приходили к шести. Все, кроме нее. Они приходила на час раньше, когда шеф,
как правило, сидел у себя в кабинете. Шеф обычно отпускал секретаршу в пять
часов, чтобы оставшийся час без помех заняться чем-то другим. Не знаю, чем
именно. Но могу догадаться, -- добавил он и поглядел в окно.
заглядывала туда, говорила: "Ах, простите" -- и снова закрывала дверь. Когда
он уходил домой или просто шел в туалет или еще куда-нибудь, он всякий раз
успевал заметить, как она скрывается за углом коридора.
она выглядела. Она носила голубую юбку, белую косынку, белые туфли на
деревянной подметке -- только на босу ногу. Должно быть, она кое-что
пронюхала. Помнится, про шефа ходили разговоры, что он не может равнодушно
видеть подколенные ямки ни у одной женщины.
вперед семимильными шагами. Он у нас славился по этой части. Говорили также,
что он любит знакомиться по всем правилам. Вот пижон, верно? И знаете, что
было дальше?
него робко и неверно.
невразумительное и уставится на него глазами лани. И так все время.
Он пытался выяснить ее адрес. Не вышло. Черт ее знает, где она обитала в ту
пору. Говорили даже, что он посылал людей выследить ее, но она ускользала от
них. Потом она начала приходить на пятнадцать минут позже срока. А он все
сидел. Она приходила с каждым днем позже и позже, а он по-прежнему сидел у
себя в кабинете и делал вид, будто чем-то занят. И вот как-то раз...
всякого выражения посмотрел на рассказчика.
вообще заявилась в половине девятого, когда остальные уборщицы давно ушли. В
кабинете у него было темно, но она прекрасно знала, что он еще здесь, потому
что видела на вешалке его пальто. И вот она начала расхаживать по коридору,
грохоча деревянными подметками, а потом вдруг взяла свое ведро, вошла к нему
и захлопнула за собой дверь.
рубашке, он взвыл и как набросится на нее; содрал с нее платье, опрокинул
ведро, повалил ее на пол. Она, конечно, отбивалась, и вопила, и...
нескрываемым торжеством.
ли он, было затруднительно.
на животе, распахнул дверь и посветил своим фонарем. Когда он увидел такую
картину, он до смерти напугался, быстро захлопнул дверь и давай бог ноги. А
шеф припустил за ним. Вахтер -- в лифт, а шеф за ним -- успел вскочить,
прежде чем закрылись двери. Он думал, что вахтер поднимет страшный шум, а
бедняга просто до смерти перепугался и решил, что его прогонят с работы. Уж
конечно, она все наперед рассчитала и знала с точностью до секунды, когда
вахтер делает обход и засекает время на контрольных часах.
запустил руки в сбитые простыни.
рубашке, а вместе с ним едет окаменевший от страха вахтер в полной форме,
даже при головном уборе, с фонарем, дубинкой и большой связкой ключей. Ну,
доехали они почти до бумажного склада, тут кто-то из них спохватился,
остановил лифт, нажал другую кнопку, и они снова поехали вверх. Но пока они
добрались доверху, вахтер успел из вахтера превратиться в коменданта здания,
несмотря на то что за все время не издал ни звука.
потому что ровно через неделю мы узнали из приказа по редакции, что наш
главный редактор отстранен от должности, а еще через пятнадцать минут в
редакцию заявилась она, и тут пошла такая свистопляска...
нее.
мы писали исключительно о принцессах и о том, как наилучшим образом печь
пряники, для широких читательских кругов он был все-таки чересчур сложен, и
шел даже разговор о том, чтобы прикрыть его. Но тут...
аудиторией, но поймать его взгляд так и не сумел.
сотрудников и набрала на их место самых феноменальных идиотов. Ответственным
секретарем редакции она назначила одну парикмахершу, которая даже не
подозревала о том, что на свете существует точка с запятой. Когда ей первый
раз попалась на глаза пишущая машинка, она зашла ко мне спросить, что это
такое, а я так дрожал за свое место, что не смел даже огрызнуться. Помнится,
я ответил, что, должно быть, мы имеем дело с очередной выдумкой всяких там
интеллигентов.
зрения интеллигентностью считалось решительно все начиная с умения связно
излагать свои мысли на бумаге. Я смог усидеть единственно потому, что "вел
себя не так, как другие, -- не умничал". И потому, что взвешивал каждое свое
слово. Я помню, как один репортер из новеньких сдуру рассказал ей историю о
другом главном редакторе, нарочно, чтобы выслужиться. История была подлинная
и до чертиков смешная. Вот послушайте: какой-то сотрудник идеологического
отдела явился к редактору отдела культуры в одном из крупнейших журналов и
сказал, что Август Стриндберг -- мировой писатель и что картину "Фрекен Юлия"
можно, без сомнения, напечатать в иллюстрациях, если предварительно слегка
переработать ее, убрать из нее классовые различия и другие непонятные места.
Редактор глубокомысленно нахмурился, а затем переспросил: "Как, ты говоришь,
его зовут?" А идеолог ему и отвечает: "Август Стриндберг, будто сам не
знаешь". И тогда редактор сказал: "Не возражаю. Скажи ему, чтобы он забежал
завтра в "Гранд-отель" часиков около двенадцати. Мы с ним позавтракаем и
перетолкуем насчет гонорара". Ну, репортер, стало быть, все это ей и
рассказал. А она смерила его ледяным взором и говорит: "Не нахожу в этом
ничего смешного". И спустя два часа он уже собирал свои манатки.
выражения посмотрел на него.
уникальной глупости сумела вдвое увеличить тираж за полгода. Журнал
заполонили фотографии собак, и детей, и кошек, и цветов, и гороскопы, и
френология, и как надо гадать на кофейной гуще, и как поливать герань, и ни
одной запятой не было там, где положено, а народ его покупал. То малое, что
именовалось текстом, было так ничтожно и так наивно! Оно вполне могло
выдержать конкуренцию с тем, что пишется сегодня. Мне, черт меня подери, не
разрешали написать слово "локомотив", не объяснив, что это, мол, такой
аппарат на колесах, он ходит по рельсам и тянет за собой вагоны. А для
нашего шефа это была великая и знаменательная победа. Все в один голос
превозносили его беспримерную дерзость и дар предвидения и утверждали, что
этот маневр произвел революцию в журнальном деле и заложил основы
современной журналистики.
меду -- наш вахтер. Он так загордился своей новой должностью, что не мог
утаить, как она ему досталась. Но скоро этому пришел конец. Через полгода он
погиб, вылезая из кабины непрерывного лифта. Кабина застряла, не достигнув
этажа, а когда он начал вылезать из нее, снова тронулась. И его
просто-напросто разрезало пополам. Поскольку все знали, как он глуп, проще
всего было предположить, что это произошло по его собственной вине.
улегся, он продолжал:
каждым годом становились все безудержнее. Журнал был забит фасонами каких-то
немыслимых платьев. Ходили слухи, что она получает взятки от фабрикантов.
Наконец ее удалось спровадить, но за большую цену. Шефу пришлось выложить
четверть миллиона наличными, чтобы она согласилась раньше срока уйти на
покой -- с полной пенсией.
награду за все эти годы.
внешней импозантности. Я не мог достойно представлять издательство. А кроме
того, я исписался и не мог выжать из себя ни одной строчки, самой дурацкой.
Так кончаем мы все.
Афанасьев Роман
Мацумото Сэйте
Бажанов Олег
Контровский Владимир
Шилова Юлия
Никитин Юрий