Чтение 21–й страницы книги ~Перелетный кабак~

- Устрица - изгнанница мира! - восклицал он. - Что может быть печальней
ее беспомощности? Что страшнее ее слез? Сама природа запечатлела их навеки.
Существо, о котором все забывают, хранит неопровержимое свидетельство против
нас. Слезы вдов и пленников высыхают, как слезы детей. Они исчезают, как
роса или дождевая капля. Но слеза устрицы - жемчужина.

Птичий Поэт был так возбужден своей собственной речью, что вышел к
автомобилю, дико глядя вдаль. Шофер с облегчением вздохнул.

- Пока что домой,-сказал поэт и поднял к луне вдохновенное лицо.

Он любил ездить в автомобиле, это помогало ему писать стихи. В тот день
он встал рано и ездил с утра. До того как он обратился к изысканным гостям
лорда Айвивуда, он ни с кем не говорил и хотел бы долго не говорить ни с кем
теперь. Мысли его стремительно мчались. Он небрежно набросил на куртку
меховое пальто, не замечая холода в очаровании ночи. Ощущал он лишь бег
автомобиля и бег своих мыслей. Всеведение

посетило его; он летел с каждой птицей над лесом, прыгал с каждой
белкой, тянулся к небу с каждым деревом.

Однако вскоре он нагнулся вперед и постучал в стекло; шофер, ссутулив
спину, остановил автомобиль. У края дороги, в лунном свете, Дориан Уимпол
увидел то, что взывало к обеим сторонам его природы - и к Дориану, и к
Уимполу.

Два оборванца, один в гетрах, другой в лохмотьях маскарадного костюма и
в рыжем парике, стояли у изгороди, то ли разгружая, то ли нагружая тележку,
запряженную ослом. Во всяком случае, рядом лежали два цилиндрических
предмета и деревянный столб. На самом деле человек в гетрах только что
накормил и напоил осла и поправлял сбрую, чтобы ему было удобней. Но Дориан
Уимпол не ждал таких деяний от такого человека. Он ощутил, что его
могущество больше, чем могущество поэта; что он джентльмен, что он член
парламента, что он мировой судья, наконец, и пока он наделен властью, не
потерпит жестокости к животным, особенно после закона, изданного Айвивудом.
Птичий Поэт приблизился к тележке и сказал:

- Вы перегружаете животное. Это запрещено. Пойдемте со мной в полицию.

Хэмфри Пэмп, всегда учтивый с животными и по возможности учтивый с
джентльменами, хотя одному из них он прострелил ногу, слишком удивился и
огорчился, чтобы ответить. Он отступил шага на два и посмотрел карими
глазами на поэта, на осла, на бочонок, на сыр и на вывеску.

Но капитан Дэлрой, истинный ирландец, отвесил судье и поэту дворцовый
поклон и спросил с приятной легкостью:

- Интересуетесь ослами?

- Я интересуюсь всеми, о ком человек забывает,-не без гордости отвечал
поэт.

По этим фразам Пэмп понял, что два чудаковатых дворянина достойны друг
друга. Они еще этого не поняли, но он тем более был им не нужен.
Потоптавшись в озаренной луной дорожной пыли, он направился к автомобилю и
заговорил с шофером:

- Далеко отсюда до полиции?

Шофер ответил одним слогом, который лучше всего передаст сочетание
"Нзна". Можно написать и по-другому, но главное - выразить неведение.

Однако была тут и злоба, которая побудила умного, а потому сердечного
Пэмпа посмотреть шоферу в лицо. И он увидел, что оно бледно не только от
лунного света.

С безмолвной деликатностью, присущей настоящим англичанам, Пэмп снова
посмотрел на шофера и увидел, что он тяжело опирается о дверцу и рука его
дрожит. Кабатчик достаточно знал своих земляков, чтобы заговорить как ни в
чем не бывало.

- Наверное, вам уже недалеко,-заметил он.- Вы что-то устали.

- А, черт! -сказал шофер и сплюнул на дорогу.

Пэмп сочувственно молчал; и шофер Уимпола заговорил несколько
бессвязно:

- К чертовой матери! С утра не жрал! Он там лопал у Айвивуда, а я сиди!
Он там ел-ел, а ты тут торчи! Еще осел ему понадобился!

- Неужели вы хотите сказать, - серьезно спросил Пэмп, - что целый день
ничего не ели?

- Не ел, представьте себе! - отвечал шофер с иронией умирающего. - Так
вот и не ел.

Пэмп вернулся к тележке, взял сыр обеими руками и поставил его на
сиденье, рядом с шофером. Потом сунул руку в один из необъятных карманов, и
лез

вие большого перочинного ножа сверкнуло в лунном свете.

Шофер несколько мгновений смотрел на сыр;

нож дрожал в его руке. Потом он принялся резать, и счастливое лицо,
залитое белым светом, казалось почти страшным.

