Чтение 21–й страницы книги ~Последний магнат~

- Что-что?
- Сегодня, сейчас. Об этом во всех газетах есть. - Он выбежал к
машине, щелкнул дверцей и вернулся с газетой в руках, - Начнется в десять
шестнадцать. Через пять минут.
- Что начнется - затмение?
- Нет, приплывет очень пунктуальная рыбешка. Разуйся, и бежим скорей.
Вечер был светлый, синий. Отлив кончился, и серебряные рыбьи косяки,
колышась на глубине, ждали своего нерестового срока - 10. 16. Срок
наступил, и через секунду-две рыба вместе с приливом хлынула к берегу и
заблестела, затрепыхалась на песке; Стар и Кэтлин босиком брели в ее гуще.
Берегом, навстречу им, шел негр с двумя ведрами, он проворно собирал туда
леурестесов, точно падалицу. А рыба шла на приступ стайками и стаями,
взводами и ротами - упорно, жертвенно и гордо, - обтекая босые людские
ножищи потоком, струившимся еще задолго до того, как сэр Франсис Дрейк
прикрепил здесь медную дощечку к береговой скале.
- Эх, еще бы ведро мне, - сказал негр, переводя дух.
- Далековато вам пришлось из города ехать за рыбой, - сказал Стар.
- Я раньше в Малибу ездил, но голливудцы не любят пускать на свои
пляжи.
Накатила новая волна, отогнала людей и тут же ушла, усеяв песок новым
серебром.
- А есть ли вам расчет ездить сюда? - спросил Стар.
- Да я не из расчета езжу. Я читаю здесь на приволье Эмерсона. Вам его
приходилось читать?
- Я читала, - сказала Кэтлин. - Некоторые вещи.
- Он у меня тут за пазухой. Я захватил с собой и кой-какую литературу
розенкрейцеров, но мне их книжки надоели.
Ветер посвежел, прибой усилился; они шли у его пенящейся кромки.
- Вы кто по профессии? - спросил негр у Стара.
- Я в киноделе занят.
- А-а. - Негр помолчал, затем сказал: - Я не хожу в кино.
- А почему? - резковато спросил Стар.
- Толку никакого. И детей своих не пускаю.
Стар поглядел на него, а Кэтлин - ободряюще - на Стара. Волна обдала
их пылью брызг.
- Есть и хорошие картины, - сказала Кэтлин, но негр не слушал.
- Есть и хорошие, - повторила она, готовая спорить, возражать; негр
взглянул на нее равнодушно.
- А что, братство розенкрейцеров ратует против кино? - спросил Стар.
- Они сами толком не знают, против чего и за что ратуют. Сегодня за
одно, через неделю за другое.
Только рыба знала, за что ратовала. Прошло уже полчаса, а она все
прибывала. Негр наполнил оба своих ведра и понес их со взморья на дорогу,
- не подозревая даже, что поколебал устои кинопромышленности.
Кэтлин и погрустневший Стар пошли обратно к дому, и, разгоняя его
грусть, она сказала:
- Бедняга Самбо.
- Что?
- Разве вы негров не зовете "Самбо"?
- Мы их, собственно, никак не зовем. - И, помолчав, добавил: - У них
свое кино.
Кэтлин присела у электрокамина, надела чулки и туфли.
- Мне уже Калифорния нравится, - произнесла она неторопливо. - Видно,
я изголодалась по сексу.
- Но ведь у нас не просто секс?
- Ну еще бы.
- Мне славно с тобой, - сказал Стар. Она встала с тихим вздохом - и он
не расслышал этого вздоха.
- Я не хочу терять тебя, - сказал Стар. - Не знаю твоих мыслей - и
вообще думаешь ли обо мне. Ты сама, наверно, видишь, что Минну мне из
сердца не выбросить... - Он запнулся, подумал: "А так ли это?" - Но
прелестней тебя я не встречал никого уже много лет. Я налюбоваться не
могу. Не знаю даже точно цвета твоих глаз, но утону в них - и жалко
делается всех на свете...
- Перестань, не надо! - воскликнула она смеясь. - А то меня не
оттащить будет от зеркала. Какой уж там цвет моих глаз - они просто
гляделки, и вся я заурядная-презаурядная. Зубы вот только хороши - для
англичанки...
- Зубы у тебя великолепные.
- ... но я в подметки не гожусь здешним девушкам...
- Перестань-ка сама, - перебил он. - Я говорю правду - и я привык
взвешивать свои слова.
Она постояла минуту, задумавшись. Поглядела на него, затем опять
куда-то внутрь себя, затем на него снова - и отогнала мысль.
- Нам надо ехать, - сказала она.
