ворчливых птиц, он нерешительно двинулся по тропке.
Вот и не торопится.
самом деле, если умеют ругаться насекомые, отчего не поболтать птицам?
была чересчур узкой, и временами ему приходилось просто балансировать.
Оступиться - значило обязательно раздавить какое-нибудь неприметное
существо, а в этом лесу подобная неосторожность могла быть чревата
последствиями. Евгений Захарович не строил иллюзий. В мире, окружающем
его, правила флора и фауна. Царских скипетров и человеческих пьедесталов
здесь не признавали, и за некоторые из царских замашек вполне могли
наказать.
Тоненько чихая и утираясь крылом, следом за ним вперевалку шлепал гадкий
утенок. Гадкий... Евгений Захарович впервые назвал его таким именем.
Что-то промелькнуло в памяти, но не задержалось. Действительность была
поразительнее любых умозаключений.
человека, лесные обитатели поднимали подозрительную возню. На голову ему
сыпалась труха, летели хрусткие шишки и обломки веток. Прикрывая глаза
руками, он силился разглядеть неуловимых стрелков, но различал лишь
смутные тени и дрожь потревоженной листвы. Прислушиваясь к себе, Евгений
Захарович ничего не понимал. Он действительно досадовал и злился на
выходки лесных шалунов, но при всем при том ясно сознавал, что злость его
абсолютно несерьезна. Удивительно, но он готов был даже подыгрывать лесу!
В конце концов почему бы и не подыграть? Природа столько претерпела от
людской изобретательности, что грех было не доставить ей эту маленькую
радость. И он продолжал потешно отмахиваться от шишек, пригибаясь и
подскакивая, стараясь удержаться на узенькой тропке. Лесу это явно
нравилось. Поведение Евгения Захаровича было оценено по достоинству, и
шишки летели уже не столь густо, как это было в самом начале. Путешествие
продолжалось, и с неясным удовольствием Евгений Захарович прислушивался к
голосам проказничающих животных, запрокидывая голову, созерцал в просветах
между древесными кронами в синем перевернутом океане ленивых задумчивых
китов. Белые и необъятные, они плыли небесным стадом и если смотрели вниз,
то, должно быть, видели его мошкой, пробирающейся меж ворсинок зеленого
ковра, а может быть, не замечали вовсе. Они существовали в разных
измерениях - облака и он.
Захарович ощутил вдруг странное желание. Ему вдруг до боли захотелось
услышать внутренний пульс дерева, голос смолистого сердца, упрятанного в
глубине древесного естества. Прижавшись к стволу ухом, он затаил дыхание,
и что-то снова зашевелилось в памяти, с робостью стало пробиваться наружу.
На Евгения Захаровича накатило очарование былого. Да, конечно! Подобное он
уже слышал в детстве, когда, не стесняясь лазить по деревьям и подражая
птицам, мастерил в ветвях гнезда и когда объятия с покачивающимися
стволами казались самым обычным делом и никак нельзя было предположить,
что эти объятия с такой предательской легкостью перейдут по прошествии
времени на женщин. Или, может, есть какая-то загадочная связь между
деревьями и женщинами? Сравнивают же последних с ивами и березками?..
Евгений Захарович блаженно зажмурился. Костяной перестук прокатился по
вытянутому струной телу от далекой верхушечной хворостины до утопленных в
почве корней. И еще раз - волна за волной, пока не угас ветер.
Утенок сидел в траве и угрюмо чистил клюв о серые перепачканные крылья. Он
ждал, когда Евгений Захарович двинется дальше. Маленькие глазки его
сердито поблескивали. Поведением своего спутника он был явно недоволен.
на корточки.
гордецов, то ли вообще не заговаривал с людьми. Покачав головой, Евгений
Захарович поднялся и продолжил путь. И снова полетели шишки, зашуршала
осыпающаяся кора. Лес был наводнен задирами и забияками. Пришлось снова
прикрываться руками и отплясывать замысловатый танец. А когда один из
пересекающих тропу кореньев, скрипя от натуги выпростал из-под земли
узловатое колено, Евгений Захарович не стал огорчать старика и покорно
споткнулся. Дробно смеясь, корень змеей зашевелился в грунте, расталкивая
сонных соседей.
А так - ни то, ни се...
попробуй, а потом уже говори!
