Чтение 21–й страницы книги ~Чемодан~

жизнь мечтал, чтобы оскорбили его национальное достоинство. При том, что он
как раз евреем не был. Это я был до некоторой степени евреем. Так уж
получилось. Запутанная семейная история. Лень рассказывать...

Кстати, Борина жена, в девичестве -- Файнциммер, любила повторять: "Боря
выпил столько моей крови, что теперь и он наполовину еврей!".

Раньше я не замечал в Боре кавказского патриотизма. Теперь он даже
заговорил с грузинским акцентом:

-- Я -- еврей? Значит, я, по-твоему -- еврей?! Обижаешь, дорогой!..

Короче, они направились в подворотню. Я сказал:

-- Перестань. Оставь человека в покое. Пошли отсюда.

Но брат уже сворачивал за угол, крикнув:

-- Не уходи. Если появится милиция, свистни...

Я не знаю, что творилось в подворотне. Я только видел, как шарахались
проходившие мимо люди.

Брат появился через несколько секунд. Нижняя губа его была разбита. В
руке он держал совершенно новую котиковую шапку. Мы быстро зашагали к
Владимирской площади.

Боря отдышался и говорит:

-- Я ему дал по физиономии. И он мне дал по физиономии. У него свалилась
шапка. И у меня свалилась шапка. Я смотрю -- его шапка новее. Нагибаюсь,
беру его шапку. А он, естественно -- мою. Я его изматерил. И он меня. На том
и разошлись. А эту шапку я дарю тебе. Бери.

Я сказал:

-- Купи уж лучше бутылку подсолнечного масла.

-- Разумеется, -- ответил брат, -- только сначала выпьем. Мне это
необходимо в порядке дезинфекции.

И он для убедительности выпятил разбитую губу...

Дома я оказался глубокой ночью. Лена даже не спросила, где я был. Она
спросила:

-- Где подсолнечное масло?

Я произнес что-то невнятное.

В ответ прозвучало:

-- Вечно друзья пьют за твой счет!

-- Зато, -- говорю, -- у меня есть новая котиковая шапка.

Что я мог еще сказать?

Из ванной я слышал, как она повторяет:

-- Боже мой, чем все это кончится? Чем это кончится?..

ШОФЕРСКИЕ ПЕРЧАТКИ

С Юрой Шлиппенбахом мы познакомились на конференции в Таврическом дворце.
Вернее, на совещании редакторов многотиражных газет. Я представлял газету
"Турбостроитель". Шлиппенбах -ленфильмовскую многотиражку под названием
"Кадр".

Докладывал второй секретарь обкома партии Болотников. В конце он сказал:

-- У нас есть образцовые газеты, например, "Знамя прогресса". Есть
посредственные, типа "Адмиралтейца". Есть плохие, вроде "Турбостроителя". И
наконец, есть уникальная газета "Кадр". Это нечто фантастическое по
бездарности и скуке.

Я слегка пригнулся. Шлиппенбах, наоборот, горделиво выпрямился. Видимо,
почувствовал себя гонимым диссидентом. Затем довольно громко крикнул:

-- Ленин говорил, что критика должна быть обоснованной!

-- Твоя газета, Юра, ниже всякой критики, -- ответил секретарь...

В перерыве Шлиппенбах остановил меня и спрашивает:

-- Извините, какой у вас рост?..

Я не удивился. Я к этому привык. Я знал, что далее последует такой
абсурдный разговор:

"-- Какой у тебя рост? -- Сто девяносто четыре. -- Жаль, что ты в
баскетбол не играешь. -- Почему не играю? Играю. -- Я так и подумал..."

-- Какой у вас рост? -- спросил Шлиппенбах.

-- Метр девяносто четыре. А что?

-- Дело в том, что я снимаю любительскую кинокартину. Хочу предложить вам
главную роль.

-- У меня нет актерских способностей.

-- Это неважно. Зато фактура подходящая.

-- Что значит -- фактура?

-- Внешний облик.

Мы договорились встретиться на следующее утро.

Шлиппенбаха я и раньше знал по газетному сектору. Просто мы не были лично
знакомы. Это был нервный худой человек с грязноватыми длинными волосами. Он
говорил, что его шведские предки упоминаются в исторических документах.
Кроме того, Шлиппенбах носил в хозяйственной сумке однотомник Пушкина.
"Полтава" была заложена конфетной оберткой.

