бородкой и толстой золотой цепочкой на брюшке.
депешей вызвали из Екатеринослава, я только-что приехал...
вас насчет коснетуции?
выпятил вперед свое брюшко с цепочкой и обращается ко мне:
провозглашают: "Прийди, реб Тевье, сын Шнеера-Залмана..."
долгие разговоры? Давайте прямо приступим к делу.
время". Если нужно говорить о деле, давайте -- о деле. Я человек деловой...
хочу поговорить с вами по-купечески... Хочу, чтобы вы мне сказали, только
откровенно, во что нам обойдется эта история? Но только откровенно!
говорите?
карманов. --Я спрашиваю, во что нам обойдется вся эта музыка?
Если вы имеете в виду устроить шикарную свадьбу, как вам пристало, то я не в
состоянии.
по вас не видать, чтобы вы были простачком. Сумели же вы заманить моего
племянника в болото... Пригласили будто бы на праздничные блинчики,
подставили там красивую девушку, -- дочь она вам или не дочь, -- в такие
тонкости я не вдаюсь... А она ему полюбилась, то есть понравилась... А о
том, что он ей понравился, и толковать нечего, -- это само собой... Я ничего
не говорю, очень может быть, что она честная девушка и принимает, бедняжка,
все это всерьез... Я в такие тонкости не вдаюсь... Но вы не должны забывать,
-- говорит он, -- кто вы такой и кто такие мы. Ведь вы же разумный человек,
как же вы можете допустить, чтобы молочник Тевье, который доставляет нам сыр
и масло, стал нашим родственником? А то, что они друг другу дали слово, --
ну что ж, они его друг другу и вернут. Большой беды тут нет. Если нужно
сколько-нибудь заплатить за то, что она его освободят от слова, --
пожалуйста! Мы ничего против не имеем. Девица, -- говорит он, -- конечно, не
парень, -- дочь она вам или не дочь -- в такие подробности а не вдаюсь...
я не думаю, говорит он, что мне удастся устроить скандал, растрезвонить
повсюду, что его племянник сватался к дочери Тевье-молочника. Чтоб я себе
выбил из головы, будто сестра его такой человек, из которого можно
выкачивать деньги... Добром, говорит, получить у нее несколько рублей -- это
еще куда ни шло: вроде как пожертвование... Все мы, говорит, люди, надо иной
раз оказать помощь человеку...
ответил. Как это говорится: "Прильпе язык мой к гортани моей", -- отнялась у
меня речь. Поднялся я, повернулся к дверям и -- нет меня! Как от пожара
удрал, как из тюрьмы!
"Откровенно говоря...", "Дочь она вам или не дочь...", "Вдова для
выкачивания...", "Вроде как пожертвование..."
смеяться надо мной? -- расплакался. И плакал, и плакал... А когда вдоволь
наплакался и, усевшись, выместил на своей несчастной кляче все, что
накопилось на душе, -- обратился я, как Иов*, к господу богу с вопросом:
"Что ты такого увидел, господи, в старом Тевье? За что ты его ни на минуту
не оставляешь в покое? На мне, что ли, свет клином сошелся?"
Ужинают. Шпринцы нет.
погромах не слыхать...
ни в чем не бывало, будто не о ней речь. По лицу ее ничего не узнаешь,
только притихла уж очень, сверх всякой меры. И не нравится мне ее
задумчивость и какое-то слепое послушание. Скажешь ей: сиди -- сидит;
скажешь: ешь -- ест; скажешь: пойди -- пойдет. Окликнешь ее -- бросается...
Смотрю я на нее и щемит у меня сердце, и гнев внутри разгорается -- на кого,
сам не знаю... Ах ты господи боже ты наш! За что караешь меня, за чьи грехи?
врагу не пожелаю, и нельзя этого никому пожелать, потому что горе детей --
родителям худшее проклятье и кара божья.
вещи? Ну, а что же это, по-вашему? Скажите -- послушаем... Но о чем тут
рассуждать? Расскажу вам конец.
подумайте, какая обида, какой позор! А дитя свое как жаль! А вдова? --
спросите вы. А сын ее? Где там вдова! Какой там сын! Уехали и даже не
попрощались. Стыдно признаться, -- даже за сыр и масло не рассчитались со
мной... Но об этом что говорить! Забыли, наверное... Я говорю о том, что
даже не попрощались, так и уехали. Что перенесла Шпринца, об этом ни одна
душа не знала, кроме меня, потому что я отец, а отцовское сердце чует...
Думаете, она хоть словом обмолвилась? Жаловалась? Плакала? Э, не знаете вы в
таком случае дочерей Тевье! Тихо, вся ушла в себя, таяла, угасала, как
свеча. Изредка лишь вздох прорвется, да такой, что клок сердца вырывает!
господу богу и сам на них отвечаю. И уже не столько бог меня трогает -- с
ним я уже кое-как поладил, -- сколько люди: почему люди такие злые? Разве не
могут они добро творить? Зачем им нужно портить жизнь и другим и себе, когда
они могли бы жить и хорошо и счастливо? Неужто бог создал человека для того
чтобы он мучился на земле? Зачем это ему нужно было?
скопище людей -- крестьяне, крестьянки, девушки, парни и малые ребята. Что
могло случиться? Пожара нет. Наверное, утопленник. Кто-нибудь купался возле
гребли и утонул. Никто не знает, где смерть подстережет, как мы говорим в
молитве...
простерты... А впереди мои дети -- Тайбл и Бейлка -- голосят, рыдают,
надрываются:
Никогда? Когда человек умирает, он почти всегда лежит с закрытыми глазами...
У утопленников глаза открыты... Не знаете, почему это так?
к лошаденке, развезти свой товар. Жизнь требует своего! Нужно и о заработке
подумать, а о том, что было, забыть. Потому что все, что землей прикрыто,
должно быть забыто, а покуда жив человек, душу не выплюнешь. Никакие увертки
не помогут, хочешь не хочешь, а приходится возвращаться к старой истине:
покуда душа в теле, поезжай дальше, Тевье!
встреча! Даже не снилось! Ну, здравствуйте! Мир вам! А я, понимаете, все
думал да гадал: что за притча такая? Что это его столько времени не видать
ни в Бойберике, ни в Егупце? Мало ли что случается: а вдруг, думаю, приказал
долго жить и перебрался туда, где редьки с салом не едят? Но, с другой
стороны, думаю: неужто он такую глупость сделает? Ведь он как-никак человек
умный! Ну, слава тебе господи, что привелось свидеться в добром здоровье,
как это там сказано: "Гора с горой" -- человек с человеком... Глядите вы на
меня как-то так, будто не узнаете. Да ведь это же ваш старый приятель Тевье.
"Не гляди на сосуд"*, -- вы не смотрите, что человек в новом кафтане. Это
все тот же злополучный Тевье, что и был, ничуть не изменился, разве что,
когда приоденешься по-субботнему, то и выглядишь приличнее, вроде как
богатый, потому что в дороге, на людях нельзя иначе, тем более, когда едешь
в такую даль, в Палестину, -- шутка ли. Небось удивляетесь, откуда у такого
маленького человечка, как Тевье, который всю жизнь торговал маслом да сыром,
эдакие замашки? Ведь это только какой-нибудь Бродский мог бы себе позволить
на старости лет такое путешествие! "Сплошь загадка", пане Шолом-Алейхем, все
ясно как на ладони, поверьте мне! Вы только будьте добры, отодвиньте
немножко ваш чемоданчик, я сяду рядом с вами и расскажу вам историю. Вот
послушайте, что господь может устроить.