ужаса, глазами.
ней по самую рукоять.
34. Пока жизнь не прожита конца, смысла в ней нету
только мышцу - и в больнице его продержали лишь сутки.
сутки. Из-за важности пострадавшего лица и известности подозреваемого
расследованием занялось не адлерское отделение милиции, а центральное.
Адлер, впрочем, - часть Большого Сочи, в котором и у директора Дроздова, и
тем более у Цфасмана, действительно, всё было схвачено.
Причём, если бы дело вели адлерцы, ей, наверное, не пришлось бы расстаться
со всеми банкнотами, кружившимися в ресторане зелёным вихрем.
равно не смогли бы влепить срока, потому что Гуров заявил следователю, будто
она стала метать в него ножи на фоне России по его же пьяной просьбе, а
угодила ему в плечо по его же вине. Больше того: пусть даже Анна угодила бы
ножом не в него, а, скажем, в меня или в того же араба, и при этом не
располагала ни Цфасманом с Дроздовым, ни наличными, - они, деньги, были у
Гурова. И полагаю, не меньше, чем у обоих вместе.
большим злом считал всегда малые деньги, он со всеми держался как богач даже
когда у него было лишь два миллиона в зелёных. Она сказала мне об этом в
самолёте, вылетевшем в Москву на рассвете следующего дня.
борту образовалось свободное место. Она предложила моему соседу поменяться с
ней креслами и подсела ко мне.
переживал происшедшее по-своему и не желал постороннего комментария.
Переживал я не столько из-за происшедшего в ресторане, сколько из-за того,
что случилось там до происшествия. Из-за того, что рассказывала Анна.
всю ночь думала вернуться на деревянный бульвар, пройти по нему до конца, в
самую глубь воды и броситься вниз. То есть утопиться - поскольку плавать,
дескать, я не умею.
этого гнусного объявления. И хмыкнула: бросилась бы в воду, привязав к шее
камень. Как Бедная Лиза. Или как певица, о которой вчера пела Оля. По
крайней мере, я, мол, довольна, что отложила самоубийство на "когда
протрезвею".
смысла и никакой ценности в ней нету. И быть не может. И будто смысл и
ценность твоей жизни зависят только от тебя самого: что, мол, хочешь, то и
видишь. Иного смысла или иной ценности в жизни нету. И быть не может.
в результате происшедшего.
гладью. Быть может, я и вздремнул, ибо увидел ещё, что у самой кромки моря,
по другую сторону моего серого забора, спиной ко мне сидела на табурете
стройная женщина. И смотрела куда-то вдаль. В ногах у неё разлёгся белый
шпиц, а поодаль, тоже ко мне спиной, сидел на таком же табурете мужчина.
Вместо золотого баса он держал на коленях доли - длинный кавказский барабан
с узким и потёртым днищем. Человек был уже седой, и уставшими пальцами
выстукивал неслышную мелодию. А солнце, хотя по-прежнему лежало на воде, не
всходило, а закатывалось.
теперь быть с Катей? Как с ней расстаться? Или я всё-таки обязан - после
происшедшего - проводить её до дому?
Встречал, собственно, не меня, а Анну, которую я описал ему накануне из
телефонной будки. Увидев рядом со мной Катю, он возбудился и воскликнул, что
я был прав: не просто выставочный корпус, а копия Ким Бейсингер!
бюста и ягодиц Катя принадлежит к двенадцатой категории в его классификации,
он усадил её на переднее сиденье. И извинился перед ней за то, что у него
"Волга". Обещал, правда, будто скоро приобретёт "Мерседес". Потом включил
лёгкую музыку и стал о чём-то с ней беседовать.
гостиницы. К моему удивлению, он не стал сопротивляться и настаивать, чтобы
предстоявшую мне в городе ночь я провёл у него.
Остановился, кстати, в той же гостинице, у которой он тогда меня высадил.
Незадолго до вылета я позвонил ему, но дома его не было.
бы счастливы. Но это, дескать, мираж, ибо рано или поздно Митя, её,
разумеется, бросит.
остановился как раз у друга, поскольку с Катей он расстался. Я потребовал у
него её телефон и сразу же стал его набирать. Мне хотелось узнать, в свою
очередь, у Кати ялтинский номер Анны. Не знаю с какою именно целью, но я не
мог не сообщить ей ужасной вести.
рассказал, что шотландца Гибсона зверски убили. В Лондоне. Он приехал из
Бразилии на побывку и на следующий же день его нашли мёртвым в гостиничном
номере. С ножом между бровями. До самой рукоятки.
Америка: пистолеты или автоматы мало кто коллекционирует. Запрещено.
где-то на Урале.
Гурова убила не она. И действительно: был и мотив убийства - месть за
объявление о разводе, и прецедент - перед самым возвращением в Москву Гурова
нашли в восстановленной гостинице "Таврида" с ножом глубоко во лбу. До самой
рукоятки. Между бровей.
убеждал присяжных, что сам по себе ни мотив, ни прецедент не является
неукоснительным доказательством вины. И что Гурова, мол, убили свои же,
банковские. За которыми, дескать, значатся больше прецедентов. И мотив более
весомый: коллеги давно уже обвиняли Гурова в том, что он якобы недодал им
несколько сот тысяч долларов и слинял в Ялту.
отлитого в Канаде кинжала, кроме иных следов были ещё и отпечатки с пальцев
Анны.
35. Между нормальным и ненормальным разницы нету
неё заканчивается не на этом.
английском курортном городе Брайтон. Точнее, в католической церкви отца
Стива Грабовского. В которой я оказался случайно же.
уже консерватором и сам. В той лишь, правда, степени, в какой с каждым днём
понимать мне хочется всё меньше вещей. Только главные и нормальные. А
главного и нормального в новом мало.
повести о Стиве Грабовском, к которой приступил в баре сочинского аэропорта.
Грабовски был поляк, не имел ничего общего с брайтонским священником, жил в
Нью-Йорке, зарабатывал мало, но до определённого времени никого не убивал.
Существовал на зарплату завхоза в одном из жилых домов Манхэттена и мечтал
написать хорошую повесть.
убийство, к которому Грабовски, как я уже сказал, не имел никакого
отношения. Убили негритянку, которую завхоз едва знал, хотя по ряду
признаков - в том числе по отпечаткам пальцев - заподозрили именно его.
Грабовского на убийство. Даже если бы он был не поляк, а англосакс. Этот
мотив следователю-англосаксу очень понравился ещё и потому, что ему
надлежало отвести подозрения от настоящего убийцы, действовавшего по заданию