будет тихо.
ногу лошади. Потом она зарычала, впилась пастью в мясо и
вырвала себе говядину. Оба глаза лошади забелели в темноте, она
поглядела ими обоими и переступила ногами шаг вперед, не забыв
еще от чувства боли жить.
сказал хозяин двора.
места у кобылы стали темными, она уже смежила последнее зрение,
но еще чуяла запах травы, потому что ноздри ее шевельнулись и
рот распался надвое, хотя жевать не мог. Жизнь ее уменьшалась
все дальше, сумев дважды возвратиться на боль и еду. Затем
ноздри ее уже не повелись от сена, и две новые собаки
равнодушно отъедали ногу позади, но жизнь лошади еще была цела
-- она лишь беднела в дальней нищете, делилась все более мелко
и не могла утомиться.
мирный покров застелил на сон грядущий всю видимую землю,
только вокруг хлевов снег растаял и земля была черна, потому
что теплая кровь коров и овец вышла из-под огорож наружу и
летние места оголились. Ликвидировав весь последний дышащий
живой инвентарь, мужики стали есть говядину и всем домашним
также наказывали ее кушать; говядину в то краткое время ели,
как причастие,-- есть никто не хотел, но надо было спрятать
плоть родной убоины в свое тело и сберечь ее там от
обобществления. Иные расчетливые мужики давно опухли от мясной
еды и ходили тяжко, как двигающиеся сараи; других же рвало
беспрерывно, но они не могли расстаться со скотиной и
уничтожали ее до костей, не ожидая пользы желудка. Кто вперед
успел поесть свою живность или кто отпустил ее в колхозное
заключение, тот лежал в пустом гробу и жил в нем, как на тесном
дворе, чувствуя огороженный покой.
настолько ослабел телом без идеологии, что не мог поднять
топора и лег в снег: все равно истины нет на свете или, быть
может, она и была в каком-нибудь растении или в героической
твари, но шел дорожный нищий и съел то растение или растоптал
гнетущуюся низом тварь, а сам умер затем в осеннем овраге, и
тело его выдул ветер в ничто.
должен был завтрашним утром отправить в район пакет с итоговым
отчетом, поэтому дал немедленный свисток к общему
учредительному собранию. Народ выступил со дворов на этот звук
и всем неорганизованным еще составом явился на площадь
Оргдвора. Бабы уже не плакали и высохли лицом, мужики тоже
держались самозабвенно, готовые организоваться навеки.
Приблизившись друг к другу, люди стали без слова всей
середняцкой гущей и загляделись на крыльцо, на котором
находился активист с фонарем в руке,-- от этого собственного
света он не видел разной мелочи на лицах людей, но зато его
самого наблюдали все с ясностью.
попрощаются до будущей жизни.
произнес в тишине:
трижды и попрощался с ним.
чужое доселе тело, и все уста грустно и дружелюбно целовали
каждого.
чувстве некоторое время, чтобы навсегда запомнить новую родню,
потому что до этой поры они жили без памяти друг о друге и без
жалости.
встали на ноги, свободные и пустые сердцем.
графу, а кулаков мы сами тебе покажем.
колхоз, а кого на плот.
Значит, отозвалась массовая работа актива! Вот она, четкая
линия в будущий свет!
активиста -- ночь и без керосина была светла от свежего снега.
не чуем, в нас один прах остался.
истины внутри своей жизни, тогда он встал со снега и вошел в
среду людей.
стали теперь, как я, я тоже ничто.
люди стояли вместе снизу; он опустился на землю, разжег костер
из плетневого материала, и все начали согреваться от огня.
слова, только слышалось, как по-старинному брехала собака на
чужой деревне, точно она существовала в постоянной вечности.
насущное, но, открыв глаза, все забыл. Перед ним стоял Елисей и
держал Настю на руках. Он уже держал девочку часа два, пугаясь
разбудить Чиклина, а девочка спокойно спала, греясь на его
теплой, сердечной груди.
думала, что в мире все есть взаправду и навсегда, и если ушел
Чиклин, то она уже больше нигде не найдет его на свете. В
бараке Настя часто видела Чиклина во сне и даже не хотела
спать, чтобы не мучиться наутро, когда оно настанет без него.
Покажи мне колхоз!
шее и пошел раскулачивать.
он скоро помрет!
внимание на многолюдство. Посторонний, пришлый народ
расположился кучами и малыми массами по Оргдвору, тогда как
колхоз еще спал общим скоплением близ ночного, померкшего
костра. По колхозной улице также находились нездешние люди; они
молча стояли в ожидании той радости, за которой их привели сюда
Елисей и другие колхозные пешеходы. Некоторые странники
обступили Елисея и спрашивали его:
бродить без остановки?
твой актив спит, должно быть?
ним был Прушевский, а Жачев полз позади всех. Прушевского
послал в колхоз товарищ Пашкин, потому что Елисей проходил
вчера мимо котлована и ел кашу у Жачева, но от отсутствия
своего ума не мог сказать ни одного слова. Узнав про то, Пашкин
решил во весь темп бросить Прушевского на колхоз как кадр
культурной революции, ибо без ума организованные люди жить не
должны, а Жачев отправился по своему желанию как урод, и
поэтому они явились втроем с Настей на руках, не считая еще тех
подорожных мужиков, которым Елисей велел идти вслед за собой,
чтобы ликовать в колхозе.
Прушевскому,-- а я скоро обратно к вам поспею.