после его кончины, никогда не смогла бы услышать в кроне дерева его голос,
который посылал ей прощение.
проводили там ночь. Эта деталь заинтересовала ее. Она свидетельствовала о
том, что они были счастливы. Сабина вновь представила себе Томаша, как если
бы он был одним из ее холстов: на переднем плане Дон Жуан точно мнимая
декорация, написанная художником-примитивистом; в трещине этой декорации
виден Тристан. Томаш погиб как Тристан, но не как Дон Жуан. Сабинины
родители умерли в одну и ту же неделю. Томаш с Терезой в одну и ту же
секунду. Она неожиданно затосковала по Францу.
передергивался от отвращения и называл кладбище свалкой костей и каменьев. В
такие минуты между ними открывалась пропасть непонимания. Только здесь, на
Монпарнасском кладбище, она поняла, что он имел в виду. Ей жаль, что она
была нетерпима. Быть может, останься они вместе подольше, они постепенно
начали бы понимать произнесенные ими слова. Их словари стыдливо и медленно
приблизились бы друг к другу, как излишне робкие любовники, и музыка одного
из них начала бы переплетаться с музыкой другого. Но уже поздно.
дальше, еще дальше, потому что умри она здесь, ее завалили бы камнем, а для
женщины, нигде не находящей пристанища, невыносимо представить себе, что ее
бегство будет навсегда остановлено.
огромных очках. Только о Сабине никто не знал. Франц ошибался, думая, что о
ней рассказывала его жена своим приятельницам в кофейне. Сабина была
красивой женщиной, и Марии-Клод совсем не улыбалось, чтобы люди мысленно
сравнивали их лица.
ни рисунка, ни даже ее фотографии. И случилось так, что она исчезла из его
мира бесследно. Не осталось ни одного осязаемого доказательства, что он
провел с ней самый дивный год своей жизни.
нет-нет да и оторвется от книги и уставит пытливый взгляд на него.
ясно одно: он думает о Сабине.
читатель, и ей ужасно хочется поговорить с ним на эту тему. Но он думает о
том, как отнеслась бы к статье Сабина. Все, что он делает, он делает ради
Сабины и делает так, чтобы Сабине понравилось.
который никогда не посмел бы обидеть свою очкастую студентку. Культ Сабины
он лелеет в себе, скорее, как религию, чем как любовь.
любовница была ему послана именно Сабиной. Поэтому между его земной и
неземной любовью царит абсолютный мир. И если таки неземная любовь содержит
обязательно (несколько она неземная) значительную долю необъяснимого и
непонятного (вспомним словарь непонятых слов, сей длинный список
недопониманий!), его земная любовь основана на истинном понимании.
набросана, и она с благодарностью включает в нее мотивы, позаимствованные у
Франца. Великий Поход - и ее вероисповедание. Музыка для нее, как и для
него, дионисийское опьянение. Они часто ходят вместе танцевать. Они живут в
правде, и все, что бы ни делали, ни для кого не должно быть тайной. Они
тянутся к обществу друзей, коллег, студентов и вовсе незнакомых людей, они
любят посидеть с ними, выпить и поболтать. Они нередко отправляются на
прогулки в Альпы. Франц нагибается, девушка вскакивает ему на спину, и он
бегает с ней по лугам, выкрикивая вдобавок длинное немецкое стихотворение,
какому в детстве его научила мама. Девушка смеется и, обхватив его за шею,
восхищается его ногами, плечами и легкими.
оккупированной русской империей, от нее ускользает. В годовщину вторжения
одно чешское общество устраивает в Женеве вечер воспоминаний. В зале мало
народу. У оратора седые, завитые парикмахером волосы. Он произносит долгую
речь, навевающую скуку и на тех немногих энтузиастов, которые пришли его
послушать. Говорит он по-французски без ошибок, но с чудовищным акцентом.
Время от времени, желая подчеркнуть свою мысль, он поднимает указательный
палец, как бы угрожая присутствующим.
блаженно улыбается. Он смотрит на седовласого мужа, который симпатичен ему
даже со своим диковинным указательным пальцем. Ему кажется, что этот мужчина
- тайный посланник, ангел, что поддерживает связь между ним и его богиней.