Возвращались они теперь совсем уже другие. Четыре раза проезжали они
сегодня этой береговой дорогой, и каждый раз - не те, что прежде.
Любопытство, грусть и вожделение остались сейчас позади; это было
подлинное возвращенье - в себя и во все свое прошлое в будущее, в
неотвратимо напирающее завтра. В машине он попросил ее: "Сядь ближе", и
она села, но близость не ощутилась, ибо была сейчас не на подъеме, а на
спаде. Ничто не стоит неподвижно. Ему хотелось сказать ей: "Едем ночевать
ко мне" - в пригородный дом, который он снимал, - но это прозвучало бы
сиротливо. Машина стала подыматься в гору, к ее дому; Кэтлин принялась
шарить в темноте за подушкой сиденья.
- Ты потеряла что-нибудь?
- Выпало, наверное, - сказала она, роясь в сумочке.
- Что именно?
- Конверт.
- Важное что-то?
- Нет.
Но когда подъехали к ее дому и Стар включил на переднем щитке
лампочку, они вдвоем сняли подушки сидений и снова поискали.
- Ну, да неважно, - сказала она, идя к веранде. - Мне бы нужен адрес
дома - не того, откуда едем, а того, где продюсер Стар живет.
- Адрес мой простой: Бель-Эр. Без номера.
- А где это?
- Бель-Эр - новый район застройки, у Санта-Моники. Но лучше позвони
мне на студию.
- Ладно... спокойной ночи, мистер Стар.
- "Мистер Стар"? - повторил он удивленно.
- Спокойной ночи. Стар, - кротко поправилась она. - Так лучше?
Он почувствовал, что его как бы слегка отодвигают.
- Ну-ну, - сказал он, не давая заразить себя этим холодком. Он глядел
на нее, чуть поводя головой вправо-влево - повторяя ее жест - и говоря без
слов: "Ты знаешь ведь, что у меня это не шутки". Она вздохнула. Он обнял
ее, она прильнула, на минуту снова стала полностью его. Прежде чем минута
погасла, Стар прошептал: "Спокойной ночи", повернулся и пошел к "род
стеру".
Он вел машину по извилистому спуску, вслушиваясь в себя - там словно
начиналась музыка, могучая, странная, властная, неизвестно чьего
сочинения, исполняемая впервые. Сейчас зазвучит тема - но музыка насквозь
нова, и он не сразу распознает приход темы. Она войдет, быть может,
клаксонами автомобилей с цветных, как фильмы, бульваров или приглушенной
дробью облачного барабана луны. Он напрягал слух, зная лишь, что уже
начинается - небывалая, милая сердцу и непонятная музыка. Знакомое,
избитое бессильно будоражить; эта же музыка до смятенья нова, такую музыку
не кончишь по старым нотам, если выключишь на середине.
А еще - и неотвязно, и смыкаясь с музыкой - была мысль о негре. Он
ждет теперь у Стара в кабинете, маячит с ведрами серебристой рыбы, а утром
будет ждать на студии. Негр не велит своим детям смотреть картины Стара.
Негр не прав, он подходит предвзято, и его надо как-то переубедить. Надо
сделать фильм, да не один, а десяток фильмов - и доказать ему, что он не
прав. Под влиянием слов негра Стар уже вычеркнул мысленно из планов четыре
картины, в том числе одну, намеченную к съемкам на будущей неделе. Стар и
раньше считал их не слишком актуальными, но сейчас взглянул на них глазами
негра и отверг как дрянь. И снова включил в свои планы трудноотстаиваемую
картину, которую бросил было на съедение волкам - Брейди, Маркусу и
прочим, - чтобы взамен добиться своего в другом пункте. Восстановил эту
картину ради негра.
Когда Стар подъехал к крыльцу, там загорелся свет, и слуга-филиппинец,
сбежав со ступенек, отвел машину в гараж. В кабинете Стар увидел список
телефонных звонков:
Ла Борвиц
Маркус
Гарлоу
Рейнмунд
Фербенкс
Брейди
Скурас
Флайшэкер и т. д Вошел филиппинец, держа в руке письмо.
- Из машины выпало, - сказал он.
- Спасибо, - сказал Стар - Я искал его.
- Будете сейчас картину смотреть?
- Нет, спасибо, - можешь идти спать. Письмо было адресовано Монро
Стару, эсквайру. Он удивился, хотел надорвать конверт, но вспомнил, что
она ведь искала это письмо - возможно, чтобы взять его обратно. Будь у нее
дома телефон, он бы позвонил сейчас, попросил разрешения вскрыть его. Он
повертел конверт в руках. Написано еще до встречи - забавно думать, что
так или иначе оно утратило силу, а интересно скорее как памятка о