- Это что, мы пятьдесят четыре рубля погасили?
- А что, мало?
- Да, ничего... А подумать, Миш, так что б им, например, весной взять и
объявить, мол, приходите и всем погасят за пятидесятый год. И номеров никаких и
волокиты.
- Да у нас, мам, все через жопу, - Михаил убирал оставшиеся облигации в
шкатулку. - А с другой стороны, знаешь, многие старики газет не выписывают,
лежат дома. Может парализованные. Глядишь и забудут. А государству выгода.
- Да. Разве что ради этого... Слушай, ты норму собираешься есть, или нет? Вторые
сутки на окне лежит.
- Щас, мам. Меня просто вчера мутило. Мы с Андрюшкой в пивбаре были, а там
креветки какие-то сомнительные. Я щас съем.
- Давай, давай, А то забудешь. Так и до завтра останется.
- Да чего тут, долго ли... - он взял лежащую на бумаге норму и, откусывая,
побрел в комнату.
- Сестра! - донеслось из распахнутой двери палаты.
Зоя нехотя встала.
Сидящая рядом Клава пила чай:
- Чего он орет? Кнопка не работает, что ль?
- Да это безрукий тот...
- Аааа...
Сунув руки в карманы узенького белого халата, Зоя прошла по коридору, завернула
в палату. Краюхин лежал в полумраке, положив забинтованные култышки поверх
серого одеяла.
- Что случилось? - тихо спросила Зоя.
- Сестра... вот... это...
- Утку, что ль?
- Ага.
Нагнувшись, Зоя вынула из-под его кровати пластмассовое судно, сунула ему под
одеяло...
Краюхин заворочался.
- Через пять минут приду.
Зоя вышла, прикрыла дверь следующей палаты.
Клава допила свой чай и читала, полулежа на кушетке.
Зевнув, Зоя опустилась на стул:
- Клав, я не помню, Седых кололи?
- Кололи, ты что.
- А у меня перепуталось все...
- Устала?
- Немного есть.
- Ну, ляг поспи, я посижу.
Клава встала, Зоя легла на кушетку, постанывая, вытянулась:
- Оооо, господи... да, там , не забыть, утка у этого...
- Безрукого?
- Да.
- Щас пойти?
- Пойди, я только подложила
- Слушай, Зой, а как это он умудрился?
- Руки?
- Да.
- А он на стройке работал, он плотник, кажется. Ну и на пятом этаже доски они
вдвоем несли. Стопку досок. А там идти можно было в обход по настилу и по
прямой, прямо по стене. Они по стене пошли.
- Это он сам рассказывал?
- Нет, Гликман. Вот. Пошли, значит, и... оооууааа... - Зоя зевнула, - и
оступился кто-то. Полетели с пятого этажа. Приятель его доски отпустил и вниз.
Насмерть. А этот в доски как-то инстинктивно вцепился и вместе с ними. А они,
как веер распустились. И он, как будто на парашюте. Ногу только вывихнул.
- А руки?
- И руки. Когда он упал, доски от толчка сложились, ну, как ножницы, и руки в
них попали. И отсекло напрочь.
- Да. Хорошо хоть сам цел остался.
- Конечно. Да еще один в палате лежит. Совсем рай...
- А соседа перевели, что ль?
- Выписали вчера... Ну, Клав, я подремлю немного...
- Дреми.
Клава встала, прошла к палате Краюхина, заглянула,
- Ну, как? Можно выносить?
- Можно, - слабо отозвался Краюхин.
Клава сунула руку под одеяло, нащупала потеплевшее судно, вытащила. На дне было
немного желтоватой мочи. Клава шагнула к двери, но Краюхин приподнял голову:
- Сестра... там я вспомнил... вот..
- Что?
- Да там у меня в брюках, в кармане была...
- Что?
- Норма. Нам раздали тогда. Она ведь так и лежит там...
- Ну и что?
- Да съесть ведь надо.
- Сейчас?
- Ну, а что. И так два дня прошло. А я только вспомнил...
- Ну, что, принести, что ль?
- Принеси.
- Ваша как фамилия?
- Краюхин.
Держа перед собой судно, Клава вышла.
Опорожнив его в туалете, она, вернувшись, сунула его под краюхинскую кровать,
потом пройдя по коридору и перегнувшись через спящую Зою, сняла ключ гардероба с
гвоздя.
Зоя вздохнула и улыбнулась во сне.
Спустившись на первый этаж, Клава прошла мимо двух спящих в коридоре сестер,
отперла гардероб, зажгла свет.
Три мыши спрыгнули со стола приемщицы и бросились под шкафы.
Клава выдвинула ящик стола, достала пухлую книгу учета, села на расшатанный
стул:
- Краюхин... два дня назад,.. так... Краюхин... где же... - она листала
коричневые страницы. - Вот... Девяносто семь.
Подошла к девяносто седьмому шкафчику, открыла. На гвозде висел ободранный
ватник, покрытый засохшей грязью и кровью. Рядом висели такие же ватные брюки.
Коричневые от земли сапоги стояли внизу.
Клава сунула руку в карман брюк и сразу под пальцами зашуршал пакетик нормы. Она
вытянула его. Норма была сильно расплющена.
Клава убрала книгу в стол, погасила свет, вышла, заперла дверь. Одна из спящих
сестер подняла голову:
- Клав, ты?
- Я. Спи, чего беспокоишься...
- А я думала звонят... - забормотала сестра.
Помахивая ключом и нормой, Клава поднялась по лестнице.
Зои на кушетке не было.
Клава вошла к безрукому.
Тот по-прежнему лежал на спине Клава помахала пакетиком:
- Нашла
- Ну и хорошо...
- Оставить нам?
- Оставь... а вообще... как же... как... я ж теперь... как есть-то...
Голос егo задрожал.
- Да вы не беспокойтесь, - Клава опустилась на край его кровати, - у нас такие
сейчас протезы делают. Ну, совсем, как руки. Вам радоваться надо, что вы живы.
Товарищ погиб ведь, да?
- Гриша. Да. Разбился, говорят. А я вот цел...
- Ну вот. А норму я вам помогу съесть.
Она разорвала пакетик и, отломив кусочек уже подсохшей нормы, протянула
Краюхину. Он открыл рот, принял кусочек и стал медленно жевать
- Так что вы не падайте духом. По-моему, лучше руки потерять, чем ноги. Протезы
одели и все. И никаких костылей...
Она снова сунула в рот кусочек.
Краюхин молча жевал.
Сзади вошла Зоя:
- Вот ты где. А меня разбудили, черти.
- Кто?
- Якишин. Заорал, как резаный.
- А я не слышала. Я в гардероб ходила.
- Хорошо, что не слышала.
- Уколола?
- Уколола. Спит, как сурок.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Каменистый Артем
Херберт Фрэнк
Якубенко Николай
Каргалов Вадим
Роллинс Джеймс
Андреев Николай