Чтение 21–й страницы книги ~Созвездие Козлотура~

очень поверил в эту покорность. Мне подумалось, что девушка с такими пухлыми
губами может быть и не такой уж покорной.

Я следил за ней, пока она со своими спутницами не скрылась из глаз.
Слава богу, ребята ничего не заметили. Они держали под прицелом улицу, а
девушка как бы прошла над ними. Я посидел еще немного и почувствовал, что
разговоры товарищей как-то до меня не доходят. Я уже нырнул куда-то и слышал
их через толщу воды.

Девушка не выходила у меня из головы. Мне захотелось ее снова увидеть.
Не то чтобы я боялся, что ее увлекут щеголи в белых рубашках, с томной
походкой. Нет, я был уверен, что их дурацкие патронташи с полупустыми
гильзами казбечин не представляют для нее опасности. Слишком мелкая дробь. К
тому же я понимал: вынуть ее из такой плотной шершавой обертки, как две
пожилые женщины, задача дай бог.

Как бы там ни было, я распрощался с ребятами и ушел. Найти ее в такой
толчее казалось невероятным. Но она мне уже мерещилась. Чуть-чуть, но
все-таки. А раз человек мерещится, можно быть спокойным -- сам найдется. Раз
так, подумал я, значит, я излечился от старой болезни. Майор оказался
неплохим врачом. Я почувствовал в себе вернейший признак выздоровления,
желание снова заболеть. Я стал ее искать.

Я знал, что ее увижу, а что дальше будет -- понятия не имел. Просто
надо было убедиться -- в самом деле она мерещится или только показалось?

И вот я вижу -- она стоит на маленьком причале для местных катеров.
Наклонилась над барьером и смотрит в воду. На ней какая-то детская рубашонка
и широченная юбка на недоразвитой талии. Про таких девушек у нас говорят:
ножницами можно перерезать.

Рядом с девушкой на скамейке сидели обе женщины, с которыми она так
покорно проходила по набережной.

Надо сказать, что о наших краях болтают всякую чепуху. Вроде того, что
девушек воруют, увозят в горы и тому подобную чушь. В основном все это бред,
но многие верят.

Во всяком случае, спутницы девушки сейчас сидели от нее так близко, что
в случае неожиданного умыкания могли бы, не вставая со скамейки, удержать ее
хотя бы за юбку. Юбка эта сейчас плескалась вокруг ее ног широко и свободно,
как флаг независимой, хотя и вполне миролюбивой державы.

Раздумывая, как быть дальше, я прошел до конца причала и, возвращаясь,
решил во что бы то ни стало остановиться возле нее. Я решил использовать
единственную ошибку, допущенную охраной,-- фланг, обращенный к морю, был
открыт.

Море было на моей стороне. И вот я подхожу, а легкий ветерок дует мне в
спину, как дружеская рука, подталкивающая на преступление. Неожиданно порыв
так раздул ее юбку, что мне показалось -- она вот-вот взлетит, прежде чем я
успею подойти. Я даже немного ускорил шаги. Но девушка, не глядя на юбку,
прихлопнула ее рукой. Так прикрывают окно, чтобы устранить сквознячок. А
может быть, так гасят парашют. Хотя я сам с парашютом не прыгал и,
разумеется, не собираюсь, но почему-то образ парашюта, особенно
нераскрывающегося, меня преследует...

Но как к ней все-таки подойти? И вдруг меня осенило. Надо притвориться
приезжим. Обычно они друг другу почему-то больше доверяют. То, что она не из
наших краев, было видно сразу.

И вот я подошел и стал рядом с ней. Стою себе солидно и скромно. Вроде
человек гулял, а потом решил: дай я посмотрю на это Черное море, с чего оно
плещется тут без всякой пользы для отдыхающих. Чтобы не было никаких
подозрений, я даже не смотрел в ее сторону.

Внизу, прямо под нами, у железной лесенки, болталась шлюпка с рыбацкого
баркаса. Сам баркас стоял на рейде. На эту шлюпку она и смотрела. Теперь-то
можно сказать, что она смотрела прямо в глаза судьбе. Но тогда я этого не
понимал. Я только заметил, что она как-то задумчиво смотрела на нее. Может
быть, она решила удрать на этой шлюпке от своих спутниц. Я бы с
удовольствием помог ей, хотя бы в качестве гребца.

Я стоял рядом с ней, медленно чугунея и чувствуя: чем дальше буду
молчать, тем труднее мне будет заговорить.

-- Интересно, что это за лодка? -- наконец пробубнил я, обращаясь к
ней, но не прямо, а так под углом в сорок пять градусов.

Более глупый вопрос трудно было придумать. Девушка слегка пожала
плечами.

-- Странно,-- сказал я, продолжая гнуть ту же дурацкую линию, как будто
увидеть шлюпку у причала бог весть какое чудо.-- Ведь говорят, здесь граница
близко,-- нервно проговорил я, мысленно колотя себя головой о поручни.

-- А что, может, контрабандисты? -- обрадовалась она.

-- У нас в санатории рассказывали,-- начал я бодро, еще сам не зная о
чем.

