Чтение 21–й страницы книги ~Рецидивист~

Детектив сообщает: защитник ваш явился, – а мне и в голову не приходит выразить протест, что вот, мол, арестовали, никого не оповестив, адвоката сразу не предоставили, а вдруг у меня ни одного нет, и прочее. Явился, так явился, мне все равно.

Тут и защитник в дверях показывается. Да если бы у него бивень вместо носа торчал, я бы и то бровью не повел. Он, кстати, в самом деле тот еще был тип: в двадцать шесть лет уже состоял главным советником постоянного комитета по расследованию враждебной деятельности, где председательствовал сенатор Джозеф Р. Маккарти, после второй мировой войны ставший знаменитым гонителем нелояльных американцев.

Адвокату этому было теперь под пятьдесят, но на вид все такой же нервный, взглядом так и испепеляет, а чтобы улыбнуться, ни-ни. Во времена Маккарти, наступившие сразу после того, как оскандалились мы с Леландом Клюзом, я этого человека ненавидел и боялся. И вот он – мой союзник.

– Мистер Старбек, – говорит, – я пришел защищать ваши интересы, если не возражаете. Меня от вашего имени просила об этом корпорация РАМДЖЕК. Фамилия моя Рой М. Кон.

Чудеса он творить умеет, что правда, то правда.

Я и «habeas corpus»
выговорить не успел, как уж сижу в лимузине, поджидавшем у входа в участок.

Кон посадил меня в машину, а сам не сел. Пожелал всего доброго и ушел, руки не подав. Вообще ни разу до меня не дотронулся, никак не выказал, что ему известно, какой я очень даже заметной фигурой был когда-то в американской истории.

Стало быть, опять в лимузине поеду. Почему нет? В мечтах ведь все возможно. Разве Рой М. Кон не вытащил меня в два счета из тюрьмы, я даже туфли обратно надеть позабыл. И дальше пусть все будет, как в мечтах, и чтобы в машине, оставив для меня между собой местечко, сидели Леланд Клюз с Исраелом Эделем, ночным портье из отеля «Арапахо». Они там и сидели.

Оба кивнули мне озабоченно. Чувствуют, как и я, что в жизни теперь все шиворот-навыворот идет.

А дальше было сами догадываетесь что: лимузин кружит да кружит по Манхеттену, словно автобус, который школьников развозит, – надо было собрать всех, кого Мэри Кэтлин О’Луни велела Арпаду Лину сделать вице-президентами РАМДЖЕКа. Это персональный лимузин Лина и был. Недавно услыхал, такие лимузины, оказывается, «аккордеонами» прозвали. Такой внутри просторный, что компания «Американские арфы» могла бы сзади свой выставочный зал оборудовать.

Клюзу, Эделю и еще тем, кого мы сейчас подберем, лично Арпад Лин позвонил, когда секретарши выяснили, что это за люди и где их искать. Клюза нашли в телефонном справочнике. Эделя вытащили из-за конторки в «Арапахо». А еще одна секретарша поехала в кофейню при «Ройялтоне», чтобы установить, как фамилия этого, у которого рука, как подгоревшие чипсы.

Позвонили и в Джорджию, в тамошний филиал РАМДЖЕКа, осведомились, работает ли у них водитель по имени Кливленд Лоуз, а в Исправительной колонии обычного режима для совершеннолетних на авиабазе финлеттер уточнили, состоит ли на службе конвоир Клайд Картер и отбывает ли срок арестант доктор Роберт Фендер.

Клюз спрашивает: ты можешь мне сказать, что случилось?

– Нет, – говорю. – Просто как сон, который рецидивисту в тюрьме приснился. Бессмысленный сон, сам понимаешь.

Клюз говорит: а башмаки твои куда девались?

– Забыл в комнате этой, мягким обитой, – отвечаю.

– Тебя, что ли, в камере для психов держали?

– Там ничего, – говорю. – По крайней мере не поранишься, даже если захочешь.

Сидевший на переднем сиденье рядом с шофером обернулся к нам. Его я тоже знал. Один из адвокатов, вчера утром сопровождавших Верджила Грейтхауса в тюрьму. И этот на жалованье у Арпада Лина. Сокрушается, что я туфли свои в участке забыл. Съезжу, говорит, в участок, заберу.

– Ни в коем случае, – запротестовал я. – Увидели уже, что я там кучу навалил, а сверху поставил кубок за боулинг, и снова меня арестуют.

Эдель с Клюзом, смотрю, от меня отодвинулись.

– Вот уж точно: все как во сне, – сказал Клюз.

– Ты мой гость, – говорю я ему. – Люблю гостей – чем больше их, тем веселей.

– Джентльмены, – успокаивает нас адвокат, – не волнуйтесь, пожалуйста. Не из-за чего волноваться. Перед вами скоро откроются потрясающие перспективы, такое раз в жизни бывает.

– И где это она меня видела, хотел бы я знать? – гадает Эдель. – И что, черт возьми, такого замечательного я сделал, о чем ей известно?

– Напрасно мучаетесь, – говорит адвокат. – Свои решения она почти никогда не объясняет, а кроме того, актриса хоть куда. В кого угодно может перевоплотиться.

– А может, она перевоплотилась в того черного, который вчера к вам приходил, здоровый такой, через него девок достают? – предположил Эдель. – Мы с ним мило побеседовали. Восемь футов роста, представляете?

– Мы с ним так и не встретились, – отвечаю.

– Повезло, что не встретились.

– Так вы, значит, знакомы? – спрашивает у нас Клюз.

