Лизавете, с каким трудом он пробился к этому человеку. -- Делал вид, что
общение с прессой вызывает у него аллергию.
для этой публики вообще-то не типична. Торговцы воздухом, а политическая
реклама -- призрачный товар, обычно рады-радешеньки заполучить бесплатный
эфир, рады хоть как-то засветиться на телевидении или в газетах. Господин
Целуев отстаивал свое право на приватный бизнес с яростью хорька, попавшего
в капкан. Лапу собственную отгрыз бы, лишь бы отделаться. Саша гордо
выпрямился:
проконсультирует. Так сказать, поможет репортеру, теряющемуся в дебрях
предвыборного бизнеса. -- Маневич простодушно ухмыльнулся. -- Я его задавил
занудством!
даже говорить начинал не то с брянским, не то с орловским прононсом, хотя
родился в Ленинграде и обычно речь его была чистой и грамотной.
волнует. Иначе он нашел бы офис в другом районе. А то -- дворы, дворы... Я
заподозрил неладное, еще когда Целуев объяснял, как его найти. Второй двор,
направо, маленькая железная дверь в стене, три звонка, два притопа. Продавец
иллюзий не имеет права обитать в бедности -- у него никто ничего не купит.
Но мне-то что? Пусть хоть в канализации сидит.
сработали, и Саша оказался в низенькой прихожей. Впустила его хорошенькая
пухленькая секретарша в черном, очень деловом костюме. Вежливо его
поприветствовала и пригласила присесть -- мол, Олег Кириллович пока еще
занят. Саша послушно устроился в бархатном кресле и по старой "разведчицкой"
привычке -- он считал репортера чем-то вроде секретного агента -- начал
осматриваться.
продюсера-имиджмейкера бедностью и не пахло. Целуев превратил занюханную
дворницкую в филиал западноевропейского бизнес-эдема: стены обиты панелями,
дубовыми или под дуб, навесной потолок из коричневых реечек превращал
недостатки посещения в достоинства -- казалось, что низкий потолок
спроектирован специально для пущего уюта. Бордовые шторы на окнах, бархатные
диваны и кресла вдоль стен, журнальные столики неправильной формы. Все
вместе производило впечатление и работало на имидж -- здесь нет места
бюрократии и бумаготворчеству, здесь работают с человеческими эмоциями.
времени. Целуев, наверное, хотел намекнуть, что навязчивый журналист
отнимает у него драгоценные деловые минуты. На Маневича такие трюки не
действовали. Как только толстушка секретарша пригласила его войти, он
щелкнул кнопкой упрятанного в карман диктофона и, радостно улыбаясь, вошел в
кабинет создателя политических грез.
тридцать, и двадцать пять, и даже двадцать, чему способствовали довольно
длинные светло-русые волосы, аккуратно подстриженные и уложенные при помощи
парикмахерской пенки, возможно, оттеночной. Он смотрел на мир
светло-зелеными, широко раскрытыми глазами и улыбался. Саша про себя назвал
его улыбку "оскалом профессионального банщика". По сути, Целуев и был
банщиком, умеющим отмывать темные репутации заказчиков и доводить их до
полного политического блеска.
встал, предоставив Саше возможность разглядеть его неприметно безупречный
костюм и столь же безукоризненную белую, с едва различимой голубенькой
полоской, рубашку. -- Сожалею, что не смогу уделить вам много времени".
Лизавете рассерженный Маневич. -- Весь такой лощеный-лощеный, не удивлюсь,
если голубой. И ни на один вопрос толком не ответил. Я уж его и так, и эдак
-- у него все или коммерческая тайна, или специфика, которую нет смысла
раскрывать перед профанами.
продемонстрировал редкостное умение нанизывать слово к слову в разговоре ни
о чем.
второго прослушивания. -- Понесся к нему, как козлик угорелый, не зная ни о
его контракте с Леночкой, ни о том, что он ее увез.
