ховно от усилий, направленных на удовлетворение социальных нужд, порабо-
щенного труда. Но реальная модель нашего социализма вынуждена работать
на развитие производительных сил, на создание материально-технической
базы, то есть она порабощает человека. А порабощенный человек не в сос-
тоянии стать личностью. Почему?.. Человек накапливает, осознает и ощуща-
ет духовное богатство только тогда, когда он может принять решение сам и
осуществить его. Здесь и есть момент истинной свободы: человек - творец,
созидатель, осознанно реализующий свои возможности для всеобщего бла-
га... Заманчивая перспектива? Конечно, это же и есть реализация мечты о
счастье человека и человечества. А у нас получилось на деле, что вот как
раз этой возможности, этой свободы выбора человек лишен. Порабощенный же
человек морально опустошен, не верит в идеалы, добавьте к этому разруше-
ние семьи как хозяйственной, экономической ячейки, несовершенный инсти-
тут брака...
пор его жена.
лодым людям так интересно, что тянутся они к свету истины... Кстати, о
коммунальных квартирах и голоде - революцию делали в рваных обмотках, но
стихи писали. И какие стихи! А царизм, монархию, Николая с Распутиным мы
ненавидели. В восемнадцатом году мне довелось в Ливадии от имени Советов
реквизировать царский дворец. Какое было ощущение, поинтересуетесь вы?
Роскошь и мерзость. Роскошь в интерьере, а вот про мерзость нам дворец-
кий, оставленный охранять царское добро , порассказал. Надо бы его мему-
ары было издать - весьма поучительно... Теперь уже не издашь - расстре-
ляли мы и дворецкого и царя со всем семейством...
бы свалилась немного набок, и он явно коротко всхрапнул, погружаясь в
глубокий сон.
прижала палец к губам. Мы поднялись и на цыпочках вышли в переднюю.
бывает. Он много работает, пишет.
рантами, и я вдруг осознал, ясно представил себе, как много лет назад
такие же молодые, как и мы, люди шли на демонстрацию, митинг или в бой,
мечтая о светлом будущем для всего человечества... Будущее?.. Да вот оно
и есть, эта улица, этот неровный, в выбоинах и трещинах асфальт мостовой
и тротуаров, этот поток однообразных автомашин, эти дома в грязных поте-
ках с отвалившейся штукатуркой, эта толпа серых и унылых людей, куда-то
спешащих по растоптанному в бурое месиво снегу, это Светлана, это я...
Сбылось ли обещанное, свершилось ли задуманное?
- убежденно сказала Светлана самой себе. - Какие люди!..
дома, который прикрыл и словно навис над небольшим флигельком, вросшим в
землю. На звонок открыла пожилая женщина, аккуратно покрытая темным
платком, не спрашивая нас ни о чем, повела по скрипучим полам вглубь ко-
ридора до маленькой светелки. Голубые, цвета полинявших васильков обои,
под темными образами в серебряных окладах в углу мерцает лампадка, на
кровати на высоко поднятых подушках обряженная в чистое старушка с пер-
гаментно-желтым личиком. Блаженно улыбается, помаргивает.
вздохнула. - О, господи, воля твоя...
лась часто оглаживать покрывало.
достала свернутые бюллетени.
ро крестить нас, потом, подслеповато прищурясь, перекрестила заодно и
урну.
ее дети, за ней пришли... - спокойно объяснила женщина в темном. - Дож-
далась... Радуется... Наконец-то, вместе... О, господи...
скрипучим полам мы вышли из флигелька во двор. Такое было ощущение, что
высокие стены современного дома равнодушно смотрели на нас стеклянными
глазницами окон.
Светлана. - Нет, ты не увиливай, ты отвечай... Да, да, отвечай...
Трава такая мягкая,
Твои стихи?.. А почему больше не пишешь? У человека дар счастливый, ты же
продолжатель...
собственность... Как это пальто или шапка... Пой песню, поэт, не бойся
своего голоса.
Глава двадцать третья
Глава двадцать третья
Длинный, прямо-таки бесконечный день.
и агитколлективу можно было расходиться, но тут Светлана Ветлугина пред-
ложила собраться накоротке - у нее свободно, муж в командировке. С Ната-
шей у меня было уговорено, что сегодня я с ней не увижусь - к ней должен
был придти муж, остальным тоже неохота было возвращаться к ежедневному
быту скучных домашних дел, и мы, организовав складчину, гурьбой отправи-
лись сначала в магазин, а потом в метро.
большая полка с книгами. Только поэтические сборники.
ческой вазе. Я вспомнил, как дарил багульник Наташе восьмого марта в са-
натории - за окном комнаты снег, сосны, а на подоконнике в стакане крас-
ные звездочки цветочков на тонкой медной веточке.
женщины на кухне варили пельмени и нарезали закуски, мы с Пашей Шулепо-
вым и Левой Фалиным раздвинули стол, расставили приборы, а когда все бы-
ло готово, то с такой жадностью набросились на еду, словно голодали сут-
ками. И действительно, было вкусно, то ли от того, что позавтракали
очень рано, то ли от веселого, бесшабашного настроения, царившего за
столом - можно не спешить никуда, расслабиться. Постепенно наступила
блаженная сытость, поскидывали пиджаки, поснимали свитера.
тельно, полувопросительно обратился Ян к Шулепову.
светились из глубины его рано полысевшего черепа.
толстыми губами.
Полину Грушину.
ся такие совершенно круглые оправы? Такие же круглые, как глаза у Поли-
ны. Она уставилась на Фалина, но ничего не ответила, а продолжала на не-
го выжидающе смотреть, словно он должен был ей лично, персонально ска-
зать что-то непременно важное, но непонятное. А когда заговорил Паша Шу-
лепов, она медленно перевела глаза на него и стала смотреть на Пашу точ-
но так же, как ранее на Фалина.
усмешкой прищурился Ян.
Нашел косу где-то, отбил ее молотком, выправил и пошел. Красиво... Глаз
не оторвешь.
- Любит в черноземе ковыряться. Андрей - прямо земляной какой-то. От со-
хи, иначе не скажешь.
ции: муж в командировке, у жены - полный дом гостей, - сказал Ян. - Вот,
кстати, я же недавно из Челябинска вернулся. Интересная, доложу я вам,
история приключилась. В Челябинске на всесоюзное совещание сталепла-
вильщиков съехались и ученые, и производственники, и, конечно, знатные
сталевары. Решили они свою собственную бригаду составить и показать на-