Чтение 21–й страницы книги ~Прощай, оружие!~

понадобиться защита.

- Может быть, американская армия подоспеет к ним на защиту, - сказал
вице-консул. - Хотите еще стакан, Симмонс? Саундерс, еще стаканчик?

- Давайте, - сказал Саундерс.

- Говорят, вы получаете серебряную медаль, - сказал мне Этторе. - А как
вас представили - за какие заслуги?

- Не знаю. Я еще вообще не знаю, получу ли.

- Получите. Ах, черт, что будет с девушками в "Кова"! Они вообразят, что
вы один убили две [110] сотни австрийцев или захватили целый окоп. Уверяю
вас, я за свои отличия честно поработал.

- Сколько их у вас, Этторе? - спросил вице-консул.

- У него все, какие только бывают, - сказал Симмонс. - Это же ради него
ведется война.

- Я был представлен два раза к бронзовой медали и три раза к серебряной,
- сказал Этторе. - Но получил только одну.

- А что случилось с остальными? - спросил Симмонс.

- Операция неудачно закончилась, - сказал Этторе. - Если операции
заканчиваются неудачно, медалей не дают.

- Сколько раз вы были ранены, Этторе?

- Три раза тяжело. У меня три нашивки за ранения. Вот смотрите. - Он
потянул кверху сукно рукава. Нашивки были параллельные серебряные полоски на
черном фоне, настроченные на рукав дюймов на восемь ниже плеча.

- У вас ведь тоже есть одна, - сказал мне Этторе. - Уверяю вас, это очень
хорошо - иметь нашивки. Я их предпочитаю медалям. Уверяю вас, дружище, три
такие штучки - это уже кое-что. Чтоб получить хоть одну, нужно три месяца
пролежать в госпитале.

- Куда вы были ранены, Этторе? - спросил вице-консул.

Этторе засучил рукав.

- Вот сюда. - Он показал длинный красный гладкий рубец. - Потом сюда, в
ногу. Я не могу показать, потому что это под обмоткой; и еще в ступню. В
ноге омертвел кусочек кости, и от него скверно пахнет. Каждое утро я выбираю
оттуда осколки, но запах не проходит.

- Чем это вас? - спросил Симмонс.

- Ручной гранатой. Такая штука, вроде толкушки для картофеля. Так и
снесла кусок ноги с одной стороны. Вам эти толкушки знакомы? - Он обернулся
ко мне.

- Конечно.

- Я видел, как этот мерзавец ее бросил, - сказал Этторе. - Меня сбило с
ног, и я уже думал, что [111] песенка спета, но от этих толкушек, в общем,
мало проку. Я застрелил мерзавца из винтовки. Я всегда ношу винтовку, чтобы
нельзя было узнать во мне офицера.

- Какой у него был вид? - спросил Симмонс.

- И всего только одна граната была у мерзавца, - сказал Этторе. - Не
знаю, зачем он ее бросил. Наверно, он давно ждал случая бросить гранату.
Никогда не видел настоящего боя, должно быть. Я положил мерзавца на месте.

- Какой у него был вид, когда вы его застрелили? - спросил Симмонс.

- А я почем знаю? - сказал Этторе. - Я выстрелил ему в живот. Я боялся
промахнуться, если буду стрелять в голову.

- Давно вы в офицерском чине, Этторе? - спросил я.

- Два года. Я скоро буду капитаном. А вы давно в чине лейтенанта?

- Третий год.

- Вы не можете быть капитаном, потому что вы плохо знаете итальянский
язык, - сказал Этторе. - Говорить вы умеете, но читаете и пишете плохо. Чтоб
быть капитаном, нужно иметь образование. Почему вы не переходите в
американскую армию?

- Может быть, перейду.

- Я бы тоже ничего против не имел. Сколько получает американский капитан.
Мак?

- Не знаю точно. Около двухсот пятидесяти долларов, кажется.

- Ах, черт! Чего только не сделаешь на двести пятьдесят долларов.
Переходили бы вы скорей в американскую армию, Фред. Может, и меня тогда
пристроите.

- Охотно.

| - Я умею командовать ротой по-итальянски. Мне ничего не стоит выучиться
и по-английски.

- Вы будете генералом, - сказал Симмонс.

- Нет, для генерала я слишком мало знаю. Генерал должен знать чертову
гибель всяких вещей. Молодчики вроде вас всегда воображают, что война -
пустое дело. У вас бы смекалки не хватило даже для капрала. [112]

- Слава богу, мне этого и не нужно, - сказал Симмонс.