-- Читайте, -- нервно говорил Шлиппенбах.

И, не дожидаясь реакции, лающим голосом выкрикивал:
Пальбой отбитые дружины,
Мешаясь, катятся во прах.
Уходит Розен сквозь теснины,
Сдается пылкий Шлиппенбах...

В газетном секторе его побаивались. Шлиппенбах вел себя чрезвычайно
дерзко. Может быть, сказывалась пылкость, доставшаяся ему в наследство от
шведского генерала. А вот уступать и сдаваться Шлиппенбах не любил.

Помню, умер старый журналист Матюшин. Кто-то взялся собирать деньги на
похороны. Обратились к Шлиппенбаху. Тот воскликнул:

--Я и за живого Матюшина рубля не дал бы. А за мертвого и пятака не дам.
Пускай КГБ хоронит своих осведомителей...

При этом Шлиппенбах без конца занимал деньги у сослуживцев и возвращал их
неохотно. Список кредиторов растянулся в его журналистском блокноте на два
листа. Когда ему напоминали о долге, Шлиппенбах угрожающе восклицал:

-- Будешь надоедать -- вычеркну тебя из списка!..

Вечером после совещания он раза два звонил мне. Так, без конкретного
повода. Вялый тон его говорил о нашей крепнущей близости. Ведь другу можно
позвонить и без особой нужды.

-- Тоска, -- жаловался Шлиппенбах, -- и выпить нечего. Лежу тут на диване
в одиночестве, с женой...

Кончая разговор, он мне напомнил:

-- Завтра асе обсудим.

Утро мы провели в газетном секторе. Я вычитывал сверку, Шлиппенбах
готовил очередной номер. То и дело он нервно выкрикивал:

-- Куда девались ножницы?! Кто взял мою линейку?! Как пишется
"Южно-Африканская республика" -- вместе или через дефис?!..

Затем мы пошли обедать.

В шестидесятые годы буфет Дома прессы относился к распределителям
начального звена. В нем продавались говяжьи сосиски, консервы, икра,
мармелад, языки, дефицитная рыба. Теоретически, буфет обслуживал сотрудников
Дома прессы. В том числе -- журналистов из многотиражек. Практически же там
могли оказаться и люди с улицы. Например, внештатные авторы. То есть,
постепенно распредели-
тель становился все менее закрытым. А значит, де-
фицитных продуктов там оставалось все меньше. На-
конец, из былого великолепия уцелело лишь жигу-
левское пиво.

Буфет занимал всю северную часть шестого эта-
жа. Окна выходили на Фонтанку. В трех залах могло
одновременно разместиться больше ста человек.

Шлиппенбах затащил меня в нишу. Столик был
рассчитан на двоих. Разговор нам, видно, предстоял
сугубо конфиденциальный.

Мы заказали пиво и бутерброды. Шлиппенбах,
слегка понизив голос, начал:

-- Я обратился к вам, потому что ценю интел-
лигентных людей. Я сам интеллигентный человек.
Нас мало. Откровенно говоря, нас должно быть еще
меньше. Аристократы вымирают, как доисторические
животные. Однако, ближе к делу. Я решил снять
любительский фильм. Хватит отдавать свои лучшие
годы пошлой журналистике. Хочется настоящей
творческой работы. В общем, завтра я приступаю к
съемкам. Фильм будет минут на десять. Задуман он
как сатирический памфлет. Сюжет таков. В Ленин-
граде появляется таинственный незнакомец. В кем
легко узнать царя Петра. Того самого, который двести
шестьдесят лет назад основал Петербург. Теперь ве-
ликого государя окружает пошлая советская дейст-
вительность. Милиционер грозит ему штрафом. Двое
алкашей предлагают скинуться на троих. Фарцовщи-
ки хотят купить у царя ботинки. Чувихи принимают
его за богатого иностранца. Сотрудники КГБ -- за
шпиона. И так далее. Короче, всюду пьянство и
бардак. Царь в ужасе кричит -- что я наделал?! За-
чем основал этот блядский город?!

Шлиппенбах захохотал так, что разлетелись бу-
мажные салфетки. Потом добавил:

-- Фильм будет, мягко говоря, аполитичный. Де-
монстрировать его придется на частных квартирах.
Надеюсь, его посмотрят западные журналисты, что