дало. Я ведь его прямо о Леночке спросил, а он что? Сначала вздрогнул, как
испуганная кляча, говорит "не помню...". Потом вспомнил, сказал, будто увез
ее, чтобы она попудрила для съемок доверенное лицо этого... московского
олигарха. Якобы у него заказ на съемки анонса. Ну ты знаешь, олигарх скоро у
нас появится, приезжает на какой-то автопробег. Вот они и делают раскрутку.
выходил, остановился в приемной -- попрощаться с секретаршей, -- а у нее на
столе сразу селектор заверещал. И этот деятель нервно так, с матерком,
просит пригласить какого-то Спурта. Или Спрута.
Лизавета. Саша, как человек увлекающийся, мог прифантазировать две-три
детали, чтобы его визит не выглядел таким уж бесполезным.
нагнулся -- якобы завязать шнурки, чтобы не маячить у нее на глазах. А она
односложно отвечает: "Хорошо, Олег Кириллович", "Да, Олег Кириллович", "Он
еще вчера звонил и просил передать, что концы вычищены". Главное, эта
девчонка такая чинная, прямо пионерка-отличница, а от его "ядрить тебя в
корень" даже не покраснела. Со мной-то он аристократа разыгрывал...
губу, -- но нам он ничего не дает.
собственные промахи. -- Он начал искать этого Спрута сразу после того, как я
его спросил про Леночку. Да и смутился он очень, врал, что не знает ее. Не
так уж сложно проверить все, что он там наговорил.
Лизавета. -- Этим займешься ты... Выясни, были ли в тот день съемки,
снимался ли этот помощник олигарха у Целуева и так далее, не мне тебя
учить...
поищу. А что будешь делать ты?
Поговорю с коллегами твоего Целуева, он же сказал, что окончил наш
университет. А насчет Спрута-Спурта меня гложут сомнения. Может, это вообще
не человек, а какой-нибудь рекламный прием -- ускорение перед финишем...
встал и решительно затолкал диктофон в карман. -- Ладно, пойду наводить
справки насчет олигарха...
студии. И даже договорилась попить с нею кофе -- в студийной кофейне,
которую еще в эпоху застоя окрестили кафе "Элефант". Наверное, потому, что
телевизионная публика ходила в кафе не только и не столько для того, чтобы
перекусить (конечно, попадались и такие оригиналы, но их было крайне мало).
В основном в кофейню ходили, чтобы свободно общаться и, уподобившись
Штирлицу, отдохнуть от работы в тылу врага. Ведь бойцы идеологического
фронта все, как один, были либералами и вольнодумцами. А в кофейне можно
было вести разговоры о вольности, недопустимые на рабочем месте. Теперь
вольнодумство практикуется без отрыва от производства, назначение кафе
изменилось, а название осталось.
быть в кофейне на Петербургском телевидении в половине восьмого вечера. За
дальним угловым столиком тесной кучкой сгрудились и гомонят операторы, на
столе перед ними -- бутылка водки и недопитые стаканы с кофе. Суровая
действительность (сок в кофейне бывает не каждый день) научила их запивать
водку напитком из солнечных аравийских зерен. За соседним столом пьет чай
очень красивая дикторша. Строгая, подтянутая, аккуратная -- в кафе,
обставленном столами и стульями, крытыми убогим советским пластиком, с
обгрызенным стаканом в руке, она кажется инопланетянкой или, по крайней
мере, иностранкой. Поодаль пьют свой вечерний кофе бухгалтер и экономист.
заказ руководства, с цифрами в руках доказала, что иметь в штате такое
старомодное явление, как дикторы, объявляющие программу передач, не просто
не выгодно, а стыдно. Потом социологи представили рейтинг дикторов, и
красавице досталось последнее место. С той поры прошло уже немало времени,
но она по-прежнему не жаловала социологов.
осматривать помещение.
сразу поняла, что пришла социологическая гранд-дама, с которой у нее и была
назначена встреча в кофейне.
ее гранд-дамой или весомым специалистом. Она и выглядела весомо -- минимум
Нортон Андрэ
Русанов Владислав
Якубенко Николай
Херберт Фрэнк
Конан-Дойль Артур
Афанасьев Роман