Захарович так и не дослушал до конца. Сделав еще пару шагов, он замер,
ошеломленно уставившись вперед. Всего в нескольких метрах от него в
воздухе мерцала золотистая необъятная паутина. Исполняя роль гигантского
занавеса, она разгораживала лес надвое, хотя трава, кусты и деревья с той
стороны выглядели на первый взгляд точно такими же. Евгений Захарович
продолжал внимательно всматриваться, но разницы по-прежнему не улавливал.
Те же цветы красовались на полянах, и так же гудели над ними пчелы и мухи.
Мелькали, падая и вздымаясь, бабочки - трогательные и неумелые летуны,
выцеливая зазевавшуюся мошкару, с высоты пикировали глазастые стрекозы.
Евгений Захарович рассмотрел, что тропинка добегает до прозрачного
занавеса и там исчезает. Вернее, с той стороны она становилась едва
приметной, словно по густой разросшейся траве давным-давно никто не ходил.
Впрочем, какая разница? Ему-то все равно надо было ТУДА, и он догадывался,
что ни ответов, ни разъяснений ни один обитатель леса ему не предложит.
Душой он готов был перешагнуть волшебную черту, но разум, отягощенный
бессмысленным опытом, советовал не торопиться, высказывая одно сомнение за
другим. Заподозрив неладное, утенок подошел ближе и, вытянув тонкую шею,
недовольно зашипел:
невидимый словоохотливо подхватил:
достаточно, чтобы не обижаться. Его интересовал мир, что располагался за
занавесом, и не сразу он обратил внимание на то, что и утенок глядит туда
же. В том, как они смотрели на тот лес, таилось нечто особенное. Может
быть, подсознательно оба сознавали чего ждут и что должно вскоре
случиться, но если утенок ждал событий с откровенным нетерпением, то
Евгений Захарович все еще колебался. Как ни крути, главный выбор оставался
за ним, и каким-то шестым чувством он понимал, что от того, что он сейчас
сделает, будет зависеть вся его судьба. Там, на чердаке института, за
десятки лет сменилось множество шаров. Но это был эксперимент - глупый и
жестокий, изначально обреченный на неудачу. Уже в силу того, что в сырье
для опытов брали чужое. А люди могли и имели право экспериментировать
всего над одной жизнью - каждый над своей собственной. И в распоряжении их
имелось всего по одному шару...
просомневаться всю жизнь! И потом, разве там, в кабинете, он не решил все
раз и навсегда?
через настоящую паутину, но тут же пришло понимание, что эта паутина -
более прочная и материальная, чем все те, что он видел до сих пор. Точно
так же она потрескивала и рвалась, но при этом он с изумлением вдруг
сообразил, что паутина не липнет к коже, а проходит прямо сквозь его
плоть. Так просеивают сквозь сито муку и песок. На мгновение Евгений
Захарович ощутил постороннее сопротивление и покачнулся. Его выталкивало
назад, и пришлось навалиться всем телом, чтобы преодолеть предпринятую
попытку отторжения. Несколько мгновений прошло в яростной борьбе, и в
конце концов золотистая сеть уступила. Едва миновав заповедный порог,
Евгений Захарович оглянулся.
контуры человеческого тела. Пробоина на глазах затягивалась, и с
кряхтением через нее спешил перебраться ворчливый утенок. А в следующую
секунду с Евгением Захаровичем что-то произошло. Одним небольшим прыжком
земля внезапно приблизилась, он сделал движение, чтобы подхватить
сползающие джинсы, но ладони куда-то пропали. Клетчатая рубаха раздулась,
превратившись в какую-то бурку, и он немедленно запутался в обезьяньих,
вытянувшихся до земли рукавах. Барахтаясь в непомерных одеждах, Евгений
Захарович наконец-то выпутался из них и только тут обнаружил, что отнюдь
не раздет. На нем красовались потрепанные шорты, а, вытянув из штанин
ноги, он узнал знакомые кеды. Подчиняясь какому-то воспоминанию, Евгений
Захарович радостно хлопнул себя по груди и бокам. Конечно! Эта та самая
вылинявшая до бела майка, с которой он не расставался два или три года. Ну
да! Вот и заплатка на плече. Размытый и блеклый рисунок, изображающий
человека с пропеллером. Теперь все!.. Он распрямил тело, легкое и
стройное, без всякого испуга обернулся на хлопанье крыльев.
Тонкая длинная шея была напряжена, перепончатые лапы чуть вытянуты.
Громыко Ольга
Шилова Юлия
Круз Андрей
Шилова Юлия
Соломатина Татьяна
Андреев Николай