принялся дрожащими руками собирать тряпкой лужи красной краски.
пронзала острая боль, вся рубашка была мокрой от пота, но старик упрямо
двигался вперед, к намеченной цели. Он тащил под мышками две картонные
коробки с банками краски и древесными опилками.
отделявшей одно соевое поле от другого. Этот участок принадлежал ему,
Флако. На этом крошечном клочке земли стоял старый школьный автобус.
Обшарпанный, с облупившейся краской, изрисованный углем, испещренный
многочисленными царапинами, автобус служил Флако самодельным передвижным
домом. В старые добрые времена он почти каждое утро отвозил в местную
школу ораву весело болтавших ребятишек за сто девяносто долларов в неделю.
Вместе с небольшой пенсией, заработанной на обувной фабрике, этих денег
вполне хватало на жизнь Флако и его жене Луизе, обосновавшимся в
небольшой, забытой Богом и людьми деревушке.
гортани умерла Луиза, а потом он провалил ежегодную переэкзаменовку на
водительские права. Потеряв работу, Флако вынужден был съехать со
служебной квартиры. Деваться ему было некуда, только поселиться на этом
клочке земли, оставшемся после смерти жены в его распоряжении. Школьная
администрация милостиво продала ему старый школьный автобус почти за
спасибо. И Флако не смог придумать ничего лучше, как поставить автобус на
своем участке и поселиться в нем.
отворил дверь и вошел в салон. Внутри было сумрачно и прохладно. Пахло
старой жевательной резинкой, кожаными сиденьями, тмином и перцем, которым
старик обильно приправлял свой обед. Поставив коробки рядом с водительским
сиденьем, Флако окинул взглядом внутренность своего дома. Оборудованный
старым дизельным генератором, автобус обеспечивал его электричеством,
необходимым для различных бытовых нужд. К тому же он был в полной боевой
готовности, так как старик чуть ли не каждую неделю собирался упаковать
свои нехитрые пожитки и отправиться назад в Мексику. Он демонтировал вдоль
одной стены все пассажирские сиденья и на их место установил небольшую
кровать, пару настенных светильников, маленькую электроплитку, рукомойник
и совсем крошечный холодильник. Несколько окон пришлось заколотить
наглухо, над остальными соорудить козырьки от солнца.
алтарь - засушенные цветы, хлеб приношения, множество статуэток, ряды
старых фотографий в рамочках. Красноватый свет сорокаваттной лампочки
омывал алтарь, придавая всему некую мистическую окраску.
была Луиза. В молодости она слыла красавицей - с кожей цвета молочного
шоколада и густой гривой иссиня-черных волос. Жизнь превратила ее в
располневшую матрону с подслеповатыми глазками.
сделанных муляжей плодов и фруктов, стоял большой, восемь на двенадцать
дюймов, образ Иисуса Христа в Его божественной славе. Со сложенными на
коленях руками, с мягко светившимся словно изнутри лицом Он благосклонно
взирал из венка засушенных цветов.
боль. В висках бешено стучало, к горлу подступала тошнота. Порывшись в
нагрудном кармане, он вынул оттуда пачку сигарет "Кэмел" без фильтра. При
жизни - любимые сигареты Луизы. После смерти жены Флако взял себе за
неукоснительное правило хотя бы раз в месяц класть на алтарь пачку
"Кэмела". Сегодня, после жутких пророческих видений, Флако почувствовал
острую необходимость поговорить в молитве со своей покойной женой.
склонил голову в молитве. Несмотря на то что страшный образ черной
человеческой руки все еще стоял у него перед глазами, он молился не за
себя, потому что уже давно не боялся страданий и смерти. Нет, он молился
за тех, кому еще предстояла долгая жизнь...
с молоком матери впитал присущее его предкам, ацтекам, уважение к смерти и
восхищение перед ней. Для ацтеков смерть была катарсисом - избавление от
жизни страданий и бедствий. Детские годы, проведенные на родине, в
Мексике, укрепили его в этой вере. Каждую осень вся его семья тщательно
готовилась к празднованию Дня Поминовения Усопших. В этот праздник дети
мастерили пластмассовые скелеты и маски смерти. Пекари пекли хлеба и
булочки в форме человеческих черепов. Витрины магазинов пестрели
всевозможными скелетами - на велосипедах, с гитарой в руках, в белом
халате дантиста рядом с зубоврачебным креслом. Жители всех кварталов
собирались на кладбищах, чтобы почистить, подновить и украсить могилы
близких. Образы смерти заполняли деревни и города. Смысл этого праздника
состоял в том, что нужно радоваться смерти, потому что она тоже часть
жизни.
там, на небесах. Но он боялся встретиться здесь, на земле, со страшным
злом, грозящим грядущим поколениям.
не так. Он это почувствовал. Какая-то перемена. Что-то - в образе самого
Христа.
картину в центре алтаря. Он не верил своим глазам! Картине было по крайней
мере лет двадцать, и всю ее поверхность покрывал тончайший слой пыли.
Обтерев тряпочкой изображение Христа, Флако принялся еще внимательнее
разглядывать его. Несомненно, что-то изменилось. В нижней трети картины
появилось несколько обесцвеченное пятно, незаметное для постороннего, но
только не для Флако, ревностно заботившегося о своем домашнем алтаре. Едва
заметное изменение показалось ему чуть ли не катастрофой.
свернувшись в комочек, или убежать, навсегда исчезнуть в лесу... Однако он
отлично понимал, что не в силах бежать от этого дурного предзнаменования.
У него не было ни малейший сомнений в том, что едва заметное изменение и
было знаком, ниспосланным именно ему, Флако, и никому другому...
с автобусом.
ты здесь?
От его одежды нестерпимо воняло бензином, а уродливое лицо светилось от
возбуждения. Позади него отъезжал в сторону шоссе полицейский джип.
полицейский джип. - У тебя неприятности с полицией?
дядиной койке. Он глубоко дышал и пытался взять себя в руки. - У тебя есть
цай со льдом?
Что с тобой стряслось?
все еще слегка дрожа:
все так же мягко светился образ Христа, едва заметно поблекший в нижней
части.
и он испугался еще больше. Мальчик ведь может подумать, что это дурное
предзнаменование касается именно его.
сухенькой спиной.
через плечо старика. - Цто слупилось с алтарем?
почему-то тряслись. Перед его мысленным взором вновь возник образ
поблекшей картины.
спросил:
алтарь.
не случилось.
накинул его на алтарь. Теперь-то Анхел наверняка ничего не заметит!
Набрасывая покрывало, Флако внезапно увидел еще одно пугающее изменение -
левая рука Христа сделалась угольно-черной.