Пэмп хорошо разбирался в таких вещах. Он знал, чо капелька еды
предотвратит опьянение, а капелька спиртного - несварение желудка. Удержать
шофера было невозможно. Оставалось дать ему немного рома, тем более что
такого хорошего напитка он не нашел бы ни в одном из еще разрешенных
заведений. Пэмп снова пошел к тележке, взял бочонок, поставил его рядом с
сыром и налил рому в скляночку, которую носил в кармане.

При виде этого глаза шофера засветились вожделением и ужасом.

- Нельзя, - хрипло прошептал он. - Полиция заберет. Нужно рецепт, или
вывеску, или что там у них.

Хэмфри Пэмп снова пошел к тележке. Дойдя до нее, он впервые
заколебался; но беседа двух дворян ясно показывала, что они не заметят
ничего, кроме себя. Тогда он взял шест, принес к машине и, улыбаясь,
поставил между бочонком и сыром.

Склянка с ромом дрожала в руке шофера, как недавно дрожал сыр. Но когда
он поднял голову и увидел вывеску, он не то чтобы ободрился.а как бы
зачерпнул немного смелости из бездонного моря. То была забытая смелость
простых людей.

Он посмотрел на черные сосны и отхлебнул золотистой жидкости, словно
это волшебный напиток фей. Потом посидел и помолчал; потом, не сразу, глаза
его засветились каким-то твердым светом. Карие, зоркие глаза Хэмфри Пэмпа
изучали

его внимательно и не без страха. Казалось, что он заворожен или
обратился в камень. Однако он вдруг заговорил.

- Гад! - сказал он. - Я ему покажу! Он у меня попляшет! Он у меня
увидит!

- Что он увидит? - спросил кабатчик.

- Осла, - коротко отвечал шофер. Мистер Пэмп забеспокоился.

- Вы думаете,-сказал он,-ему можно доверить осла?

- Еще бы! - сказал шофер. - Он очень любит ослов. А мы, ослы, его
терпим.

Пэмп все еще с недоверием смотрел на него, не совсем понимая или
притворяясь. Потом с не меньшей тревогой взглянул на двух других; они еще
говорили. Какими бы разными они ни были, они принадлежали к тем, кто
забывает сословие, ссору, время, место и факты в пылу блестящих
доказательств и неопровержимых доводов.

Так, когда капитан осторожно заметил, что осел все-таки принадлежит
ему, поскольку он купил его у лудильщика за сходную цену, Уимпол забыл и о
полиции, и, боюсь, об осле. Он хотел одного: доказать, что частной
собственности не существует.

- У меня ничего нет,-говорил он, раскрывая объятия.-У меня ничего нет,
и у меня есть все. Мы обладаем чем-нибудь лишь в том случае, если можем
употребить это во благо мирозданию.

- Простите, - спросил Дэлрой, - чем помогает мирозданию ваш автомобиль?

- Когда я в нем езжу, мне легче писать стихи,-с благородной простотой
отвечал Уимпол.

- А если нашлась бы высшая цель? - уточнил его собеседник. - Навряд ли
это возможно, и все же, если бы мироздание захотело чего-нибудь другого, вы
бы его отдали?

- Конечно,-отвечал упорный Дориан.-И не пожалел бы. Поэтому и вы не
вправе сетовать, если у вас забирают осла, ибо вы его мучаете.

- Почему вы думаете, - спросил Дэлрой, - что я его мучаю?

- Я видел, - серьезно ответил Дориан, - что вы садились на него верхом
(и впрямь, капитан, как некогда прежде, закинул в шутку ногу за спину осла).
Разве это не так?

- Не так, - невинно отвечал капитан. - Я не езжу на ослах. Я боюсь.

- Боитесь осла! - недоверчиво воскликнул Уимпол.

- Боюсь исторических аналогий, - сказал Дэлрой. Они помолчали; потом
Уимпол довольно холодно произнес:

- О, мы их давно изжили!

- Удивительно, - сказал капитан, - как легко мы изживаем чужое
распятие.

- Что ж, - возразил поэт, - а вы распинаете осла.

- Как, это вы нарисовали распятого осла? - удивился Патрик Дэлрой. - Вы
прекрасно сохранились! Совсем не старый... Хорошо; если осел распят, его
надо снять с креста. Уверены ли вы в том, что умеете снимать ослов с креста?
Это редчайшее искусство. Нужна практика. Доктора, например, плохо лечат
редкие болезни. Если я, с точки зрения Вселенной, не умею обращаться с
ослом, я все же отвечаю за него. Поймете ли вы его душу? Он очень тонок. Он
сложен. Могу ли я положиться на то, что вы разберетесь в его вкусах? Мы так
недавно знакомы.

Квудл, сидевший, словно сфинкс, под сенью сосен, выбежал на дорогу и
вернулся. Выбежал он потому,

что услышал звук; а вернулся потому, что звук замер. Но Дориан Уимпол
был слишком поглощен своим философским открытием и не заметил ни звука, ни
собаки.

- Во всяком случае, - гордо сказал он, - я не буду на нем ездить. Но
этого мало. Вы оставляете его единственному человеку, который обрыскал небо
и море в поисках тех, о ком все забывают.

- Этот осел очень занятен,-озабоченно сообщил капитан.-У него странные