– С самого детства! – заверил я его. Раз уж сон наяву снится, пусть все будет исключительно как во сне, еще не хватало серьезно к этому относиться. Знаю ведь, в конце концов окажусь у себя на койке, или в отеле «Арапахо», или в тюрьме. И мне все равно, где.

А вдруг проснусь уже в спальне моего крохотного кирпичного бунгало в Чеви-Чейз, штат Мэриленд, и окажется, что жена-то моя не умерла?

– Ну то, что этот верзила, который при девках, не она была, это точно, – говорит адвокат. – Можете не сомневаться: она по-всякому вырядиться умеет, но роста она небольшого.

– Кто небольшого роста? – спрашиваю.

– Миссис Джек Грэхем.

– Извините, что я в ваш разговор влезаю, – сказал я.

– А вы, видно, тоже какую-то услугу ей оказали, – говорит мне адвокат, – или что-то такое сделали, что ей очень понравилось.

– Ну да, – отвечаю, – я, когда скаутом был, в походах очень старался.

Остановились мы у облупившегося жилого дома где-то на Вест-Сайде, уж почти на окраине. Из подъезда выходит Фрэнк Убриако, хозяин кофейни. Одет-то – только во сне этакое увидишь: бархатный костюм бледно-голубого цвета, зеленые ковбойские сапоги с белыми отворотами и каблуками высоченными. Рука, которая вроде подгоревших чипсов, элегантно скрыта белой перчаткой. Клюз для него откидное сиденье приготовил.

– Привет, – говорю я ему.

– А кто вы такой?

– Завтракал у вас нынче утром, – напоминаю, – вы мне кофе принесли.

– Значит, и с этим ты знаком? – осведомляется Клюз.

– Так я же в родном своем городе. – И совсем уже уверившись, что это только сон, обращаюсь к адвокату: – Знаете что, давайте за матерью моей теперь заедем.

Он с сомнением на меня взглянул.

– За вашей матерью?

– Ага. А что, нельзя? Других-то уже всех собрали. Адвокат старается повежливее со мной обходиться:

– Вообще говоря, мистер Лин инструкций мне не давал на случай, если вы захотите кого-нибудь еще подвезти. Стало быть, за матушкой своей желаете заехать?

– Очень бы хотелось.

– А она где?

– На кладбище в Кливленде, – говорю, – но ничего, ведь вам-то это все равно, правда?

После этого он остерегался со мной в разговоры вступать.

Покатили дальше, а Убриако расспрашивает нас, на заднем сиденье, кто мы такие.

Клюз с Эделем представились. А я молчу, как молчал.

– Все эти люди, как и вы, сумели обратить на себя внимание миссис Грэхем, – объяснил адвокат.

– А вы с нею, что, знакомы? – спрашивает Убриако у нас, сидящих сзади.

Мы только плечами пожимаем.

– Ах ты, Господи, – беспокоится Убирако, – работу хоть действительно хорошую предложите? А то мне и нынешняя моя нравится.

– Сами увидите, – успокаивает его адвокат.

– Из-за вас, паразитов, у меня встреча одна сорвалась.

– Сожалею, только мистеру Лину тоже пришлось из-за вас свой распорядок на сегодня изменить. У него дочка первый раз на прием в «Уолдорф» выезжает, а он туда поехать не сможет. Вместо этого с вами встретится, джентльмены.

– Охренеть можно, – сказал Убриако. Остальные как в рот воды набрали. Проезжаем Центральный парк, по Нью-Йорку уже катим, и тут Убриако добавляет: – Прием хренов.

Клюз мне говорит:

– Только ты один всех тут знаешь. Скажи, ты ведь в курсе, что к чему?

– А ты как думал? – отвечаю. – Ведь в моем сне все это происходит.

Тут без лишних разговоров высаживают нас у особняка, который Арпад Лин занимает. Адвокат говорит: в передней обувь, пожалуйста, снимите. Так в этом доме принято. Хотя я-то и так в одних носках.

Убриако спрашивает: он что, японец, что ли, этот ваш Лин, ведь это у японцев надо обувь снимать, когда в дом входишь.

Адвокат ему объясняет: нет, Лин, можете не сомневаться, белый, однако вырос он на Фиджи, где у его родителей универмаг был. Потом я узнал, что отец Лина был венгерский еврей, а мать – гречанка с Кипра. Познакомились его родители, когда оба на шведском туристском судне работали, было это в конце двадцатых годов. На острове Фиджи сошли с судна и открыли свой универмаг.

На вид Лин казался мне индейцем со Среднего Запада, только сильно подгримированным, чтобы красивее выглядеть. Ему бы в кино сниматься. Вышел он к нам в холл – халат на нем шелковый в полосочку, черные носки на резинках. Все еще рассчитывает успеть на тот прием, куда его дочка отправилась.

Еще и познакомиться не успели, как он выкладывает адвокату, ну просто как палкой по голове огрел:

– Знаете, за что этого болвана взяли? За государственную измену! А мы его вытаскивай да на работу к нам оформляй. Измена! Слыхано ли, чтобы кого освободили, кто за измену посажен? Попробуй-ка хоть самую паршивую работенку ему предоставить, патриоты от возмущения глотку сорвут.

Молчит адвокат, сказать нечего.

– Провалились бы они все к чертовой матери, – возмущается Лин. – Слушайте, свяжитесь опять с Роем Коном. А черт, мне бы в Нэшвилл вернуться, самое милое дело.

Это Лин вспомнил, что в Нэшвилле, штат Теннесси, у него было престижное издательство, ноты и тексты песен в стиле «кантри» печатало, пока эту маленькую его империю не проглотил РАМДЖЕК. Из этой фирмы его прежней, кстати, возник в корпорации весь отдел «Музыка для дома».