Рядом же сидит...
сидит, а из шара-то всё голенькая глядела...
тысяча отчаянных головорезов. Мы носили блестящие позолоченные кольчуги.
Нас боялись. Я вижу бесконечную дорогу. Дорога пролегает мимо осенних
полей, кое-где сжатых, но чаще - черных от пожарищ. Мы едем по дороге. Под
копытами коней чавкает грязь. Мы едем шагом. За нашим отрядом тащится
телега, к телеге крепится цепь. На длинной цепи за телегой бредет большой
полон.
гнева и ожидания боя.
головорезы мчатся вперед...
печатают на обложках журналов. На мне шелковая одежда. Подошвы ног и
ладони выкрашены у меня охрой, ногти красны, от меня пахнет дорогой
косметикой - как в магазине "Око Нефертити", только еще лучше.
Евнухи меня боятся. Один из них не угодил мне, и по мановению моей руки
его уводят на казнь.
который храню в перстне, и говорю: "Это для султана..."
вызывает гром аплодисментов. Я стою в центре, улыбаясь под маской
трагического актера...
время дворцового переворота. Меня спас верный самурай. Я иду по тенистому
саду. Кричат красивые, странные птицы. Я не могу определить, где я
нахожусь. Но убийца моего отца близко...
сумрачное, смуглое лицо с тонкими чертами, и сильные руки. Вот он встает,
облачается в черное. Печальный, он проходит мимо моих окон. Я остаюсь в
комнате. Я обречена ждать его. Так он сказал мне на прощание. Я надеюсь
встретить его в этой жизни...
почерками, произвели на меня сильное впечатление, хотелось мне того или
нет.
угадывалась искусственная пальма в кадке. Легкий сквознячок едва шевелил
белую шелковую занавеску.
атласными одеялами. Время от времени Мурзик подносил к моим губам горячее
молоко и, выказывая изрядную сноровку, присущую няням грудных младенцев,
поил меня.
то кусочек персика, то кусочек банана, а то и ягодку земляники, выуживая
их из компота.
просто не знал, как и угодить милостивцу.
надоело.
состояние, которое я сам для себя определял как "гнить и грезить".
веки. Задумался.
были отправлены им в их прошлое. Вернее, в прошлое воплощение их души.
Было ли это путешествие опасным? Так или иначе, но каждый из них пережил
незабываемое приключение.
из писавших явно не обладали литературным талантом. Они просто описывали
то, что видели.
быть... От последней догадки меня прошиб холодный пот. А что, если он
завлекает доверчивых простаков, вроде меня, после чего вторгается в их
разум для постановки своих извращенных психологических опытов? Матушка
как-то предостерегала, что в Вавилоне орудуют маньяки. Заманивают, а затем
зомбируют.
нельзя было? Мне никто не говорил, что нельзя.
Огляделась и говорит: ты один, мол? Я говорю: один, госпожа, а господин
еще у себя в офисе. Совсем, говорю, он себя не жалеет в этом офисе.
Приходит, от усталости шатается. А она взяла и сняла свитер. Раз - и... А
под свитером у ней ничего нет, кроме сисек. Она этими сиськами на меня
надвинулась и сразу джинсы с меня долой потащила... А что, господин, разве
нельзя было? Она, вроде бы, свободная и ничья, так что бы ей и не
порадоваться...
пользовался... Я даже говорить ничего не мог.
языке, из магнитофона? Это мой язык!
царскую речь мусолить! Понял?
комнату, которую Бэлшуну отвел лично ему.
Только без пальмы.
сперва я хотел попросить вас об одном одолжении.
по-моему, нехорошее. Такое, от чего в животе у меня будто кишка кишку в
объятиях стиснула.
почти любая. Вы у меня в гостях, господин Даян.
стал.
хворый, в ночной рубашке тончайшего батиста, обшитой кружевами.
том, что ваши эксперименты безопасны для моей тонкой психики. Видите ли, я
человек впечатлительный, плохо приспособленный к новым переживаниям...
нервный...
в прошлые жизни других людей.
в качестве наблюдателя, господин Даян.
Цира сидела в кресле в углу комнаты, уютно поджав ноги, и неподвижно
глядела в одну точку. Ее лицо было строгим и вдохновенным. До меня ей не
было никакого дела.