Чтение 21–й страницы книги ~Сложи так~

я научную фантастику люблю и физику знаю: все-таки специальный институт
окончил. Напиши сценку как бы для радиопередачи: ничего не видно, а все
слышно. А я, мол, на магнитную пленку перепишу. Подробности объяснения за
мной, а гонорар полсотни. Ну какой же дурак откажется? Я и написал.
Кратенький диалог на испытании прибора для определения состояния вещества
в магнитном поле. Прочитал. Жора сказал: "Блеск", выложил полста и
умчался. Ну зачем ему понадобилась эта псевдонаучная размазня? Голову
сломаешь - не разгадать.

- А это, - говорю я, - мы у самого Челидзе спросим.

И в этот же момент в кабинет буквально врывается Жирмундский. Увидев
Шелеста, замедляет шаги и рапортует:

- Есть важное сообщение, товарищ полковник. Может быть, отложите пока
ваш разговор?

- А мы уже кончили. Давайте ваш пропуск, Яков Ильич. Только знаете...

- Все знаю, товарищ полковник, - говорит Шелест.

И когда он уходит, Жирмундский, не садясь, продолжает:

- Я разыскал Еремина.

- Где он?

- Убит. Сбит машиной. Вот рапорт инспектора ГАИ. Читай.

И я прочел.

- "Я, инспектор Кунцевского ГАИ, старший лейтенант Горелов И. М., 20
августа в 12 часов 35 минут находился на съезде Минского шоссе у гостиницы
"Мотель". В 12 часов 40 минут автомобиль ГАЗ-24 "Волга" с забрызганным
грязью номером сбил пешехода, стоявшего у обочины на проезжей части.
Убедившись, что к пострадавшему уже сбежались люди и первая помощь будет
ему оказана, я начал преследование автомашины, которая, сбив человека, не
остановилась. Включив сирену, я преследовал ее, шедшую со скоростью 160 км
в час до 21-го км, где у поворота от населенного пункта "Переделкино"
водитель ее, не успев затормозить, врезался в самосвал МАЗ-205 с гос.
номером ЮБА 32-17. При столкновении нарушителя отбросило в сторону. Машина
его загорелась, и водитель погиб. При осмотре тела были обнаружены
документы - паспорт серия ХСА ј 522423, выданный 75 о/м г. Москвы 30 марта
1968 г., и водительские права серия ААА ј 324672 на имя Родионова Филиппа
Никитича, механика станции технического обслуживания производственного
объединения "Мосавтотехобслуживание" ј 12 на Хорошевском шоссе".

- Что скажешь, Николай Петрович? - спрашивает Жирмундский. - Конечно,
жаль человека, но еще более жаль свидетеля, показаний которого было бы
достаточно, чтобы сразу же посадить Ягодкина на скамью подсудимых. А в
угрозыске мне сказали, что у Родионова, кроме документов, нашли еще
пятьсот рублей сотенными купюрами. Цена убийства, так, что ли?

Я молчу. Сказать, что я удивлен, не могу. Я потрясен. Выбит из седла,
как жокей на финише. Два возможных свидетеля выпали из следственного
процесса.

- Послезавтра возвращается генерал, - мельком вспоминает Жирмундский,
- а с чем мы к нему придем? С Лялечкой и Шелестом? Маловато. Правда,
отыскался латыш. Он действительно живет в "Национале". Только он не латыш
и не Лимманис, а Отто Бауэр из Вены. Представитель торговой фирмы
"Телекс". Судя по внешности, в точности соответствует описанию Линьковой.
Но вполне вероятно, что будет отрицать знакомство с Ягодкиным. Тем более
что Ягодкин за эти дни в "Национале" не появлялся.

- У нас есть еще Немцова и Чачин, - говорю я.

Чачин звонит мне домой в половине десятого:

- Я уже звонил вам, Николай Петрович, но телефон не отвечал. В
управлении вас тоже не было. Рейс во Франкфурт-на-Майне в десять сорок.
Как вы и предполагали, Ягодкин напросился меня отвезти в аэропорт. О
паспорте не спрашивал. Проводит он меня только до Шереметьевского
аэропорта. Я настоял, даже сказал вспыльчиво: я, мол, не маленький, меня
даже родители не провожают, а если он мне в чем-то не доверяет, то может
свои марки забрать: они у меня в бумажнике. Он пожурил меня за
мальчишескую вспыльчивость и, по-моему, очень неохотно согласился. Поэтому
полагаю, что он будет незаметно за мной наблюдать во время посадки. А я,
как мы условились, постараюсь скрыться в толпе и служебным входом пройти в
кабинет начальника аэропорта. Я уже договорился с товарищем майором, что
он будет меня ждать за десять минут до посадки. Там же я и передам ему
марки. Товарищ майор сказал, что отвезет меня домой прямо от служебного
входа, а завтра я могу уже возвращаться в свой отдел.

- Вношу поправку, Сережа, - говорю я. - Завтра вы целый день посидите
дома. Никуда не выходите, двери не открывайте, к телефону не подходите. А
на все справки о вас лично и по телефону пусть ваши родители отвечают, что
вы уехали за границу. Вот так. Ну а завтра доложите своему начальству, что
выполнили наше задание и откомандированы к себе в отдел.

