Чтение 21–й страницы книги ~Заповедник~

-- Не могу говорить...

Отключить телефон не хватало решимости. Вечно я чего-то жду...

На четвертый день пришла милиция. Утром в дверь постучали, хотя звонок
работал. К счастью, была наброшена цепочка. В дверном проеме блеснул
лакированный козырек. Раздалось уверенное, нетерпеливое покашливание.

Я не боялся милиции. Просто не мог разговаривать с властями. Один мой
вид чего стоил... Я спросил:

-- В чем дело? Предъявите ордер... Существует закон о
неприкосновенности жилища... Милиционер с угрозой выговорил:

-- Ордер не проблема.

И сразу же ушел. А я вернулся к моим бутылкам. В любой из них таились
чудеса...

Прошло двадцать минут. Что-то заставило меня посмотреть в окно. Через
двор шагал наряд милиции. По-моему, их было человек десять.

Я слышал их тяжелые шаги на лестнице. Потом они звонили, резко и
нетерпеливо.

Я не реагировал.

Что они могли сделать? Взломать старинную петербургскую дверь? На шум
сбежалась бы вся улица Рубинштейна...

Милиционеры топтались на площадке около часа. Один из них прокричал в
замочную скважину:

-- Дайте разъяснения по нижеперечисленным статьям Уголовного кодекса.
Притонодержательство, тунеядство, неповиновение властям...

Статей было так много, что я решил об этом не думать.

Милиционеры все не уходили. Кто-то из них оказался хорошим психологом.
Он постучал в дверь и крикнул:

-- Можно попросить стакан холодной воды?!

Видимо, рассчитывал на мою сентиментальность. Или на чудодейственную
силу абсурда...

Я не реагировал.

Наконец милиционеры сунули под дверь листок бумаги и ушли. Я видел, как
они пересекают двор. На этот раз я их пересчитал. Шесть козырьков
поблескивали на солнце.

Бумага оказалась повесткой, которую я разглядывал минуты три. В конце
говорилось: "Явка обязательна". Фамилии следователя -- не было. Названия
дела, по которому меня вызывали -- тоже. Не было даже указано, кто я:
свидетель, ответчик или пострадавший. Не было даже номера комнаты. Только --
время и дата.

Я знал, что такие повестки недействительны. Меня научил этому Игорь
Ефимов. И я кинул повестку в мусорный бак...

Милиция затем приходила еще раза четыре. И я всегда узнавал об этом
заранее. Меня предупреждал алкоголик Смирнов.

Гена Смирнов был опустившимся журналистом. Он жил напротив моего дома.
Целыми днями пил у окна шартрез. И с любопытством поглядывал на улицу.

А я жил в глубине двора на пятом этаже без лифта. От ворот до нашего
подъезда было метров сто.

Если во двор заходил наряд милиции, Смирнов отодвигал бутылку. Он
звонил мне по телефону и четко выговаривал единственную фразу:

-- Бляди идут!

После чего я лишний раз осматривал засовы и уходил на кухню. Подальше
от входных дверей.

Когда милиция удалялась, я выглядывал из-за портьеры. В далеком окне
напротив маячил Смирнов. Он салютовал мне бутылкой...

На одиннадцатые сутки у меня появились галлюцинации. Это были не черти,
а примитивные кошки. Белые и серые, несколько штук.

Затем на меня пролился дождь из червячков. На животе образовались
розовые пятна. Кожа на ладонях стала шелушиться.

Выпивка кончилась. Деньги кончились. Передвигаться и действовать не
было сил.

Что мне оставалось делать? Лечь в постель, укрыться с головой и ждать.
Рано или поздно все это должно было кончиться. Сердце у меня здоровое. Ведь
протащило же оно меня через сотню запоев.

Мотор хороший. Жаль, что нету тормозов. Останавливаюсь я только в
кювете...

Я укрылся с головой и затих. В ногах у меня копошились таинственные,
липкие гады. Во мраке звенели непонятные бубенчики.

По одеялу строем маршировали цифры и буквы. Временами из них
составлялись короткие предложения. Один раз я прочел:

"Непоправима только смерть!.."

Не такая уж глупая мысль, если вдуматься...

И в этот момент зазвонил телефон. Я сразу понял,

кто это. Я знал, что это -- Таня. Знал и все.

Я поднял трубку. Из хаоса выплыл спокойный

Танин голос:

-- Привет! Мы в Австрии. У нас все хорошо... Ты выпил?

Я рассердился:

-- Да за кого ты меня принимаешь?!..

-- Нас встретили. Тут много знакомых. Все тебе кланяются...

Я стоял босой у телефона и молчал. За окном грохотал перфоратор. В
зеркале отражалось старое пальто.

Я только спросил:

-- Мы еще встретимся?

-- Да... Если ты нас любишь...

Я даже не спросил -- где мы встретимся? Это не имело значения. Может
быть, в раю. Потому что рай -- это и есть место встречи. И больше ничего.
Камера общего типа, где можно встретить близкого человека...

Вдруг я увидел мир как единое целое. Все происходило одновременно. Все
совершалось на моих глазах...

Моя жена сказала:

-- Да, если ты нас любишь...

-- При чем тут любовь? -- спросил я. Затем добавил:

-- Любовь -- это для молодежи. Для военнослужащих и спортсменов... А
тут все гораздо сложнее. Тут уже не любовь, а судьба...

Потом что-то щелкнуло, и все затихло. Теперь надо было уснуть в пустой
и душной комнате...

Июнь 1983 года

Нью-Йорк