- Может, еще понадобится. Вот как призовут всех таких лежебок... Ах,
черт, хотел бы я, чтобы вы оба попали ко мне во взвод. И Мак тоже. Я бы
сделал вас своим вестовым, Мак.

- Вы славный малый, Этторе, - сказал Мак. - Но боюсь, что вы милитарист.

- Я буду полковником еще до окончания войны, - сказал Этторе.

- Если только вас не убьют раньше.

- Не убьют. - Он дотронулся большим и указательным пальцами до звездочек
на воротнике. - Видали, что я сделал? Всегда нужно дотронуться до звездочек,
когда кто-нибудь говорит о смерти на войне.

- Ну, пошли, Сим, - сказал Саундерс, вставая.

- Поехали.

- До свидания, - сказал я. - Мне тоже пора. - Часы в баре показывали без
четверти шесть. - Ciao, Этторе.

- Ciao, Фред, - сказал Этторе. - Это здорово, что вы получите серебряную
медаль.

- Не знаю, получу ли.

- Наверняка получите, Фред. Я слышал, что вы наверняка получите ее.

- Ну, до свидания, - сказал я. - Смотрите не попадите в беду, Этторе.

- Не беспокойтесь обо мне. Я не пью и не шляюсь. Я не забулдыга и не
бабник. Я знаю, что хорошо и что плохо.

- До свидания, - сказал я. - Я рад, что вас произведут в капитаны.

- Мне не придется ждать производства. Я стану капитаном за боевые
заслуги. Вы же знаете. Три звездочки со скрещенными шпагами и короной
сверху. Вот это я и есть.

- Всего хорошего.

- Всего хорошего. Когда вы возвращаетесь на фронт?

- Теперь уже скоро.

- Ну, еще увидимся.

- До свидания. [113]

- До свидания. Не хворайте.

Я пошел переулком, откуда через проходной двор можно было выйти к
госпиталю. Этторе было двадцать три года. Он вырос у дяди в Сан-Франциско и
только что приехал погостить к родителям в Турин, когда объявили войну. У
него была сестра, которая вместе с ним воспитывалась у американского дяди и
в этом году должна была окончить педагогический колледж. Он был из тех
стандартизованных героев, которые на всех нагоняют скуку. Кэтрин его терпеть
не могла.

- У нас тоже есть герои, - говорила она, - но знаешь, милый, они обычно
гораздо тише.

- Мне он не мешает.

- Мне тоже, но уж очень он тщеславный, и потом, он на меня нагоняет
скуку, скуку, скуку.

- Он и на меня нагоняет скуку.

- Ты это для меня говоришь, милый. Но это ни к чему. Можно представить
себе его на фронте, и, наверно, он там делает свое дело, но я таких
мальчишек не выношу.

- Ну, и не стоит обращать на него внимание.

- Это ты опять для меня говоришь, и я буду стараться, чтоб он мне
нравился, но, право же, он противный, противный мальчишка.

- Он сегодня говорил, что будет капитаном.

- Как хорошо! - сказала Кэтрин. - Он, наверно, очень доволен.

- Ты бы хотела, чтоб у меня был чин повыше?

- Нет, милый. Я только хочу, чтобы у тебя был такой чин, чтобы нас
пускали в хорошие рестораны.

- Для этого у меня достаточно высокий чин.

- У тебя прекрасный чин. Я вовсе не хочу, чтоб у тебя был более высокий
чин. Это могло бы вскружить тебе голову. Ах, милый, я так рада, что ты не
тщеславный. Я бы все равно вышла за тебя, даже если б ты был тщеславный, но
это так спокойно, когда муж не тщеславный.

Мы тихо разговаривали, сидя на балконе. Луне пора было взойти, но над
городом был туман, и она не взошла, и спустя немного времени начало
моросить, и мы вошли в комнату. Туман перешел в дождь, и спустя немного
дождь полил-очень сильно, и мы слышали, как он барабанит по крыше. Я встал и
подошел [114] к двери, чтобы посмотреть, не заливает ли в комнату, но
оказалось, что нет, и я оставил дверь открытой.

- Кого ты еще видел? - спросила Кэтрин.

- Мистера и миссис Мейерс.

- Странная они пара.

- Говорят, на родине он сидел в тюрьме. Его выпустили, чтоб он мог
умереть на свободе.

- И с тех пор он счастливо живет в Милане?

- Не знаю, счастливо ли.

- Достаточно счастливо после тюрьмы, надо полагать.

- Она собирается сюда с подарками.

- Она привозит великолепные подарки. Ты, конечно, тоже ее милый мальчик?

- А как же.

- Вы все ее милые мальчики, - сказала Кэтрин. - Она особенно любит милых
мальчиков. Слышишь - дождь.

- Сильный дождь.