Жду Жирмундского. По моим расчетам, если отправка самолета не
задержится, он будет у меня в первом часу. Жду, покуриваю, читать не
хочется, и я мысленно подвожу итоги сделанного. Если добытая таким образом
марка окажется шифровкой, это можно будет установить только завтра в
экспертизе, и с докладом генералу все будет в порядке. В нем остается
только один пробел - Немцова. Но и его мы завтра заполним.

В десять минут первого прибывает Жирмундский. Никаких объяснений не
требуется: они у него на лице, как некий вид лучезарности. Молча он
протягивает мне марки. Их две - "Аполлон" - "Союз", новехонькие, с
бесцветной клеевой поверхностью на обороте. Так же ни о чем не спрашивая,
возвращаю марки майору, добавляя только:

- Утром сразу же отдай Красовской. Пусть снимет клей. И если это
шифровка, тотчас же шифровальщикам. Пусть поторопятся. Не думаю, чтобы
шифр оказался таким уж сложным. Расшифруют и без источника.

У Красовской уже все готово. Клей смыт, и в лупу на оборотной стороне
каждой марки отчетливо видны миниатюрные цифры - почти прилегающие друг к
другу пятизначные числовые ряды. Как я и предполагал: шифровка. Немедленно
передаю ее шифровальщикам.

Генерал будет после трех часов дня, а до этого мы успеем побывать у
Немцовой. На работе ее сегодня нет: Жирмундский узнает об этом по
телефону. Решаем не вызывать ее в комитет, а нагрянуть к ней на квартиру.
Утром она наверняка дома.

Так мы и делаем.

И тут нас встречает полнейшая неожиданность.

Мы только успеваем представиться, как Немцова говорит:

- Проходите, товарищи, или граждане, как мне, наверное, нужно вас
называть. Я вас давно уже поджидаю. И то, за чем вы приехали, вас тоже
ждет - вон там, на столе.

На круглом полированном столике посреди комнаты лежит плоская
миниатюрная кассета с магнитной пленкой.

Я еще недоумеваю, но Жирмундский сразу находится:

- А давайте-ка мы присядем к столу, если позволите. И сами садитесь.
И рассказывайте обо всем с самого начала.

- Со знакомства с Ягодкиным?

- Зачем? Сначала о себе, о своей работе.

Я гляжу на Немцову и не вижу никаких следов беспокойства на ее
строгом, красивом, не приукрашенном косметикой лице.

- Зовут меня Немцова Раиса Григорьевна. Мне двадцать шесть лет.
Работаю в институте секретарем директора. Никаких секретных материалов у
меня на работе нет, или, вернее, они через меня не проходят. Для этого
есть другие люди и другие виды хранения.

- И Ягодкина это устраивало? - спрашиваю я, словно упоминание
Ягодкина в нашем разговоре само собой разумеется.

И Немцова не удивляется, сразу отвечает:

- Нет, конечно. Он очень настаивал, чтобы меня допустили в круг этих
людей.

- Перед кем настаивал?

- Передо мной, ясно. Ни с кем в институте он не был связан.

- И что же вы ему ответили?

- То, что я не физик, а у нас все сотрудники или доктора, или
кандидаты наук. У директора даже стенографистки со специальным
образованием. А у меня и высшего нет: с третьего курса пединститута ушла -
замуж вышла. Когда же муж умер - он тоже в этом институте работал, - меня
Анастас Павлович взял к себе личным секретарем. И никакой соучастницей
Ягодкина я не стала вот до этой штуки. - Она небрежным жестом указывает на
катушку с магнитной пленкой.

И опять мы не спрашиваем, что это такое, ждем, что расскажет сама, а
она говорит, говорит, говорит, словно хочет сразу выложить все, что
скопилось в душе, о чем она думала и передумала.

- Меня привлекла в Ягодкине не только его трогательная заботливость и
даже не чисто мужской интерес ко мне как к женщине, хотя в доме у него я
чувствовала себя неуютно рядом с ухоженной и красивой, но почему-то
завидующей мне Лялечкой. Привлекло меня в Ягодкине его внимание к моей
работе, даже к самым скучным в ней мелочам. Ну какой мужчина будет
интересоваться тем, как проходит мой служебный день в институте, кто
заходит к директору, кто даже просто проходит мимо меня. И я рассказывала
и радовалась, что есть у близкого мне человека не только интерес к моей
внешности или к одежде, хотя одевалась я всегда очень скромно, а интерес к
мелочам моей жизни, о которой-то и рассказывать было некому. А Ягодкин все
расспрашивал, и всем интересовался, и очень хотел, чтобы на работе меня
оценили и допустили в свой ученый круг. Он даже книгу мне подарил - вон
лежит так и нераскрытая. "Физика высоких энергий". Я в ней ни строчки
понять не могу. Да Ягодкин и сам не стал читать, не моя, говорит,
специальность. Вот, мол, прочтешь и будешь с ними на равной ноге. "Ну хоть
по страничке в день читай, что совсем непонятно, пропустишь, но картина-то