Он закрывает глаза, как закрывал их на Сабинином теле в пятнадцати
европейских и одном американском отеле.
легла возле Томаша. Он спал. Она наклонилась над его лицом и, целуя, уловила
в его волосах странный запах. Принюхалась к ним еще и еще раз. Обнюхивая
его, словно собака, она наконец поняла: это был запах женского лона.
просыпался немного раньше, чем они, но тревожить их не осмеливался.
Терпеливо ждал звонка, дававшего ему право вспрыгнуть к ним на постель,
ступать по их телам и тыкаться в них головой. Когда-то в прошлом они
пытались сопротивляться ему и сбрасывали его с постели, но он был упрямее их
и в конце концов отстоял свои права. Впрочем, в последнее время Терезе было
даже приятно осознавать, что Каренин зовет ее войти в день. Для него минута
пробуждения была настоящим счастьем: полный наивного и глупого удивления,
что вновь живет на свете, он искренно радовался. Она же, напротив,
просыпалась без удовольствия, мечтая продлить ночь и не открывать глаз.
его ошейник с поводком. Тереза застегнула ему на шее ошейник, и они вместе
отправились в магазин. Она купила молока, хлеба, масла и неизменный рогалик
для него. Обратно он шел рядом с ней и нес рогалик во рту. Он гордо глядел
по сторонам и, должно быть, испытывал большое удовлетворение, что привлекает
внимание прохожих.
заметит его и, согнувшись в три погибели, начнет ворчать и делать вид, что
хочет отнять у него рогалик. Это происходило каждый день: минут пять, по
крайней мере, они гонялись по квартире, пока Каренин не залезал под стол и
вмиг не уплетал свой рогалик.
столе стоял маленький транзистор, и он весь обратился в слух.
подслушанных частных разговоров, записанных каким-то чешским сексотом, что
втерся в среду эмигрантов и затем с великой помпой вернулся в Прагу. Это
была малозначащая болтовня, в которой время от времени проскакивало острое
словцо об оккупационном режиме в Чехословакии, а также фразы, в каких один
эмигрант обзывал другого идиотом или мошенником. Но в репортаже именно эти
фразы занимали основное место: они призваны были доказать не только то, что
люди дурно говорят о Советском Союзе (в Чехии это никого не поражало), но
что они и поносят друг друга, не гнушаясь при этом самой грубой брани.
Удивительно, люди сквернословят с утра до вечера, но если они слышат по
радио, как выражается знакомый, уважаемый человек, как он после каждой фразы
вставляет "иди в жопу", то чувствуют себя глубоко оскорбленными.
Прохазка, чешский романист, обладавший в свои сорок бычьей жизнестойкостью,
еще до 1968 года взялся громогласно критиковать общественные порядки в
стране. Он был одной из самых популярных фигур "Пражской весны", той самой
головокружительной либерализации коммунизма, которая завершилась русским
вторжением. Вскоре после вторжения все газеты затеяли травлю Прохазки, но
чем больше науськивали на него людей, тем больше люди любили его. Шел 1970
год, и по радио начали передавать целый цикл частных разговоров, которые
Прохазка вел два года назад (то бишь весной 1968) с университетским
профессором Вацлавом Черным. Тогда никто из них и думать не думал, что в
профессорской квартире вмонтировано подслушивающее устройство и что за
каждым их шагом уже давно установлена слежка! Прохазка всегда любил потешить
своих друзей разного рода гиперболами и несуразностями, и сейчас эти
несуразности определенными порциями звучали по радио. Тайная полиции,
организовавшая передачу, делала особый упор на те фразы, в которых романист
смеялся над своими друзьями - над Дубчеком, например. Люди, хоть сами и
песочат своих друзей при всяком удобном случае, теперь возмущались любимым
Прохазкой больше, чем тайной полицией.
свете. Но чтобы передавать свои ленты публично по радио - такого, пожалуй,
не существует нигде, кроме Чехии! Нет ничего равного этому!
Бажанов Олег
Сертаков Виталий
Быков Василий
Русанов Владислав
Белов Вольф
Грабб Джеф