Рядом с одним попугаем стоя-
ла глиняная кошка, а рядом с другим - глиняная собака, и если их нажать,
они пищали; только рот у них не раскрывался и морда была все такая же
равнодушная. Они пищали снизу. Сзади всех этих штучек были засунуты два
больших развернутых веера из крыльев дикого индюка. На столе посреди
комнаты стояла большая корзина с целой грудой яблок, апельсинов, перси-
ков и винограда, гораздо красивей и румяней настоящих, только видно бы-
ло, что они ненастоящие, потому что местами они облупились и под краской
белел гипс или мел - из чего там они были сделаны.
краской орлом и каймой вокруг. Мне сказали, что эту клеенку привезли из
самой Филадельфии. По всем четырем углам стола ровными стопками были
разложены книги. Одна из них была большая семейная Библия с картинками;
другая - "Путь паломника": про одного человека, который бросил свою
семью, только там не говорилось почему. Я много раз за нее принимался, в
разное время. Написано было интересно, только не очень понятно. Еще там
были "Дары дружбы", со всякими интересными рассказиками и стишками,
только стихов я не читал. Еще были "Речи" Генри Клея и "Домашний лечеб-
ник" доктора Ганна; из него можно было узнать, что надо делать, если
кто-нибудь заболеет или умрет. Был еще молитвенник и разные другие книж-
ки. А еще там стояли красивые плетеные стулья, совсем крепкие - не то
чтобы какие-нибудь продавленные или дырявые, вроде старой корзинки.
ты, да всякие битвы, да шотландская королева Мария Стюарт, а одна карти-
на называлась "Подписание Декларации". Были еще такие картинки, которые
у них назывались "пастель"; это одна из дочерей сама нарисовала, когда
ей было пятнадцать лет; теперь она уже умерла. Таких картинок я еще ниг-
де не видел - уж очень они были черные. На одной была нарисована женщина
в узком черном платье, туго подпоясанная под мышками, с рукавами вроде
капустных кочнов и в большой черной шляпе вроде совка с черной вуалью, а
из-под платья видны были тоненькие белые ножки в черных, узеньких, как
долото, туфельках, с черными тесемками крест-накрест. Она стояла под
плакучей ивой, задумчиво опираясь правым локтем на могильный памятник, а
в левой руке держала белый платок и сумочку, и под картинкой было напи-
сано: "Ах, неужели я больше тебя не увижу?!" На другой - молодая девушка
с волосами, зачесанными на макушку, и с гребнем в прическе, большим, как
спинка стула, плакала в платок, держа на ладони мертвую птичку лапками
вверх, а под картинкой было написано:
такая картинка, где молодая девица стояла у окна, глядя на луну, а по
щекам у нее текли слезы; в одной руке она держала распечатанный конверт,
с черной печатью, другой рукой прижимала к губам медальон на цепочке, а
под картинкой было написано: "Ах, неужели тебя больше нет?! Да, увы, те-
бя больде нет!" Картинки были хорошие, но мне они как-то не очень нрави-
лись, потому что если, бывало, взгрустнется немножко, и от них делалось
еще хуже. Все очень жалели, что эта девочка умерла, потому что у нее бы-
ла начата еще не одна такая картинка, и уже по готовым картинкам всякому
было видно, как потеряли ее родные. А по-моему, с ее характером ей, на-
верное, куда веселей на кладбище. Перед болезнью она начала еще одну
картинку - говорят, самую лучшую - и днем и ночью только о том и моли-
лась, чтобы не умереть, пока не кончит ее, но ей не повезло: так и умер-
ла - не кончила.
броситься с моста; волосы у нее были распущены, она глядела на луну, по
щекам у нее текли слезы; две руки она сложила на груди, две протянула
перед собой, а еще две простирала к луне. Художница хотела сначала пос-
мотреть, что будет лучше, а потом стереть лишние руки, только, как я уже
говорил, она умерла, прежде чем успела на чем-нибудь окончательно оста-
новиться, а родные повесили эту картинку у нее над кроватью и в день ее
рождения всегда убирали цветами. А в другое время картинку задергивали
маленькой занавесочкой. У молодой женщины на этой картинке было довольно
приятное лицо, только рук уж очень много, и от этого она, помоему, сма-
хивала на паука.
туда из "Пресвитерианской газеты" объявления о похоронах, заметки о нес-
частных случаях и долготерпеливых страдальцах и сама сочиняла про них
стихи. Стихи были очень хорошие. Вот что она написала про одного мальчи-
ка по имени Стивен Даулинг Боте, который упал в колодец и утонул:
Доставалов Александр
Маккефри Энн
Лондон Джек
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Лукин Евгений