Как раз в это время, грохоча сапогами, по железной лесенке спустились
два человека. Первый нес большую плетеную корзину, прикрытую полотенцем, у
второго за плечами лежал мешок.

Я замолк и приложил палец к губам.

-- Как интересно,-- прошептала девушка.-- Что они будут делать?

Я слегка покачал головой, давая знать, что ничего хорошего от них
ожидать не следует. Девушка закусила губу и еще ниже наклонилась над
поручнями.

Тот, что шел с корзиной, вскочил на пляшущую лодку и, пробежав по
банкам, уселся на корму, поставив корзину между ног. Не успел я опомниться,
как он поднял свое румяное до черноты лицо и, улыбаясь, кивнул мне. Это был
один из тех рыбаков, с которыми я когда-то выходил в море. Звали его Спиро.

-- Приветствую работников печати! -- закричал он, сверкнув зубами

Я почувствовал, что неудержимо краснею, и незаметно кивнул ему головой.
Но ему дай только рот раскрыть,

-- Закусываете рыбкой, а пишете про козлотуров,-- крикнул он и добавил,
оглядев меня и девушку: -- Интересное начинание, между прочим..

-- Как дела? -- вяло спросил я, понимая, что маскироваться дальше было
бы еще глупей.

-- Видишь, везу премиальные.

Он сдернул с корзины полотенце. В ней стояли винные бутылки.

-- План перевыполняем, но золотая рыбка пока еще не попалась,-- добавил
он, глядя на девушку своими прозрачными, бесстыжими глазами.-- Калон карица
(хорошая девушка)! -- вдруг закричал он, откидываясь и хохоча. Видно было,
что, прежде чем купить вино, он основательно его отдегустировал.-- Девушка,
пусть он вам споет песню козлотура,-- вдруг вспомнил он и снова завелся: --
Он хорошо поет песню про козлотура, они все там поют песню про козлотура,
они чокнулись на этой песне...

Наконец товарищ его оттолкнулся и сел на весла. Спиро еще долго
дурачился, делая вид, что хочет утопиться на глазах у некоторых глупых
людей, не понимающих, с каким сокровищем рядом они стоят.

-- Подписчики волнуются! -- закричал он издали, и лодка растворилась в
колеблющейся темноте моря.

Все это время девушка держалась хорошо. Она дружелюбно улыбалась, и я
постепенно успокоился.

-- Что это за козлотуры? -- спросила она, как только мы остались одни.

-- Да так, новое животное,-- сказал я небрежно.

-- Странно, почему же я о нем не слыхала?

-- Скоро услышите,-- сказал я.

-- И вы поете песню о новом животном?

-- Скорее подпеваю.

-- А в Москве ее уже поют?

-- Кажется, еще нет,-- сказал я.

-- Нам пора,-- неожиданно раздалось за спиной.

Мы обернулись. Обе женщины стояли перед нами, откровенно враждебно
оглядывая меня. Девушка мягко отошла к ним.

-- Мы целыми днями на пляже,-- сказала она, как бы договаривая фразу, и
взяла под руку своих спутниц.

Я очень вежливо попрощался со всеми и отошел. Я пересек приморскую
улицу и отправился домой малолюдным переулком, чтобы не встречаться с
друзьями и не расплескать того хорошего, что осталось от встречи с этой
девушкой. По дороге домой я с удовольствием обдумывал ее последние слова.
Мне ничего не мешало истолковать их как намек на встречу.

Весь следующий день в редакции меня распирала радость предстоящего
свидания. Чтобы погасить неприличные излишки этой радости, чтобы не слишком
оттопыривались от нее карманы, я решил все свое рабочее время посвятить
читательским письмам.

Ровно в пять часов я запер дверь нашего отдела, сел в потный, битком
набитый автобус и поехал на пляж.

И вот я на пляже. Из репродуктора лилась обволакивающая, тихая музыка.
Она помогала раздеваться. Она была как плавный переход от земли к морю.

Немного волнуясь, я стал обходить пляж, заглядывая под тенты и зонты.
Разноцветные купальные костюмы, загары всех оттенков, ярмарка летнего
здоровья, древнегреческие позы лени и благодушия.

Я вдруг почувствовал, что не спешу ее увидеть. Поиски ее давали право
быть внимательным ко всем.

Мне показалось, что я не слишком связан вчерашними впечатлениями.
Карнавал пляжных красок ослаблял его. Я знал, что слишком сильное чувство
мешает самому себе, и был рад, что этого сейчас как будто нет.

У меня была глуповатая привычка при первом же удобном случае обрушивать
на понравившуюся девушку лавину своих самых высоких чувств. Обычно это
пугало их или даже оскорбляло. Возможно, им казалось, что раз человек так
волнуется, значит, они сами недооценивали своих чар, не заметили, так
сказать, золотоносной жилы на своем участке и надо его первым делом
переоценить, тщательно огородить, во всяком случае не допускать
первооткрывателя.

Так или иначе, как только я обрушивал на них эту дурацкую лавину, я
немедленно переводился в запасные игроки. В конце концов мне это надоело, а
потом нравилась какая-нибудь другая девушка, и хоть я понимал, что надо быть